— У тебя есть и их диски?
— А то! Я самый ярый фанат, между прочим, — этот псих, не отрываясь от дороги, пошарил под сиденьем и, выудив оттуда серебристый диск с изображением жёлто-чёрного горного ландшафта, воткнул его в проигрыватель. — Сиди и внимай. Они круты, да.
Машину наполнили звуки хорошо известной мне мелодии, и я офонаревшими глазами уставилась на парня.
— Не поняла?
— А ты не знала, что твоя любимая песня — это «Рельеф»? Ну ты даёшь, Витёк.
— Да я даже не знала, что это считается роком! И у них много такого?
— Какого — «такого»?
— Ну, такого, — я неопределённо ткнула пальцем в направлении приёмника, — классного.
— Ага, я ж говорю, они круты, — Романыч переключил на следующий трек, и по мозгам ударило сочетание звуков, более ассоциирующихся в моём понимании с определением тяжёлой музыки, чем предыдущее. — Круты-ы-ы, детка!
Я поморщилась. Ну, не всё коту масленица, спасибо, что хоть не “Rammstein”.
И тут, видимо желая окончательно добить меня, Романыч принялся диким голосом подпевать солисту «Рельефа», совершенно не заморачиваясь по поводу таких мелочей, как мелодия, такт и наличие слуха:
Гламур, гламур, один гламур,
Как будто нет других идей
У умных девушек и дур.
Блестеть, и никаких гвоздей!
Да... Петь Ромка не умел, но, к сожалению, любил. Особенно тяжко приходилось, когда он выпивал. Подбодрённая алкогольными парами душа требовала самовыражения и неизменно находила его в распевании во всю мощь далеко не слабых лёгких песен любимых групп. И поскольку слушал Романыч исключительно тяжёлую музыку, а отсутствие даже зачатков слуха с лихвой компенсировал громкостью, то в такие моменты мы с его женой Леной резко забывали о разногласиях и дружно сваливали по срочным делам, о существовании которых до того даже и не догадывались. Ибо заткнуть этот фонтан вдохновения было никак. В данный момент сваливать было некуда, а потому я попыталась переключить творческий энтузиазм друга в другое русло:
— Кстати, Боженов, я так понимаю, ты их хорошо знаешь? — дождавшись утвердительного кивка головой, я продолжила: — Кажется, даже дружишь? — ещё один кивок, а пальцы отбивают на руле такт, признаться, довольно зажигательной мелодии. — Но друг с большой буквы «дэ» ты всё же мой. Так просвети меня по секрету: как мне им понравиться?
Ромка оглядел меня с ног до головы и категорично заявил:
— Никак.
— В смысле?
— В прямом, Витёк. Нет ни малейшего шанса. Даже не пытайся.
— Я настолько не подхожу? Если я настолько безвариантна, то какого мы туда вообще прёмся?
— Зайка, ты молодая, высокая, смазливая девица с буферами третьего размера. Ты во вкусе как минимум половины человечества, так что не комплексуй. Дело не в этом.
— А в чём? Мне позарез нужна эта работа, Романыч. Ну, помоги мне?
— Витёк, тут вообще не в них дело. В смысле, не во всех них. Тебе надо понравиться одному-единственному человеку, а ему по определению не нравится никто, кто трогает его барабаны.
— А, тот самый, который руку умудрился сломать?
— Да, тот самый дебил. Так что даже не пытайся, побереги силы на другую кандидатуру. Хотя... Если тебе интересно в том самом плане, то в этой юбчонке твои шансы как никогда велики. Ух, шалунишка!
— Боженов! Вот ты о чём сейчас? Я тебя спрашиваю, как мне эту #непечатно# работу получить, а ты про что?
— Да ладно тебе, расслабься. Я просто к тому, чтоб ты сильно не надеялась. Но с другой стороны, кого-то же им придётся взять, так почему не тебя?
Вот так, препираясь и перемывая косточки изыкавшемуся, наверное, ударнику Рельефа, мы и добрались до примыкавшего ко всё ещё действующему заводу ликёроводочных изделий бывшего Дома пионеров, в котором и разместилась на время своего пребывания в Питере популярная московская рок-группа. Ещё минут пятнадцать ушло на то, чтобы пройти секьюрити на входе. Я, признаться, была поражена тщательностью, с которой охранялся покой музыкантов от окружающего мира. В принципе, нас и впустили-то только после того, как откуда-то из глубин здания выскочил колоритный белобрысый тип в ярко-оранжевой толстовке, босиком и с мотком проводов. Хлопнув Романыча по плечу и окинув меня оценивающим взглядом, он ткнул пальцем куда-то в сторону лестницы на второй этаж и умчался, крикнув на ходу:
— Шес бушует, аки Суворов при сдаче Москвы. Я тебя предупредил!
Ромка меланхолично пожал плечами и начал подниматься по лестнице. Мне ничего не оставалось, как двинуться за ним. Пройдя на шум голосов, мы остановились на пороге довольно большого зала, судя по поручням по периметру и зеркалам, используемого в обычное время как балетная студия. Посреди помещения стояла ударная установка и два дивана углом, на которых сейчас расположились двое мужчин. Не обращая на нас абсолютно никакого внимания, они с интересом рассматривали живописную композицию ещё из двоих «погадай мне, цыганка, по ладони». Один из них, взъерошенный темноволосый типичный неформал, скривился и, ткнув в меня пальцем, заявил:
— Там баба!
Теперь уже все присутствующие вытаращились на меня, а брюнет решил продолжить забивать гвозди в крышку своего гроба, который я, без сомнения, ему в скором времени обеспечу:
— Романыч, — это он к Ромке, значит, — мы по недосмотру заняли помещение вашего местного дома свиданий? Мы, вообще-то, на репетиции своих баб не водим, не то что твоих...
— Закрой пасть, здесь дама, — Боженов, вероломно пнув меня вперёд, совершенно беззлобно пояснил: — Знакомься, это Витёк, я тебе про неё рассказывал.
— Витёк?! — кажется, панковская морда растерялся. — Витёк? Это который друган твой? Который ударник?
— Аха, — Романыч выпихнул меня на середину зала. — Ударник, дорогой.
— Я сейчас вернусь, — прошептал брюнет и, подвинув меня загипсованной по локоть рукой, вышел в коридор. Романыч открыл было рот, чтобы что-то сказать, но...
— Да вашу ж мать! — дикий вопль не оставил сомнений: я брюнету таки не понравилась.
Ну что ж, взаимно.
====== Глава 5 ======
В отличие от меня, на Боженова орущий неформал не произвел никакого впечатления, и он, улыбаясь и не выпуская моей руки, направился к остальным участникам нашего маленького представления.
- Здорово, пацаны! – лихо шлепнул по протянутым к нему ладоням. – Мое почтение, Анатолий Владимирович. Бушует? – кивок в сторону двери.
- А то, – тяжело вздохнул темноволосый сероглазый мужчина лет сорока, которого Ромка назвал Анатолием Владимировичем. – Познакомишь нас со своей очаровательной спутницей?
Мой друг театральным жестом хлопнул себя по лбу, как вроде только сейчас вспомнил о моем присутствии, и представил:
- Это Вика. Можно Витек. Мы на прослушивание, она играет на ударных, – и, повернувшись ко мне, продолжил: – Это Анатолий Владимирович, папа, мама, нянька и так далее этих оболтусов.
- Я менеджер этих оболтусов, – улыбнувшись уголками губ, пояснил тот, заметив мой непонимающий взгляд. – Очень приятно, Вика. И – можно просто Анатолий и на ты.
- Хорошо, очень приятно.
- А это, – Ромка повернул меня к сидящим на диване, – Хан и Дэн.
Тот, что сидел ближе ко мне, поднялся со своего места и протянул руку:
- Хан – это я. Привет.
Я пожала протянутую ладонь и принялась с интересом рассматривать нового знакомого. Не особо высокий, накачанный, с широченными плечами и выбритой налысо головой – ему бы скорее подошел образ сказочного богатыря, чем музыканта. И кличка Хан ему очень подходит – такой уверенный в себе, непобедимый предводитель Золотой Орды. Я легко могла представить себе его возлежащим на атласных подушках в огромном шатре посреди степи, в окружении прислуги и вьющихся вокруг наложниц, готовых выполнить любой каприз. Хан рассматривал меня с не меньшим интересом, не выпуская руки и расплываясь в довольно ехидной улыбке при виде юбки и каблуков. Я уже начала заливаться краской, когда его вдруг резко дернули назад, опрокидывая на диван, а его место занял... Даже не знаю... Настоящее солнышко. Да-да, этот парень сразу начал ассоциироваться у меня с теплым весенним солнышком. Невысокий. Намного младше Хана и сбежавшего барабанщика, да и меня, пожалуй, тоже. Думаю, ему где-то двадцать два – двадцать три. Рыжий, но не морковка, а такой благородный темно-медный цвет, которого так стараются достичь современные модницы, но, судя по небольшой россыпи бледных веснушек, заслугами стилиста тут и не пахнет. И с такой теплой и открытой улыбкой, что я, не удержавшись, широко улыбнулась в ответ.
