Леголаса к ним привёл Алек. Тогда они, оказывается, были друзьями. Потом крупно рассорились по какому-то невнятному поводу и только в последнее время начали вновь хотя бы здороваться при встрече.

Дима, познакомившийся с ребятами в качестве друга Алека на одной из вечеринок, однажды просто взял и остался. Вроде и не звал его никто, и ничего не предлагал. Он по собственной инициативе заявлялся на репетиции, давал советы, критиковал, хвалил, а в один прекрасный день забрал у Шеса гитару и уже не отдал. Именно ему принадлежит идея с названием. Они с басистом валялись тогда на полу гаража родителей Шеса, голова к голове, в своей любимой позе, лениво курили и обсуждали очередное фиаско.

- Блин, Хан! – чертыхнулся Шес из своего угла. – Мы так никогда не пробьёмся. Это же горы. Сплошные стены гор! Как мы их сдвинем?

- А нафига их сдвигать? – отозвался вместо басиста Димка. – Горы? Ну и чёрт с ними! Мы создадим свой рельеф местности, и пускай уже другие ломают голову, как сдвинуть нас.

Вот тогда они и решили, что чтобы что-то взять, сначала надо дать, и хорошо дать. В смысле, вложиться. Скинувшись, у кого сколько было, практически выпотрошив до копейки все свои сбережения, они купили хорошие профессиональные инструменты, наняли менеджера, ударника и учителя постановки голоса для Шеса.

Поначалу дела вроде пошли в гору и их перестали освистывать. Более того, благодаря правильному пиару со стороны их менеджера на начинающую группу обратила внимание довольно известная студия звукозаписи – БИТ-студио. Контракт с ней был подписан в кратчайшие сроки, и только спустя пару месяцев окрылённые первой удачей парни сообразили, какую глупость сделали.

Дэн был крупно неправ при первом знакомстве с ними, думая, что ребята никогда не находились в его положении. Находились, причем, гораздо дольше его. Больше четырёх лет они делали, что им скажут. Жили, как потребует студия. Разыгрывали на публику прописанный до мелочей постылый имидж. И тихо сходили с ума, видя как за пределами клетки, в которой оказались, рушится их нежно лелеемая мечта.

Тогда в моде был панк-рок, и именно этой продукции требовали от Рельефа хозяева. А БИТ-студио после подписания контракта стала именно хозяином. Ничего сколько-нибудь запоминающегося или выделяющегося из общей массы на этом поприще Рельеф предложить не мог, но и разрывать контракт студия звукозаписи почему-то не торопилась. И ребятам оставалось только прозябать, медленно и уверенно хороня свои шансы.

Лишь завсегдатаи пары полуподпольных клубов Москвы знали и другую сторону их творчества. Но ни о каких записях, а тем более ротациях тех их песен не могло быть и речи. Более того, узнай кто из БИТ-студио, как ребята выпускают пар, вполне возможно их бы заставили выплатить неустойку.

Именно тогда Шес и сорвался.

- Это не то, о чём он любит говорить, сама понимаешь, – заглядывая мне глаза, серьёзно предупредил Хан. – С другой стороны, это довольно известный факт его биографии. Хоть что-то правдивое из всей той хрени, что про него пишут.

Шес подсел на наркотики. Не травка, которую сейчас многие покуривают. И не таблетки, опасные передозировкой и замыканием в мозгах, но не вызывающие такого уж привыкания. Героин, ни много ни мало.

Сначала никто не обратил внимания на странности его поведения, а потом стало поздно. Он всё глубже и глубже скатывался в яму героиновой зависимости, и никакие попытки друзей и семьи привести его в чувства не возымели успеха. Когда точно он начал колоться, Хан не знал, так что мог только предполагать, что на игле Шес сидел от года до двух. Слишком долго при плотном общении с этим наркотиком. Слишком.

Вывел его из этого состояния, как ни странно, Алек. Перепробовав все доступные и недоступные ему способы – от насильственного лечения до банального избиения, – он, наконец, нашёл то, что сработало. Дал Шесу надежду. Надежду на то, что ещё не всё потеряно. Что есть, за что бороться.

Каким образом он уговорил собственного менеджера, того самого Чешко, заняться Рельефом, из него никто так и не выбил. Анатолий Владимирович, один из самых востребованных специалистов на лоне отечественной эстрады, занимался исключительно и только уже доказавшими свою годность исполнителями. Никогда и ни при каких условиях не брался он раньше за третьесортные коллективы и никогда не работал с рок-группами. Такая вот фишка у человека.

Как Ал уговорил его, Хан не знал, но контракт был подписан. На один год, без опций на продление и с одним практически неисполнимым условием: Шес должен завязать. Чешко обязался помочь им разорвать договор с БИТ-студио, но если вокалист в течение этого года хотя бы глянет в сторону “снежка” или любой другой дури, неустойка была такой, что даже продав всё, ребята бы не расплатились.

И Шес завязал. Сначала ради ребят, ради их шанса пробиться, а потом, когда прошла ломка, и ради себя. Два месяца провёл в специальной клинике в Гамбурге, куда его запихнул Алек. А потом, уже в Москве, пошёл в реабилитационный центр для бывших наркоманов. И, как оказалось, до сих пор его посещает. Полагая, что бывших в этом деле не бывает. Потому он и не позволяет себе пить до опьянения, боясь найти в этом замену наркотикам, не принимает болеутоляющих и не употребляет никакой, даже самой лёгкой, дури.

Чешко и правда избавил их от БИТ-студио, задействовав чуть ли не связи с самим Господом Богом. Точнее, не избавил, а заставил пересмотреть контракт, сняв монополию и позволив Рельефу самим принимать решения. И именно после этого Шес и дал ему то прозвище. Гудвин. Великий и Могучий. Волшебник, совершивший для них чудо, с которого и началась, наконец, белая полоса в их жизни.

А через год, когда истекло действие изначального контракта с менеджером, был подписан новый, уже не из жалости и не по протекции Снежного, а ко взаимной выгоде.

Примерно в тоже время к Рельефу присоединился Дэн, до того делавший довольно успешную сольную карьеру на поп-эстраде, а Шес сменил микрофон на ударные. И дело пошло, наконец-то, в гору. Почти семь лет они безуспешно пытались добиться признания. Семь долгих лет разочарований, падений, скрипящих зубов и сжатых кулаков.

- Оно того стоило, Вик, – пробормотал Хан, выпуская сизую струйку сигаретного дыма, – оно того стоило.

После этого разговора по душам я стала лучше понимать их. Особенно Шеса. Упасть лицом в грязь, подняться и продолжить – не каждый способен на это. Далеко не каждый. Черты характера, ранее казавшиеся мне признаком пустого снобизма, вдруг предстали совсем в другом свете. То, через что им пришлось пройти прежде, чем первый фанат надел черную футболку с белым логотипом группы, определёно давало право гордиться собой и с подозрением относиться к окружающим. Слова одной из их песен внезапно обрели совсем иной смысл:

Упасть. Подняться. Продолжать.

Быть честным или же играть?

Уйти. Вернуться. Подождать.

Быть на краю. Опять сбежать.

Разубедиться. Доказать.

Любить. Надеяться. Страдать.

Терять друзей, приобретать.

Хотеть быть честным. Вновь солгать.

Смириться, ждать и уповать.

Хранить мечты, их исполнять.

Вперёд! Вперёд! И вновь стоять.

Плыть по течению. Дерзать.

Шекспир, так быть или не быть?

Как это сложно – просто жить!

Я уже и не сомневалась, что эти стихи писал не Хан.

А то, что сделал Ал для своего брата...

Наверное, именно этот момент и помог мне определиться со своим отношением к нему. Держаться за семью, отдать последнее, помочь, несмотря ни на что, стоять вместе против всего мира. “Твой брат не всегда прав, но он всегда твой брат” – это я могла понять, это вновь превратило для меня Снежного в Александра Снегова.

Поэтому, когда после обеда раздался телефонный звонок и чистый, уверенный, слегка насмешливый голос поинтересовался:

- Занята сегодня вечером?

Я, уже без малейших колебаний, ответила:

- Нет, Алек. А есть, что предложить?

====== Глава 23 ======