Проводница предлагала гостям газеты и журналы, а Марина задавала всем одни и те же вопросы.
— Ну, как, товарищи, устроились? Нормально? Все на месте?
На каждый её вопрос отвечали разноголосым, но дружным хором. Дошла очередь и до четвёртого купе, в котором Роберт всё так же читал у окна книгу, а Селезнёв, Рожков и Колька, расстелив на столе газету, готовились ужинать…
Первой в дверях купе показалась проводница.
— Газеты, журналы, пожалуйста. Просвещайтесь.
— О, почта пришла.
— А как зовут почтальона.
— Люба.
— Люба-Любовь, а меня Коля-Николай.
— Очень приятно.
— И мне приятно. Прошу в наш это… шалаш.
— Ой, что вы, мне некогда. Я на работе.
— Ну и что. Зато познакомимся поближе, — не отставал Колька. — Я как раз одинокий, холостой.
— Знаю, слышала, — засмеялась Люба. — Все вы холостые.
— А чо ты, Люба, правда ведь. Я даже на днях объявление в газету дал: молодой человек двадцати пяти лет хотел бы найти добрую, уступчивую, любящую путешествия подругу. Сам я спокойный, решительный, скромный…
— Сразу видно… Ой, да ну вас, — смеясь, махнула рукой Люба и пошла дальше.
— Без вредных привычек, Люба, — вслед проводнице прокричал Колька, выглянув из купе.
— Техникум окончил, — подсказал Рожков.
— Болтун и пустомеля, — уточнил Сергей Иваныч.
— Да что вы, пошутить нельзя?
— Так ведь мы тоже шутим…
— Ну как, товарищи устроились, — раздался бодрый голос Марины. Она стояла в дверях. — Нормально?
— Неплохо, вроде.
— Никто не отстал?
— У нас все на месте.
— Ну и отлично, — что-то отметила в блокноте Марина.
— Садитесь с нами, Марина, — пригласил Колька. — Поужинаем за компанию.
— Что вы, что вы, товарищи. Ужин вечером в ресторане.
— Это само собой.
— Нет-нет, спасибо. Мне ещё много надо сделать сегодня.
Марина прикрыла дверь.
— Ну так что, братья, — хлопнул в ладоши Колька и принялся наполнять стаканы вином. — За наш счастливый путь. Держи, Иваныч.
— Сначала Роберту за знакомство — предложил Селезнёв.
— И то верно. Извини.
— Спасибо, я не пью, — на мгновение оторвался от книги Роберт.
— Ну да!? Совсем? Даже сухого винца не принимаешь?
— Нет.
— Вот тебе и раз. Ещё, Иваныч, один трезвенник на нашу голову.
— Не вижу в этом ничего необыкновенного, — сказал Роберт.
— Смотри, Никанорыч — твой брат по несчастью.
— Почему это? Как раз наоборот.
— Ну, что, Иваныч, придётся нам и за них. Давай-ка, пока мы с тобой ещё в силе.
— Чудак ты, — бросил Роберт Кольке.
— Это почему же?
— Ты думаешь, что пьют только сильные люди?
— Да. А как же.
— Ошибаешься. Пьют только слабаки. Именно слабаки.
— Ну, ты даёшь. Да знаешь сколько я…
— Выпить может любой, а вот найти в себе силы и не выпить сможет не каждый, а только очень сильный человек. Он и только он достоин уважения в обществе.
— И даже вот такого купейного, нашего.
— Я говорю не об этом. Я говорю вообще о моём отношении к этой проблеме.
— Ты говоришь вообще, а я конкретно и в частности стакан в руке держу. Как же мне быть-то? Может, всё это за окно выплеснуть?
— Никто так вопрос не ставит.
— Ты-то как думаешь, Иваныч?
Иваныч некоторое время молчит, глядя в окно.
— Он, Коля, прав. Пьют только слабые люди.
— Ну!?
— Но мы то ведь не из таких слабаков.
— Ну!?
— Значит, просто выпивают вино, как мы сейчас, сильные люди, которые хотят расслабиться.
— Уф… — облегчённо выдохнул Колька. — Ну и голова у тебя, Иваныч. Сразу как-то легче стало.
— Ещё ни один человек вино не победил, — подал голое Рожков.
— Послушай, уважаемый, — стал пристально вглядываться в лицо Роберта Колька, — а ты случайно не из бывших.
— Из каких это бывших?
— Ну этих… алкашей, которые часто в газетах да по телевизору выступают против вина, да своим опытом делятся.
— Нигде я не выступаю. Я так думаю.
— Чего пристал к человеку, — вмешивается в разговор Рожков. — Делай своё дело.
— Да я ничего. Я просто так… А ты, Никанорыч, может всё-таки примешь? Чего ты ломаешься, как певец на эстраде.
— Нет, брат, не уговоришь. Я полностью солидарен с Робертом. — Рожков достал брелок с ключами и повертел перед лицом Кольки. — Скоро седьмую зарубку сделаю.
— Ну, смотрите, вам жить…
В коридор из вагонных купе доносились песни, громкие разговоры, смех. Двое молодых людей с гитарой, дергаясь и размахивая руками, пели что-то модное двум, курящим сигареты девицам, в которых нашли, очевидно, благодарных слушателей.
В дверях показалась Марина. За нею следовал, наигрывая какую-то мелодию, баянист — полный, начинающий лысеть мужчина. Они остановились у первого купе. Марина открыла двери.
— Вот, дорогие товарищи, привела вам музыку. Желаете?
— Давайте, желаем!
— Заходите!
— Прошу любить и жаловать: наш баянист Володя — представила музыканта Марина. — Проходи, Володя, повесели товарищей.
Баянист вошёл в купе. Ему уступили место и он растянул меха баяна. Громко полилась песня.
А в четвёртом купе Колька что-то доказывал Роберту.
— Вот ты говоришь, что ужесточить надо. Хорошо. Ладно, правильно.
— Да, правильно. Конечно, всё надо с умом делать.
— А если ума нет? Зачем в крайности-то бросаться?
Отодвинулась дверь, и в купе вместе с музыкой ворвался голос Марины.
— Товарищи, музыку желаете?
— Просим, просим.
— Вот, познакомьтесь: наш баянист Володя. Проходи, Володя. Повесели товарищей, — пригласила Марина баяниста, а сама куда-то исчезла.
— Садись, брат, — Колька подвинулся.
— Чего сыграть? — спросил баянист.
— Погоди маленько, — остановил его Колька. — Для начала прими немного.
— Ну что вы, — замялся Володя. — Нельзя, я на работе. Да, честно говоря, я уже принял.
— Ничего. Веселей пальцы ходить будут.
— Немножко-то не повредит, — поддержал Селезнёв.
— Ну разве что немножко, — сдался Володя. — Спасибо.
— Скажите пожалуйста, — неожиданно подал голос Роберт. — А вы «Полёт шмеля» композитора Римского-Корсакова сыграть можете?
Колька и Селезнёв с удивлением глянули на Роберта.
— Конечно, могу, — просто сказал Володя и, чуть подумав, заиграл.
— Здорово, — восхищённо произнёс Колька, когда баянист закончил.
— Да, нормально, — поглядел на часы Роберт. — Меньше минуты.
— Давно играешь, Володя? — спросил Колька.
— С детства.
— А под частушки сыграешь?
— Пожалуйста, — растянул меха баянист.
— Иваныч, помогай, — пригласил Колька.
— Я погожу.
Колька пропел первую частушку:
Меня девушки не любят,
Говорят, что маловат.
Задушевные подруги,
Чем же я то виноват.
Потом он пропел вторую, третью и вдруг остановил баяниста.
— А давай-ка, Володя, русского!
Володя тут же заиграл под пляску, а Колька пошёл плясать и петь частушки, но места было мало и он, отодвинув дверь, выскочил в коридор. Баянист вышел за ним, и пляска возобновилась с новой силой. На музыку собрался народ. Колька пригласил какую-то женщину и пошёл перед нею в присядку, потом пригласил ещё одну, но самого его хватило уже ненадолго и он, тяжело дыша, нырнул в своё купе.
— Ну что, отвёл душеньку? — спросил Рожков.
— Эх, отвёл! Гулять так гулять! Места бы побольше. Развернуться негде. Да ты выходи, не стесняйся, — и Колька вытолкнул Рожкова в коридор, где было шумно и весело, а сам опять вышел за ним.
Женщины плясали, пели частушки, потом все вместе затянули какую-то общую песню. Но всё это, однако, продолжалось недолго. Володю-баяниста уволокли в соседнее от наших ребят купе.
