Все сошлись на том, что японца подкараулили, когда он шел на старый пляж, раскинувшийся сразу за кварталом. Но если он шел загорать, то, стало быть, дело происходило днем. Получалось, что Шикаку убили днем. Город у нас конечно не идеальный, но чтобы среди бела дня, да еще убийство. Это, конечно, ни в какие ворота.

Присоединившийся к компании парень с третьего этажа принес и новые данные. Надо сказать, к нам многие ходили с верхнего этажа, их можно было понять, у них не было окна в туалете. Я с ними годами здоровался, представления не имея, как их зовут и где конкретно они работают.

Парень сказал, что Шикако убили не на улице, а в одном из многоквартирных домов, даже адрес назвал. Столичный проспект 100.

Это был, конечно, бред, о чем ему было немедленно доведено остальными курильщиками. Все специалисты Альянса жили в центральных кварталах, а не в хибарах, помнивших еще комсомольскую стройку, и где блестящие перспективы можно было видеть сквозь дыры в ржавых трубах, не слезая с унитаза.

Вновь полученные сведения подтвердил еще один новопришедший. Звали его Сергей, он работал в отделе всеобщей экономии. Он сказал, что да, япошку завалили в многоквартирном доме, только не 100-м, а 57-м.

Рубец повернулся ко мне:

– Ты же жил в 6-м квартале. Где это?

Все уставились на меня, и их ожидание мне не понравилось.

– Вы сначала определитесь, в 100-м или 57-м, а уже потом спрашиваете, где это! – огрызнулся я.

Курильщики пристыжено замолкли, смущенные столь явно выказанным недовольством, и от меня отстали, чего, в общем-то, я и добивался.

На самом деле, известие о совершенном преступлении, ударило меня по нервам, словно кувалдой по хрупким струнам. Так получилось, что и дома я эти хорошо знал. Точнее, дом. Когда я начинал жить в нем, он носил строительный номер. Сотый. Уже потом ему присвоили 57-й номер согласно генплану.

Тщетно я успокаивал себя, что история не касается меня никаким боком, и Шикако убил совершенно мне не известный преступник. В этом доме я знал почти всех, и чутье говорило мне, что в этом деле не все так просто решается, и оно может, так или иначе, затронуть знакомых мне людей.

В глубине души я был просто уверен в том, что вся эта истории каким-то боком окажется связана не просто с моими хорошими знакомыми, а на самом деле, дорогими мне людьми, а чутье в таких делах, когда я оказывался замазан по уши, еще ни разу не подводило меня. Невезучий я человек.

Высказывались самые фантастические идеи, чего Шикако понесло в старый дом. Возмущались наглости шпаны, напавшей среди бела дня.

– Почему среди бела дня? Косоглазый мог и ночью пойти в гости. Никто же не сказал, когда его убили, – резонно возразил Рубец.

– Мы заговорили про день, когда решили, что он загорать шел, а потом автоматически перенесли это и на остальное. Это называется инерция мышления! – заявил Пауль, обожавший раздражать собеседников.

– То есть получается, Шикако поехал ночью в старый квартал, зашел в один из многоквартирных домов. Зачем? Кто его убил? Кому он вообще мог помешать? Он без переводчика и банку консервную не мог открыть! – горячился Рубец.

И был не совсем прав. Я Шикако знал плохо, всего-то пару раз выходили в доки, да в столовой поели за одним столом. Рубца же вообще к иностранцам не пропускали, чем еще больше убедили в несовершенстве мира.

Но открыть банку консервов Шикако вполне мог. Самостоятельный был мужик, на все имел собственное мнение. За это мог и пострадать.

Э, не гони лошадей, командир, остановил я себе. Эдак недалеко и до паранойи договориться.

– Может, его и не убили вовсе! – заявил вдруг Сергей. – Навернулся на лестнице и амба. Они ведь к нашим лестницам непривычные.

Все затихли, а потом разразились громовым хохотом.

Уже по его силе стало понятно, в каком мы все находились напряжении.

Мы шли на обед с Ольгой Аблязовой.

Я должен был идти с Элей, у нее такая попа, что весь порт оглядывается, включая слепых и паралитиков. Как же иначе, если она умудряется носить форменный бушлат длиннее юбки. Когда она идет, создается ощущение, что на ней только короткий пиджак. Если я не знал правды, сам бы без сознания упал.

Вот беда, у Эли нет талонов в портовую тошниловку. Для того чтобы их получить, надо 20 лет пахать в порту, пережить 10 начальников, самому оказаться на грани вылета за злостное нарушение должностных инструкций, уже потом в качестве моральной компенсации получить заветный рулончик с рубчиками и штемпелем.

Шучу. Эля питается крайне нерегулярно, хотя для девушки ее возраста ест часто и обильно. Хотя, кто знает, сколько едят девушки в ее возрасте. У меня нет ни родственников ее возраста, ни собственных детей. Откуда они возьмутся, если я неженат, бездетен и гол как сокол. Или свободен как сокол. Или просто свободен!

Ольга женщина видная. Грудь 3-й номер, красивое улыбчивое лицо. Она постарше Эли, стало быть, в сексе научена изощреннее.

Муж Ольги часто уезжает в командировки, а она не всегда удачно отбивается от назойливых любовников. У нее двое взрослых сыновей, и муж, продвинутый свингер, заставляет их всех вместе посещать баню.

– Я спросила Гену «Можно мне хотя бы трусики составить?» – бесхитростно рассказывала она мне. – А он сказал «Снимай все!» Ну, я и разделась. А когда мальчики тоже разделись…

Она зарделась. Ясен пень, у подростков случилась бешеная эрекция.

– Я так смеялась! – призналась она. – Потом и они не выдержали. Мы стояли друг напротив друга и ржали. Меня всю трясло, я даже описалась. Они вроде тоже.

У меня слишком хорошо развито воображение, но лучше бы я не представлял себе эту картину. Отлично сложенная женщина, в самую меру слегка округлившаяся после двух родов, с гладкой белой кожей, стоит, содрогаясь от смеха голая и свободная. Подрагивают чуть разведенные в стороны груди с вызывающе торчащими сосками, колыхаются ягодицы. Женщина вертится из стороны в сторону, точно стараясь спрятать от нескромных взглядов треугольник волос, зажатый меж ровных ног. Она заразительно смеется, запрокидывая головку с короткой стрижкой, с жадно открытым ртом.

Не знаю, как Гена вытерпел, чтобы не уволочь ее в душ и вставить прямо там. Или она не все договаривает.

Эрекция штука заразная, я уверен, что у Гены тоже встал вслед за мальчиками. С Геной я знаком, ражий абсолютно лысый дядька. Когда дело касается Ольги, он становится послушным как ягненок. Даже если она велела бы натянуть себя вошедшему в баню электрику (был и такой случай, в смысле не натянуть, а вошел электрик, уверенный что семья культурно отдыхает в купальниках, а когда увидел голую маму и пацанов с торчками, наверняка, охренел), он бы только хихикал.

Также я уверен, что мальчики совсем не описались, в сексе это называется совсем по-другому.

– Ты меня совсем не слушаешь? О чем ты все время думаешь, Сэм? Витаешь в облаках! У меня ощущение, что ты не со мной, а где-то очень далеко! – капризно морщит она носик.

Я поторопился ее опровергнуть.

– Почему же? Я тебя внимательно слушаю. Ты сказала, что была в плановом отделе управления порта и тебе там сказали…Чего тебе там сказали?

– Ты странный человек, Сэм. Я была уверена, что ты меня совсем не слушаешь. Так вот я была у плановом и Стрельникова, ну ты знаешь ее?

Я кивнул, хотя представления не имею, кто это. У меня плохая память на имена, я даже своих быстро сменяющихся шефов не успеваю всех запомнить. Женщин же я запоминаю не по именам, а по размерам бюста.

– Ты слышал, что Шикако убили? – выпалила Ольга.

Не люблю женщин за это, ты только настроишься, выходя на финишную прямую, а они тут же портят кайф, говоря «только не в меня!».

Меня словно ушатом холодной морской воды облили, смыв начисто разыгравшиеся эротические фантазии.

– Кто сказал, что убили? Вполне мог произойти несчастный случай, – вяло возразил я.

– Не говори, чего не знаешь! – важно произнесла она, как и все женщины, Ольга обожал поучать, хлебом не корми, это у них от детей пошло, женщины постоянно чему-то их учат, а те по малолетству терпят.