Алексей. И молодое веселье — тоже, и наивность, и способность удивляться… Мир сплошных дряхлых старцев, дряхлых прежде всего душой, угасших, ко всему равнодушных. Те же свифтовские бессмертные маразматики, струльдбруги, только в здоровых телах. Они тебе не вспоминаются?…

Виола. Представь себе, нет. Зато ты мне напомнил трусливые мыслишки одного психиатра, кажется, двадцать первого века. Как-то прочла случайно его книгу… «Если смерти нет, то жизнь бессмысленна, а культура, передача опыта, рождение новых людей и прочее — совершенно не нужны вечно живущим. Вообще, на сколько лет жизни человеку хватит воображения? Вот ему 200 лет, что его будет интересовать? Следующие 800, проведённые так же хорошо?…» И так далее, в том же духе…

Алексей. Ха, теперь ты мне напомнила… Какой-то третьеразрядный поэт двадцатого века вообще решил, что только страх перед смертью делает человека нравственным. У меня в видеотеке есть один мюзикл, так там песенку поют на его стихи: «И смерти нет, и совесть там не властна, и, что бы ты ни сделал, всё прекрасно»… Можно подумать, что не краткость жизни заставляла слабых духом пытаться взять от жизни всё, даже ценой преступления!.. Нет, я не за прежнюю мимолётность, 70–80 жалких лет. Но всё-таки: тебя ничто не смущает… в бессмертном будущем? Не лично тебя, ты, может, вообще у нас биорг или что-то в этом роде…

Виола (с издевательским поклоном). Спасибо!

Алексей. Это тебе за «трусливые мыслишки»… Ну, ладно, давай серьёзно. Допустим, все, рождённые в вашем мире, с вашей психологией, смогут остаться вечно юными и не свихнуться… хотя и тут могут быть сомнения: вы все, включая тебя, ещё не испытали, что значит прожить миллион, миллиард лет! Но наши-то, из прошлых эпох… обычные люди, массовый тираж — нажраться, выспаться, побездельничать, потешиться сексом, самоутвердиться деньгами или мордобоем, — они-то чем заполнят вечность? Не боитесь — вместо вашего всеобщего счастья — получить всеобщий тоскливый вой и суицид?…

Виола. Нет, не боимся. «Остаться» и «вечно» — понятия несочетаемые… Человек не сможет быть бессмертным, — или действительно полезет в петлю от однообразия жизни, — если сам по себе, как личность, не будет вечно изменяться. Теперь каждый из нас, дружочек, — отдельный биовид и будет проходить свою эволюцию. Динамика — только начало… вроде выхода рыб из океана на сушу. Главное впереди. Победил смерть — победи пространство и время; справился с ними — пробивайся в другие вселенные. Можно и по-другому вечно двигаться, скажем, расширять и видоизменять свою психику. Полигомы — это, опять же, только начало… Мы будем меняться беспрерывно, а значит, и омолаживаться, и не терять интереса к жизни.

Алексей. Н-да, прелестно… А во имя чего, позвольте узнать? Какой-нибудь целовальник времён Тишайшего или турецкий банщик тебя спросит: да на кой леший, вариант — на кой шайтан мне твои другие вселенные?! Стимул, стимул для изменений — какой? Чтобы навечно хватило, чтобы каждого завтрашнего дня эти бессмертные стали ждать, как праздника?!

Виола. А вот тут я тебе, натурально, не скажу ничего нового. Стимул, и цель, и путь — в постоянном и безграничном одухотворении. Каждого, каждого, каждого…

Алексей. «Такие старые слова, а как кружится голова!..» Одухотворение, дух… Знаешь, в моё время были большие любители поминать на каждом шагу дух и духовность. Когда я их слушал, мне, как Герингу при слове «культура», хотелось схватиться за пистолет. Что это такое — дух? Образование, знания, интеллект, религиозность, мораль… всё, что ли? И этого хватит, чтобы в здравом уме и радуясь жизни пережить галактики?…

Виола. Скажем пока так: дух — это чисто человеческое; то, что выходит за предел биологической программы, автоматизма зверя. Всё большая — с каждым шагом — возможность творить, и созидать, и чувствовать от этого наслаждение, несравнимое с пассивным, потребительским. И это, заметь, при постоянном уменьшении негатива, тёмной, угнетающей стороны бытия…

Алексей. И так без конца?

Виола. Без него. А какой, собственно, может быть конец, когда ты идёшь к всесилию, всезнанию, вездесущности?…

Алексей (посидев молча, с опущенной головой). Память у меня действительно улучшилась, стала, как никогда… Я, как и ты, вспомнил одного древнего писателя. Двадцатого века. Он был очень знаменит, да, — единственный большой фантаст в своей маленькой стране… Один из его героев путешествует по звёздам и встречается с разными забавными цивилизациями. Но под смехом там — серьёзная философия… Ну, так вот: в одном путешествии он попадает на планету, где решены все научно-технические проблемы, волновавшие предыдущие поколения. Скажем, там есть «ресурекционное» поле, собирающее заново живого человека из праха…

Виола. Многие с разных сторон подходили к Общему Делу…

Алексей. Погоди, — это как раз не Общее Дело, а наоборот… Для них стало всё возможно, я даже вспомнил цитату. «Можно было изготовлять вилки, разъёмы, усилители и ослабители разумности, вызывать состояние мистического парения духа в компьютере или растворе, превращать лягушачью икринку в мудреца, наделённого телом человека, животного или существа, доселе невиданного, спроектированного экспертами-эмбрионистами»… Он пишет, что эти люди взяли эволюцию в свои руки. Вначале они действовали в соответствии с идеалами просвещения, воплощали образцы здоровья, гармонии, духовно-телесной красоты. Но затем всемогущество развратило их. Они начали приделывать себе добавочные конечности, глаза под мышками, щупальца, — в общем, превращаться в невиданных уродов. Мало того — придумывали «новые органы и части тела, которые функционировали бы исключительно для того, чтобы их обладателю было хорошо, всё лучше, чудесно, просто божественно»… Там, в рассказе, есть один интересный сюжетный приём: вся эта жуть разнузданной автоэволюции подаётся с точки зрения монаха, священника. Он, конечно, ужасается: «На смену кошмарам прежних ограничений пришёл кошмар их отсутствия». Однако не исключает при этом, что, применив те же методы, церковь могла бы «творить существа, черпающие мистический восторг непосредственно из своего бытия». Понимаешь? Этот монах всё время подчёркивает: «Мы вышли на простор безграничной свободы творения», «Даже ребёнок может сегодня воскресить умершего, вдохнуть дух в прах и лом, гасить и возжигать солнца»… А? Тебе это не внушает никакой тревоги за будущее? Творчество, вдохновение, гений — всё становится не естественным, а запрограммированным, причём из каприза; смысл обучения и душевного роста исчезает, всё делается лишь ради того, чтобы потешить пресыщённые чувства. Любые озарения, взлёты может вызвать управляемая биохимия. Для чего тогда жить? Для сладкой щекотки, извини — душевной мастурбации?! Тупик, и как раз тупик того, о чём ты говоришь: всесилия, всезнания, вездесущности… Ну, чего ты, что смешного?

Виола (смеясь на последних словах Алексея, но затем став шутовски серьёзной). «Вам должно быть, известно, что благодаря различным зооформинам можно на время стать — то есть почувствовать себя — черепахой, муравьём, божьей коровкой и даже жасмином (при помощи инфлоризирующего преботанида). Можно расщеплять свою личность на две, три, четыре и больше частей, а если дойти до двузначных цифр, наблюдается феномен уплотнения яви: тут уж не явь, а мывь, множество «я» в единой плоти. Есть еще усилители яви, интенсифицирующие внутреннюю жизнь до такой степени, что она становится реальнее внешней. Таков ныне мир, таковы времена, коллега! Omnis est Pillula…»

Алексей. Великий Абсолют! Так и ты…

Виола. Читала его, читала, дружочек. Ты цитировал одну его вещь, а я — другую. «Всё есть Пилюля»; даже своей биохимией управлять не надо. С помощью наркотиков и всяких других препаратов человек создаёт некий собственный псевдомир, где всё возможно и всё позволено. Дешевле и проще, чем строить реальное всемогущество…