Например, в Индии взаимозависимость неформальной экономики и рыночно-государственной весьма неоднозначна. Приблизительно на 70 процентов индийская экономика неформальна, и индийское государство стремится контролировать сельские и городские рынки, просто не зная, что там в действительности происходит. Эксполярная экономика Индии — от семейных хозяйств, бартера, незарегистрированного производства до мошенничества, коррупции и криминала — существует по своим правилам и порядкам, со своей деловой этикой и репутацией. В этом секторе нет хаоса, потому что, например, мафия в экономике — тоже эффективная регулирующая сила. Беспорядок царит на границе взаимодействия неформальных и формальных структур.

А про Африку у западных социологов, антропологов и экономистов существует элегическая шутка: «В Африке — кроме неформального сектора — другого сектора экономики нет».

Неформальный сектор Африки очень пластичен за счет постоянной миграции между городом и деревней. Сборник статей западных экономистов и социологов «Подлинная экономика Заира» продемонстрировал, как неформальный сектор стал ведущим в Заире, где неофициальные доходы гораздо выше официальных заработков прежде всего за счет контрабанды алкоголя, слоновой кости, золота и оружия.

М. Эшер. «Цикл»

В этих условиях государство действует неэффективно. Например, чтобы переправлять продовольствие из одной страны в другую, в Заире требуется получить около 70 разрешений от государственных чиновников, что просто предопределяет появление других каналов для потока ресурсов. Сейчас в африканскую экономику практически нет инвестиций из-за неясных перспектив как для формального, так и для неформального сектора.

Знаменит и неформальный сектор Латинской Америки, который при высокой поляризации доходов между бедными и богатыми в латиноамериканских странах стал важным социальным амортизатором.

Что касается России, то она традиционно считается родиной и заповедником эксполярности. В России всегда трудно было понять, где начинается рабочий, кончается крестьянин и наоборот, хотя бы из-за отхожего промысла, когда крестьяне на многие месяцы отрывались от своих хозяйств, подаваясь на заработки в города. Но в городах они не превращались в пролетариев, потому что, как «перелетные птицы», регулярно возвращались на родину — в сбои деревни. Поразительно!

И через сто лет, после форсированной индустриализации, нынешние российские горожане, бывшие крестьяне или дети крестьян, по- прежнему комбинируют доходы города и деревни. Знаменитые шесть соток и сельский труд по выходным и в отпуск есть великая эксполярная примета современной России. Формы эксполярных российских хозяйств разнообразны: семейные и межсемейные сети взаимопомощи и взаимоподдержки, работники вторичной и дополнительной занятости, шабашники, челноки, дорожники, старатели; в национальных республиках сети взаимопомощи состоят из кланов, тейпов и так далее. Фактически каждый житель России в той или иной степени принимал или принимает участие в эксполярных отношениях. По исчислениям различных экспертов, доля неформальной экономики в народном хозяйстве России составляет от 30 до 50 процентов.

М. Эшер. «Рептилии»

Ясно, что в стране, где рынок прежде всего спекулятивен, а государство — коррумпированно, где в «формальных» предприятиях и учреждениях по полгода не выплачивают законную зарплату, значение структур выживаемости неформальной экономики становится определяющим и решающим.

Принципы эксполярной экономики

Неформальная/эксполярная экономика многолика. Но все же в центральном ее ядре — экономике семейных хозяйств и неформальных межсемейных связей — имеются некоторые основополагающие принципы, которые можно сопоставить с принципами «формальной», рыночно-государственной экономики.

Три основополагающих принципа неформальности: симбиоз, дар, выживаемость — можно сопоставить с принципами формальности: отчужденность, обмен, зажиточность.

Симбиоз. Эксполярная экономика не любит и не умеет функционировать «сама по себе». Даже в натуральном крестьянском хозяйстве тщательно взаимоувязываются особенности местных природных условий и социальных отношений соседей, родственников и друзей. До сих пор в российских деревнях сохраняются правила широкой сельской взаимопомощи. Начала и концы такой связи в социальном клубке неформальной экономики, как правило, установить нельзя — все повязаны.

Вот комментарий одной современной русской крестьянки о правилах подобного домостроительного симбиоза, зафиксированный в социологических исследованиях: «На чью-либо финансовую помощь я не рассчитываю. А просто так помочь, трудом — на это я крепко надеюсь. Мы ведь сами всегда очень помогали, когда другие люди строились — соседи, знакомые, родня... То есть я имею право на помощь. Мне кажется, таких людей и таких семей, как я и как наша семья, много. Вы посмотрите, сколько новых домов строится!..» Действительно, такое симбиотическое возведение недвижимости очень распространено в современной России. И его условия во многих случаях эффективнее (то есть быстрее, дешевле, надежнее) условий формально-рыночно- государственного строительства.

Подобный симбиоз характерен не только для традиционных семейно-дружеских экономик. В масштабах современной российской экономики имеет огромное значение симбиоз между предприятием и семейными хозяйствами работников, трудящихся на данном предприятии. В России, в отличие от стран Запада, не действует четкое формальное разграничение на предприятие и домохозяйство; с советских, иногда и с досоветских времен российское предприятие и его работник связывались не только правилами обмена трудом и заработной платой, но и широким спектром социальных и натуральных взаимоотношений. Например, социальная сфера здравоохранения, отдыха, воспитания детей работников предприятия часто содержалась и развивалась за счет самого предприятия. В свою очередь работники предприятия во многом выполняли работу, выходившую далеко за круг их конкретных профессиональных обязанностей, отправляясь, например, во имя интересов симбиоза «предприятие/ семья» на уборку урожая осенью или в пионерские лагеря летом.

Неорганизованность, бесхозяйственность и уравниловка на советском предприятии компенсировались умелой утилизацией всего того, что «плохо лежит», в интересах работников и членов их семей. Это было и есть не просто воровство, а нечто более сложное и неоднозначное. То, что формальная экономика крупного предприятия не могла, не хотела или не умела использовать, то умело и с толком, эффективно и бережно использовали и перераспределяли в мелких экономиках семейных хозяйств.

Наиболее проницательные руководители предприятий понимали и понимают эффективность такого симбиоза, «крупного» и «мелкого», формального и неформального, и умело его используют.

Вот, кстати, как выглядит проблема для рядового колхозника: «Колхоз от нашего воровства не беднеет, а если грамотно вопрос поставить, то колхоз, наоборот, зажиточно живет... Но, с другой стороны, не могу понять, ну почему нс создать такие условия, чтобы человек не воровал? Так нет] Фига! Сыну поэтому надо держать десять свиней, потому что зарплаты нс хватает на стройку, дорогой!

Вот и приходится воровать. Если, допустим, я выпишу немного, например тонну, на себя или на жену и еще тонну-полторы уворую, Ну это так, приблизительно. А потом, как раньше делали, я раз двух-трех свиней колхозу сдал. А колхоз у меня принял свиней за одну цену, а на мясокомбинат сдает их по другой цене и оформляет будто он их сам сдал. Колхозу — добро, приятно, что он мясо поставил государству, и мне неплохо...».

При этом нужно помнить, что такие сочетания экономических интересов семьи и предприятия свойственны практически всем отраслям производства, а не только сельскому хозяйству.