Притворяются — шептал внутренний голос.
Хотят подобраться поближе, чтобы ударить наверняка — перекатывалось в ушах шорохами песка.
Ударим первыми — гулко ворчало привычной жаждой крови.
Уничтожим… заставим бояться… они сильны, их кровь будет сладкой…
Гаара не хотел сдаваться, не хотел позволять этому шепоту вновь заволочь сознание мутной пеленой. Но он был кровожадным монстром — и не умел сдерживаться в бою.
Странно, что не такой уж громкий вскрик с площадок наблюдения пробился сквозь охватившую его жажду крови.
Гааре отчаянно не хотелось думать, почему он не сжал «Песчаный гроб» в полную силу. Особенно потому, что вряд ли кто-нибудь сможет понять и оценить, чего ему стоило переломить хребтом о колено собственную ярость.
Для всех он останется безумным монстром — и так, наверное, будет лучше.
Гаара чуть замешкался на арене после того, как его объявили победителем — наверное, хотел убедиться, что все будет, как обычно. Вот сейчас эта девушка-ирьенин — Сакура — увидит, что сталось с ее товарищем, и…
Взгляд куноичи заставил Гаару дернуться, как от удара. Вернее, от ударов-то как раз джинчурики и не дергался никогда. Но от этого взгляда не могла защитить никакая песчаная броня.
Потому что в нем не было ни злости, ни страха, ни отвращения.
Сакура смотрела… с благодарностью? Гааре даже на миг почудилось, что плечи обняли теплые ладони. Это было неправильно, невозможно! Накатившее смятение было таким сильным, что Сабаку не рискнул перемещаться наверх Шуншином и пошел пешком.
А в конце лестницы его встретил черноволосый парень — Учиха. Его противник оказался слишком слабым, чтобы оценить, на что способен этот последыш когда-то великого клана, но внутренний голос шептал, что кровь этого противника будет сильна. Гаара непроизвольно напрягся, ожидая угроз, обещания отомстить… Учиха окинул его внимательным взглядом прищуренных глаз и медленно, уважительно кивнул.
— Будет интересно встретиться с тобой в финале.
Розововолосая куноичи уже успела запрыгнуть с арены наверх и о чем-то шепталась с друзьями. За путь до своей команды Гаара так и не поймал на себе ни одного ненавидящего взгляда. Удивленные — были, а полные ненависти — нет. Но ведь в Конохе не могли знать… не могли удивляться, что он не убил.
Это все было совершенно, абсолютно неправильно.
Но — кажется, реально?
====== Арка 5. Затишье перед бурей ======
— Ну, идем же! Сакура, Саске, что вы тормозите! — Наруто, как обычно, двигался к цели с напором хорошего бульдозера.
И двигал в сторону той же цели окружающих. Не то чтобы я была против идеи отловить Какаши-сенсея прямо сейчас — потом его еще попробуй найди, чтобы извиниться. Но распределение противников на финальные поединки слегка выбило меня из колеи, и хотелось бы сначала привести в норму растрепанные чувства.
Дело в том, что по результатам жеребьевки мне выпало сражаться с Темари. Не сказать, что Сабаку настолько уж страшнее прочих финалистов, но я уже как-то настроилась, что с ней будет сражаться Шикамару. Этому ленивому умнику не нужен перевес в силах, чтобы подловить противника. А я вот совсем не уверена, что смогу переиграть Темари на поле тактики. Чакронитями Сабаку тоже не удивишь, по ядам и отравленному оружию Суна считается лучшим специалистом… В общем, придется здорово голову поломать, чтобы за месяц подготовиться к достойному выступлению. Даже если не выиграю, сливать поединок я согласна только в стиле уже помянутого Шикамару. Чтобы противник долго потом пытался въехать, где же был подвох и в чем он лопухнулся.
— Какаши-сенсей!
Наруто все-таки обладает сверхъестественными способностями. Иначе как объяснить, что он перехватил Копирующего ниндзя ровно за секунду до ухода в Шуншин? Джонин разомкнул уже было сложенную печать, вопросительно посмотрел на нас.
— Какаши-сенсей, пожалуйста, уделите нам несколько минут.
Хатаке неопределенно хмыкнул, но все же отошел с нами чуть в сторону. Благо, большая часть генинов и экзаменаторов уже покинула башню, так что помешать нам не были должны. Смотрел Копирующий настороженно, словно ожидая очередной гадости вроде появления Орочимару или Джуина на одном из учеников. Я нервно сглотнула, облизнула пересохшие губы. Переглянулась с парнями. И мы синхронно согнулись в покаянном поклоне.
— Простите нас, сенсей. Мы были неправы.
— М-ма? — вышло порядком ошарашено.
— Мы не должны были проявлять к вам неуважение и пытаться влезть в причины вашего поведения, — слегка конкретизировала объем извинений я.
Спины мы так и не разогнули, продолжая смотреть в пол и ожидая вердикта Хатаке. Уж не знаю, о чем именно думали Саске с Наруто и по какой именно причине они решили присоединиться ко мне с извинениями — но в том, что парни не менее искренни, чем я, сомнений нет. И Копирующий наверняка это видит — потому и растерялся так. Вроде и нужно нам мозги проканифолить, а вроде как повинную голову и меч не сечет.
— Не оправдываемся и готовы понести наказание, — лаконично дополнил Саске.
— М-ма… Думаю, усиленных тренировок, чтобы на глупости не оставалось времени, с вас будет достаточно…
— Правда? — Наруто буквально телепортировался из положения покаянного поклона в положение «затискай сенсея». — Спасибо-спасибо-спасибо! Вы лучший, Какаши-сенсей!
Хих, Наруто и сокрушительные обнимашки. Даже джонины не смогут увернуться!
Хатаке немного неловко похлопал джинчурики по плечу, взлохматил свои и так стоящие дыбом волосы. Мы с Саске тоже разогнулись из поклона, подошли на полшага ближе. Джонин еще раз протянул свое коронное «м-ма», назначил встречу на послезавтра — чтобы мы успели отдохнуть после экзамена — и поспешно исчез в дыме шуншина.
Вот не могу его обвинить в том, что отмазался, но все равно такое чувство, будто Хатаке от нас сбежал.
Неужели испугался, что мы с Саске присоединимся к обнимашкам?
Отступление
Какаши было плохо. Так плохо, что впору было пойти и напиться вдрызг — чтобы утром хотелось сдохнуть уже от более прозаических причин вроде жажды и головной боли, а все мысли подавило тяжелое похмелье.
Так он не смог напиться после гибели Минато-сенсея или смерти Рин — в обоих случаях каждый шиноби был на счету, а спустя время уже и не хотелось. Застыло, придавило душу обелиском с острыми гранями. Наверное, поэтому и простаивал Хатаке перед Камнем Памяти часами — ведь тот был материальным воплощением камня у него на душе. А сейчас так неожиданно всколыхнулось, заставляя изо всех сил сжимать кулаки и скрипеть зубами, чтобы сдержать стон. Хотелось вцепиться пальцами в собственную грудь и царапать, раздирать ее ногтями — словно это могло помочь избавиться от огромного-холодного-тяжелого, что ворочалось внутри. Хотелось упасть на колени и выть, срывая горло и впиваясь пальцами в землю.
Больше всего пугало, что причин для такого срыва не было. Впору бы решить, что это какая-нибудь отсроченная техника, а то и воздействие Орочимару — мало ли какие сюрпризы он запрятал в своей проклятой печати. Но в том-то и дело, что пугающий своей силой накал эмоций не вызывал желания разрушать. И — не подталкивал мысли в сторону смерти. Напротив, как никогда раньше хотелось жить. Не тянуть время от миссии до миссии, не перелистывать давно знакомые страницы в жалкой попытке провалиться в мир печатных слов. Жить. Яростно, упиваясь каждым глотком воздуха и каждой схваткой, смакуя эту жизнь на кончике языка. Чувствуя дружеский хлопок по плечу так же остро, как входящий под ребра кунай. Гонять команду до черного пота и трясущихся коленей, а потом гордиться их успехами. Перестать отказываться от приглашений других джонинов. Подарить Тензо бонсай и заключить пари с Гаем, догадается ли кохай, от кого.
Наверное, впервые смог хотя бы отдаленно понять отца. Если чувства так сильны, если захлестывают с головой… наверное, и в самом деле может настать момент, когда нет сил больше выносить их. Понял — но старая обида всколыхнулась только сильнее. Команда в свое время приняла его, Минато-сенсей — заботился, даже нынешние генины волновались за него… А Сакумо бросил. Ушел в момент, когда маленькому Какаши было тяжелее всего. И он замкнулся, стараясь больше никого к себе не подпускать. Последующие смерти только укрепили его в этом решении, а камень-обелиск, легший на сердце, не давал увидеть, что многие были рады протянуть ему руку дружбы… А кто-то и протягивал, не обращая внимания на то, что раскрытая ладонь остается висеть в воздухе.
