— Забавная интерпретация, — Итачи снова сел, увлекая Орочимару за собой.

Тот не сопротивлялся, был как вялая тряпочка, но очень даже хорошо подчиняющаяся гравитации. Учиха пропустил между пальцев прядь волос, пристально глядя на седину — и та, словно в страхе, начала отступать.

— Ну вот, а говорил, что не умеешь…

— Саске тоже считал меня хорошим братом.

— Хочешь сказать, что ты плохой брат?

— Разве нет?

— А разве да?

Итачи пожал плечами, не желая продолжать разговор.

— Просто посмотри на результат. Из всех обстоятельств ты смог дать ему наилучшее.

— Ты так считаешь?

— Да.

— Забавно. Ты ведь не знаешь всех обстоятельств.

— А зачем? Минимальный масштаб творящейся заварушки известен всем. То, что Саске выжил — тоже. А что тебе на него не наплевать, известно мне. Значит, выживание Саске было не случайностью, а частью твоего плана. Учитывая, что весь клан похоронен, а Саске живой, бодрый и достаточно сильный для своего возраста — это уже о многом говорит.

— Ты слишком рационально логичен, чтобы с тобой спорить.

— Опять я не такой?

— Такой, — пожал плечами Учиха. — Остальные были не такими.

— Хм… Нам успокоительного вкололи. Обожаю хозяйственность Кабуто.

— У тебя там паника не поднимется?

— Ты же не с цветами к Кабуто подошёл, откуда паника? Сейчас в рабочем порядке продиагностирует, отрежет, что не надо, пришьёт, что надо, и всё будет хорошо.

Итачи моргнул, осмысливая.

— Хочешь сказать, подобное состояние у тебя случается часто?

— Скажем так. Это не первый мой… «внутренний конфликт».

— Какое у тебя проблемное бессмертие.

— Только в том случае, если не запирать хозяина в печать.

— В прошлый раз это был эксперимент или добровольное общение? — поинтересовался Итачи.

— И то, и другое.

— И как? — пальцы продолжали перебирать гладкие пряди, уже почти приобретшие привычную глубину оттенка.

— После некоторых споров нам всё же удалось прийти к взаимопониманию. К сожалению, с ним пришлось расстаться. Убили. А так… теоретически такой «мягкий» захват тела мог бы длиться неограниченно долго. Вплоть до естественной смерти от старения.

— А что будет, если погибнет не тело, а личность?

— Тело погибнет за ним.

— Тц. Как неудобно.

— Что у тебя за жажда поскорее сдохнуть? — возмутился Змей. — Ты ведь даже и не жил толком!

— Я и не умею. Убивать умею, жить — нет.

— И? Даже научиться не хочешь?

Итачи прикрыл глаза.

— У меня нет права на это.

— Есть. Уже то, что ты рождён, даёт тебе право на жизнь и на счастье.

— Я слишком много и слишком рано убивал.

— И теперь наказываешь себя за это?

— Можно и так сказать. Не волнуйся, больше на мою регенерацию не нужно будет тратиться.

— Ксо… ну что же ты такой непробиваемый-то?..

— Я этому долго учился, — почти самодовольство с нотками иронии.

Орочимару отстранился.

— Ты человек, рождённый на войне, созданный на войне и желающий в этой войне погибнуть. Ты прекрасен в своём деле… И зачем я пытаюсь что-то там изменить?..

Он неловко встал и, пошатываясь, побрёл прочь с полянки.

Итачи остался сидеть. Его не терзал соблазн оборвать всё быстро, единым воплощенным желанием — и даже не потому, что он дал слово.

Но и возвращаться в комнату, тесную, как детское убежище от кошмаров под одеялом, не хотелось.

***

Орочимару же, напротив, вернулся в свою комнату. В собственном же сознании. Да, у него была такая. Уютное змеиное гнёздышко с кроватью вариативного размера, без окон и дверей. Орочимару, как всякий гений, обладал весьма буйным интеллектом, который укладывание в кровать воспринимал именно как возможность подумать и пофантазировать. Так что пока его отдельно не уложишь спать, он так и будет подкидывать картинки, пока не отключится от изнеможения.

Не самая удобная схема, особенно на миссиях.

Но Змей сейчас направлялся не в кровать, а в душ. В тёплый, согревающий мысленный душик, который смоет всё наносное, все волнения, мешающие думать. А подумать было над чем.

Первое. Он не хотел списывать Итачи в утиль, хотя, казалось бы, уже поимел всё, что можно. Даже все клановые секретики ненавязчиво так добавились в библиотеку. Видимо, есть чего. Есть чего взять. Есть чего исследовать. Есть что раскрывать. Пусть сейчас не получилось, нужно просто отдохнуть и придумать другой способ…

Как-то оживить того, кто никогда не жил.

Сейчас Орочимару чётко видел между ними разницу. Между двумя гениями, да. Казалось бы, должно быть больше общего — ведь если над одними и теми же исходниками провести одни и те же операции, получится одинаковый результат. Люди не понимают друг друга, потому что зачастую стремятся сделать вывод как можно быстрее, обладая неполными данными, а после вывода отстаивают его до посинения, не спеша сравнить исходники. А уж об ошибках в процессе обработки можно только печально промолчать.

Гении на то и гении, чтобы мыслить качественнее, данные дополнять и вообще мочь договориться. Но тут расхождение в исходниках было принципиальным, корневым. В том базисе, который закладывается в раннем детстве и вокруг которого уже вырастает надстройка гениальности. Когда не было никакого разума, чтобы критично относиться к информации и заранее знать, что хорошо, а что плохо, что полезно, а что вредно. Когда только закладывались основы восприятия мира.

По сути Орочимару шиноби не являлся.

Да, он умеет управлять чакрой, всякие техники, но… Когда его взялись обучать, у него уже был сформирован этот базис. Не сказать, что он был совсем сформировавшейся личностью, но он уже тогда сам выбрал путь развития. Во многом этому способствовал его кеккей генкай — дети в приюте не хотели играть с ребёнком со странными змеиными глазами, и вместо общения со сверстниками Орочимару наблюдал. Наблюдал за явлениями природы, выявляя простейшие закономерности. Подслушивал разговоры, мысленно достраивая контекст.

Поэтому его и назвали гением, потому что он с самых малых лет умел проникать умом в суть явлений. А если ты понимаешь его суть — с ним проще совладать.

Его техники не были ни в коем случае эффективными — они были интересными. Интересными в исполнении, интересными в тактике применения… Несмотря на две войны, он так и не смог поставить эффективность удара превыше его интереса. Да даже нападение на Коноху — Сарутоби можно было уничтожить десятком более простых и тихих способов. Казекаге ведь тоже не был слабаком. Но как не стравить двух первых хокаге с третьим, если есть возможность?..

Итачи же с самого раннего детства натаскивали именно как шиноби. На убийства, на защиту клана. Его понимание сути вещей использовалось для поиска максимально эффективных способов убийства — потому что сам маленький, меньше всех, слабее, но клан надо защищать. Орочимару ясно видел это в его воспоминаниях — проникновение сознаний было взаимно, и хотя Змей старался без надобности не лезть, во время разговора всё равно частенько всплывали воспоминания-ассоциации, — и так же ясно понимал, что у Итачи не получится прекратить ставить интересы клана выше собственных.

А сейчас, когда единственный представитель обрёл самостоятельность, смысла в жизни и вовсе нет. Миссия жизни закончилась, можно уходить на покой.

Заняться восстановлением популяции Учих, что ли?.. Хотя это всё равно, что сменить одно ярмо на другое. Да и не будет человек жить без удовольствия. Эта ответственность — навязанный долг, а не то, что Итачи выбрал сам и от чего кайфует.

Вот Саске — это да, он тащится от собственной крутости — будь здоров. Ему даже никакой мести в качестве внешней мотивации особо и не нужно — достаточно этой мощи в руках, достаточно быть сжатой пружиной, способной изменить ход событий. Разве что нужны были сильные противники на первых этапах, чтобы не решил, будто нынешняя крутость — это предел.

Кабуто счастлив, когда он нужен и полезен, причём не только и не столько человеку, сколько делу, которое этот человек делает. Он бы не стал кудахтать над каким-нибудь гражданским, который ложки вырезает, ему нужен масштаб и новизна. Тоже, кстати, признак исследователя — но исследователя, который изначально считает, что сам он не может так. А вот помочь тому, кто умеет — да.