И тут она услышала их смех.

Среди высоких, полукругом, кустов, на большом поваленном стволе сидели, словно воробьи, двое парнишек и девчонка. Здесь был их клуб, место, где в свободное от уроков время они поверяли друг другу свои секреты и болтали о том, чего не должны были знать родители.

Рагнар, обожавший детей, сам на редкость многодетный отец, намного опередил женщину; он уже обнимал своими ручищами сразу всех троих и что-то рассказывал им: малыши скисали от смеха.

— О, Господи! Густль! Ида! Эди!..

Подлетев, Клара наскоро перецеловала своих птенцов, тут же отвесила им подзатыльники и, оглядевшись, встревоженно спросила:

— А где Ади и Паула? Почему не с вами?!

— Ади взял краски, он рисует! Вон там! Там! И Паула там!.. — наперебой затараторили дети, совсем не огорчённые наказанием. Скорее, оно их насмешило.

— Ади рисовал такую птичку, а она улетела, — утерев тылом ладони нос, солидно сказал старший, Густав.

Она посмотрела — и увидела Ади.

Нисколько не прячась, но и не спеша на шум семейной встречи, он сидел на пне вблизи от края обрыва и мелками в маленьком потёртом альбоме набрасывал то, что открывалось его глазам внизу: дубы, долину реки и холмы за нею в дымке, — а может быть, и в дыму от сжигаемых листьев… Угловатый, неумело подстриженный материнской рукой мальчик лет девяти, с отрешёнными глазами и волосами, начинавшими принимать пепельный оттенок. Рядом стояла младшая девочка. Когда упал мелок, сестра подхватила его и подала Ади с необычайным достоинством. Она явно испытывала гордость от того, что может помогать брату.

— Ади будет художником, — нарушила тишину Клара. Дети, всё же немного дичась великана Рагнара, примолкли и сдвинулись поплотнее.

— Понятное дело, будет, — сказал Даниельсен, хитро подмигивая детям. — Художником, и больше никем…

С минуту все созерцали, как Ади, выпятив губу, что-то тщательно заштриховывает в альбоме.

— К сожалению, я должен вас оставить, милая фрау Клара, — сказал Рагнар, кладя руку на плечо женщины, самозабвенно любовавшейся сыном. — Сегодня ещё куча дел…

— Коммерция? — спросила она, обращая к гостю очень светлые, расширенные глаза с искорками страха и безумия.

— Коммерция, да…

— У вас ав-то-мобиль?

— Да, — Рагнар махнул в сторону, противоположную реке. — Там, на дороге…

— Очень жаль, герр Даниельсен. Я думала, зайдём к нам, — выпили бы пива с Алоизом, он так любит всякие новости.

— В другой раз обязательно. Я вам привезу лучшего венского пива.

— И шоколада! — требовательно закричал Густль, теребя Рагнара за плащ; писком его поддержали другие дети.

Клара принялась стыдить птенцов, — «ведёте себя, как цыганята», но Рагнар охотно обещал привезти шоколад из фирменного магазина.

Почувствовав на себе взгляд чужого, Ади обернулся. Держа, словно нож, красный мелок, пристально смотрел на Даниельсена. Глаза у него были похожи на материнские, только ещё шире, и сохраняли странное выражение: не то жалобное, не то давящее, гипнотическое…

— А тебе, наверное, краски? Да, Ади?…

После недолгого раздумья мальчик ответил:

— Нет. Краски у меня есть. Мне бы книжку про рыцарей Тевтонского ордена. С картинками…

Чуть вздрогнул, точно от ветерка, и поёжился Рагнар.

— Будет тебе книжка, самая красивая…

— Не балуйте его, герр Даниельсен, — а то в голове одни картинки да сказки, разные рыцари. Лучше бы арифметику учил…

Любовь, звеневшая в словах Клары, мигом обесценила их назидательный смысл…

Шагая обратно через покрытую травой, плавно скруглённую гору, Рагнар думал о том, как, всё же, причудливо пробивается натура. Ишь ты, — рыцари Тевтонского ордена!.. Впрочем, пускай. Условий для того, чтобы безудержные мрачные фантазии оделись бетоном и сталью, больше не будет. Ади — из числа тех, кто должен не просто прожить вторично, но прожить иначе, с самого начала и без груза памяти о прошлом. Эти немногие, умершие взрослыми и даже стариками, воскрешены с поправкой — невинными детьми. В Общем Деле назначены их опекуны, Рагнар среди них.

Сегодня день посещений. Какой там автомобиль!.. Сейчас Рагнар отойдёт подальше, чтобы не пугать милый выводок с наседкой, развоплотится — и возникнет на улице Мюнхена 1910-х годов. Там он побеседует за чаем с почтенным учителем Гебхардом Гиммлером о школьных успехах его близорукого тихони-сына Генриха… Наверное, успеет посетить ещё и Рим, порочный и великолепный Рим Возрождения; там, в пышных покоях, заново растёт прелестный черноглазый малыш Чезаре, незаконный сын кардинала Родриго Борджиа, мальчик, который не станет чудовищным убийцей. А как обрадуется ему, Рагнару, маленький бретонский сеньор из хмурого замка! Гость замечательно рассказывает о дальних странах, о загадочных древних царствах — и притом, единственный из взрослых, охотно становится партнёром Жиля в метании копья и иных воинских играх. Здесь Жилю не суждено охранять стремя Девы Франции, — зато и не вырастет он колдуном-садистом, губителем сотен детей, в теле которых искал эликсира молодости маршал Жиль де Рэ, Синяя Борода…

День Рагнара этими визитами будет заполнен до отказа. Но есть и другие опекуны, и у каждого — свои подопечные. Наиля, скажем, отправится в очаровательную Венгрию, восточную Венгрию давних времён, в замок Эчед, чтобы вручить экзотические сласти бойкой девчушке Эржебет, дочери горделивых аристократов Дьёрдя и Анны, племяннице самого короля Стефана. Бледненькая веснушчатая Эржи в роскошном не по возрасту платье бросится навстречу… Она любит ласковую Наилю; спесивые родители держатся приветливо, но отстранённо… Ну, и шут с ними! Главное, что здесь и теперь не превратится хрупкая Эржебет в страшную графиню Батори, замучившую пытками полтысячи крепостных девушек, пившую их кровь и принимавшую кровавые ванны.

Да, многие люди-чудовища не состоятся вторично в своём историческом безобразии; восстанут невинными детьми. Сколько споров было между координаторами о многих личностях! Кто из них «продукт эпохи», обжатый стальными клещами предрассудков, а кто — наделён тёмными страстями в особой мере, демонски яростен или жаден, держал в руках эти клещи? Судит ли по числу убитых, по жестокости каждого убийства; по написанным ли людоедским книгам, по выкрикнутым перед толпой бешеным призывам? Да и что мы, вообще, делаем, дорогие гуманисты-просветители XXXV столетия?! Если мстим, то страшной мести заслуживает и маньяк, растерзавший годовалую девочку. Если стремимся облагородить нелюдей и вписать в наше бескровное, безнасильственное время, — то, может быть, самым понятливым и готовым меняться окажется тиран, сгубивший миллионы…

Сошлись на определённом подходе: возвращаем в детство лишь тех, чья дурная слава настолько чудовищна, что прочие воскрешённые, в том числе жертвы, вряд ли смогут о ней забыть даже за тысячи лет; тех, чьи наклонности сделают их опасными даже для мира Сферы… по крайней мере, для душевного покоя сферитов. Отобрали…

Иные подобные субъекты свою главную, сатанинскую суть проявили уже здесь. Их пришлось ликвидировать — и воскрешать вторично, они живут уже третьей жизнью. Один из опекунов заглянет в Марсоград ХХІІ века, в семью инженеров Фурсовых, — посмотреть, как агукает на руках матери отправленный во младенчество супертеррорист Геннадий. На сей раз Балабут не останется сиротой, и никто не развратит его слепой любовью, вседозволенностью, потаканием…

Оглянувшись, Рагнар увидел на гребне горы, среди стволов, Клару, махавшую белым платочком. Нет, рано развоплощаться, надо свернуть по тропке в густой юный сосняк.

Он поднял руку и в последний раз, напрягшись, закричал:

— Привет дяде Алоизу, фрау Гитлер!..