Когда по пустынным, увешанным шелками коридорам они добрались наконец до спальни Глипкерио, тот в беспокойстве и раздражении стоял перед открытой, усеянной самоцветами толстой дубовой дверью и нервно шелестел тогой.

– Я по пути не встретил ни единого стражника, – пожаловался он. – Похоже, мой приказ был по чьей-то дурости неверно истолкован, и в южные казармы вместе с солдатами и стражами порядка отправили и мою личную охрану.

– На кой ляд тебе охрана, если для защиты у тебя есть я? – браво осведомилась Саманда и похлопала по дубинке, висевшей у нее на поясе.

– Это верно, – с некоторым сомнением в голосе согласился Глипкерио и вынул из складок тоги большой золотой ключ сложной формы. – Давай запрем девушку здесь, Саманда, и пойдем смотреть мои приобретения, ладно?

– И решим, какое из них испробовать на ней? – громко и хрипло добавила экономка.

Разыгрывая возмущение, Глипкерио неодобрительно покачал головой и, бросив последний взгляд на Риту, проговорил серьезно и по-отечески:

– Нет, конечно нет. Просто я подумал, что бедной девочке будет с нами скучно и неинтересно.

Но, несмотря на все старания, Глипкерио не удалось скрыть прозвучавшее в голосе нетерпение и блудливый огонек в глазах.

Отстегнув поводок, Саманда втолкнула девушку в спальню.

Почувствовав в последний миг опасение, Глипкерио предупредил:

– Не вздумай прикасаться к моему ночному питью. – С этими словами он указал на золотой поднос, стоявший на серебряном ночном столике. На подносе возвышались большие хрустальные графины и кубок на длинной ножке с вином бледно-абрикосового цвета.

– Не вздумай ничего трогать, или я заставлю тебя молить о смерти, – подтвердила Саманда, на сей раз грубо и без тени юмора. – Встань на колени у изножья кровати и нагни голову – поза покорности номер три – и не двигайся, пока мы не вернемся.

Как только массивная дверь затворилась, щелкнул язычок замка и звякнул вынутый с той стороны золотой ключ, Рита, подойдя к ночному столику, подвигав немного щеками, плюнула в ночное питье и стала следить, как пузырчатый плевок медленно оседает на дно. «Эх, будь у меня хоть несколько волосков», – с яростью подумала она, но в комнате не было ничего мехового или шерстяного, а ее саму утром тщательно выбрили.

Она вынула пробку из самого соблазнительного хрустального графина и, время от времени грациозно отпивая глоточек, принялась осматривать спальню, обшитую панелями из редких пород дерева, привезенного из Восьми Городов, а также находящиеся в ней еще более редкие сокровища. Дольше всего она простояла у тяжелого золотого ларца, полного ограненных, но неоправленных драгоценных камней – аметистов, аквамаринов, сапфиров, гагатов, топазов, огненных опалов, рубинов, кимпи и ледяных изумрудов, которые сверкали и переливались, словно осколки радуги.

В одном углу она увидела вешалку с женскими платьями, сшитыми на очень высокую и худую особу, и рядом, как ни странно, стойку с вороненым оружием.

Довольно долго Рита разглядывала полки с фигурками из дутого стекла и наконец выбрала, по ее мнению, самую изящную и дорогую – нет нужды говорить, что это была фигурка стройной девушки в сапогах, коротенькой курточке и с бичом в руке. Рита смахнула фигурку с полки, и та вдребезги разбилась о натертый пол, а бич превратился и вовсе в пыль.

Что они могут сделать с ней такого, чего до сих пор не было в их планах? – спрашивала она себя со скупой улыбкой на губах.

Затем, забравшись в постель, Рита вытянулась во весь рост и стала нежиться, наслаждаясь мягкими прикосновениями тонких льняных простыней к ее бритым конечностям, телу и голове и время от времени выливая из хрустального графина несколько капель нектара себе в рот, которому шутки ради она придала высокомерный изгиб. Черт побери, она будет пить до последнего мига, чтобы стать мертвецки пьяной! И тогда пусть Саманда и Глипкерио сколько угодно терзают ее бесчувственное тело и отключившийся мозг, если, конечно, им это понравится….

Мышелов ехал в паланкине, откинувшись чуть набок; хвост передней крысы-носильщика находился на почтительном расстоянии в руку от его лица. Мышелов обратил внимание, что, не покидая пятого этажа, они добрались до широкого коридора, в котором неподвижно замерли копейщики и куда выходило тринадцать забранных тяжелыми шторами дверей. Первые девять штор были бело-серебряные, следующая – черно-золотая и последние три – бело-золотые.

Несмотря на усталость и радостное чувство безопасности, Мышелов на протяжении всего пути был настороже, подозревая, хотя и не совсем всерьез, что Скви или лорд Незаметный могут установить за ним слежку; кроме того, не следовало забывать о Гристе, который мог обнаружить в ватерклозете какую-нибудь улику, невзирая на весь артистизм, с каким Мышелов проделал свою неприятную работу. Время от времени он замечал крыс, быть может, следивших за его паланкином, но все они раньше или позже сворачивали в какое-нибудь из ответвлений лабиринта коридоров. Последними его ленивые подозрения пробудили две стройные крысихи в черных шелковых плащах, капюшонах, масках и перчатках, но и те, не взглянув на него, скрылись под ручку за черно-золотыми шторами, явно перемывая кому-то шепотом косточки.

Его паланкин остановился у следующей двери, третьей от конца. Выходило, что Скви и Сисс выше рангом, чем Григ, но Григ выше, нежели лорд Незаметный. Это было не вредно знать, хотя именно такое впечатление и сложилось у Мышелова на Совете.

Несколько мгновений он продолжал сидеть, потом встал, опираясь на жезл и немного утрируя судорогу в ноге, и бросил одной из крыс-носильщиц монету с венком из колосьев, извлеченную из кошелька Грига. Мышелов решил, что такая вещь, как чаевые, свойственна любым живым существам, тем более крысам. Не оглядываясь, он проковылял за тяжелые шторы, отметив мимоходом, что они были сотканы из тонкой золотой нити и расшиты белым шелком. За шторами оказался короткий полутемный проход, также занавешенный с другого конца. Мышелов раздвинул вторые, шторы и оказался в уютной, но не слишком богато обставленной квадратной комнате с забранными занавесками дверьми во всех остальных трех стенах, над каждой из которых светился огненный жук в бронзовой клетке. В комнате были два закрытых буфета, письменный стол с табуретом перед ним, множество свитков в серебряных чехлах, весьма смахивавших на наперстки из верхнего мира, два скрещенных меча и боевой топор на тусклых стенах, а также очаг, в котором сквозь слой золы алел один-единственный кусок угля. Над очагом, точнее, нишей с жаровней из стены торчало оправленное в бронзу полушарие величиной почти с теперешнюю голову Мышелова. Оно было желтоватого цвета, с большим зеленовато-коричневым кругом, в середине которого находился еще один черный кружок. Охваченный внезапным ужасом Мышелов догадался, что это – мумифицированный человеческий глаз.

Посреди комнаты стояло мягкое ложе с высокой спинкой, явно предназначенное для существа, которое много читает лежа, а рядом – довольно большой низкий стол, совершенно пустой, если не считать трех колокольчиков – медного, серебряного и золотого.

Выкинув испуг из головы как эмоцию совершенно бесполезную, Мышелов взял серебряный колокольчик и громко позвонил, решив для начала не бросаться в крайности.

Едва он успел заключить, что комната принадлежит закоренелому холостяку с научными наклонностями, как из двери в дальней стене вышла, пятясь, толстая старая крыса в безукоризненно белом длинном халате и белой шапочке. Она повернулась, и Мышелов увидел седую морду со слезящимися глазками, равно как и серебряный поднос с дымящимися тарелками и серебряным кувшином.

Мышелов кивнул в сторону стола. Повар – а это он, пожалуй, и был – поставил поднос и неуверенно подошел к Мышелову, словно желая помочь ему снять плащ. Мышелов отрицательно махнул рукой и твердо указал на заднюю дверь. Будь он проклят, если даст себе труд шепелявить в доме у Грига. К тому же слуги скорее, чем кто-либо другой, распознают чужой голос. Повар неловко поклонился и вышел.