- А с кем мне делиться, Тамара Ефимовна? С Олегом? Он и так всё знает. А чего не знает, того я и под страхом смертной казни ему не расскажу. С друзьями? Увольте, не хочу, чтобы меня жалели. И без того тошно!

- Знаете, Вика, – она отхлебнула уже остывший чай и поморщилась, – иногда надо, чтобы кто-то пожалел. Есть вещи, с которыми не стоит пытаться справиться в одиночку.

- Вы собрались меня жалеть? Не надо.

- Надо, деточка, надо... Только не примете вы этого от меня, ведь так?

- Не надо! – упрямо повторила я.

Единственное, что не давало скатываться в депрессию и истерику в последние годы, это уверенность всех вокруг в том, что я прекрасно справляюсь. Даже Олежек повелся на этот спектакль. Но, боги, кто бы знал, как я устала разыгрывать из себя Железную Леди! Как же я устала.

- Хорошо, – подозрительно легко согласилась директриса. – Тогда вернемся к твоему увольнению, – она вдруг отбросила в сторону офизиоз и перешла на “ты”.

- Вы подпишите?

- Подпишу. Но, сначала ты меня внимательно выслушаешь. Договорились?

- Я слушаю.

- Это всё замечательно, Вика, и такую возможность заработать грех упускать. Но, ты подумала, что будет через три месяца? Опять пойдешь в посудомойки? Или ты забыла, как тяжело найти приличную работу с неоконченным высшим?

- Я всё понимаю...

- Да нет, не понимаешь! – перебила меня Черных. – Рубишь с плеча, как девчонка сопливая, ей Богу. Нет бы, прийти, посоветоваться.

- А вы можете мне что-то посоветовать?

- Виктория, а когда вы в последний раз в отпуске были? – огорошила меня директриса.

- Э... Никогда?

- Вот и я о том же, деточка. Почему бы вам не взять отпуск? До конца учебного года осталось три недели. Набежавших выходных вам как раз должно хватить. На время экзаменов возьмете по собственному желанию, я подпишу. Всё равно ваш предмет неаттестационный. А там и каникулы уже. До сентября вы со своими рокерами закончите, я надеюсь?

- Должна бы... – она мне помогает? Она? Мне? Я не верила происходящему.

- Вот и хорошо. Сделаем вид, что этого не было, – она скомкала и выбросила в урну моё заявление об уходе. – Подавайте на отпуск, и чтобы с завтрашнего дня и до сентября я вас, Викуся, здесь не видела!

Вот такие пироги.

Из ее кабинета я выходила в легком шоке, получив понимание и помощь от человека, от которого меньше всего их ожидала. Странно это было – разочароваться в ком-то наоборот. Она всегда была для меня средоточием чуть ли не всех бюрократических грехов: властная, самовлюблённая, не умеющая ценить, пользующаяся своим положением. А вот поди ж ты, оказалась нормальным человеком.

Уроков сегодня у меня не было. Я, принципе, и пришла только за расчетом. Поэтому следующим пунктом моего следования по коридорам родного лицея был подвал.

Да-да, не удивляйтесь – подвал. Потому как именно там находилась вотчина Егора, нашего сисадмина. Трепливая, себе на уме сволочь с глазами ангела и неисправимой страстью к сплетням, и, по совместительству, мой друг.

История становления нашей с ним дружбы больше напоминает бразильский сериал, чем реальные события.

Я начала работать в лицее намного позже его. К тому времени “белокурый ангелок Егорушка”, как его все называли, уже успел укрепить свои позиции, завоевав всеобщую любовь, обожание и желание подкармливать домашними котлетами и шоколадом. К сожалению, а может, к счастью, мне никто не удосужился сообщить, что это исчадье Ада есть ангел во плоти, и относиться к нему стоит соответствующе. А потому при первой же пущенной сплетне по поводу себя любимой я устроила жуткий скандал, безошибочно вычислив источник и с потрохами разрушив его так тщательно создаваемую репутацию.

Дальше была война. Жестокая, силовая, из серии “пленных не брать”. Я мстительно раскрывала так любимые им попытки грубо и жестко подшутить над сотрудниками, сообщая об оных всем желающим, и попутно вешая на него всё на свете, от пасмурной погоды в Японии до попытки военного переворота в Чили. И педантично добивалась того, чтобы парня либо уволили, либо он уволился сам.

Он же пускал обо мне сплетню за сплетней, неделями отказывался ремонтировать комп, который сам же и ломал, подделывал данные системы слежения за входом-выходом и учета рабочих часов. А однажды даже продырявил колесо в Ниве.

Собственно, с этого колеса и началась наша дружба.

Не помню, почему я задержалась в тот день, но факт, что уходила одной из последних. Ужасно торопилась, тоже не помню почему. Кажется, опаздывала забрать Даньку из яслей. Шел жуткий дождь. И тут это колесо... А я не то, что менять их не умею, у меня даже необходимых инструментов нет. А может, и есть, кто его разберет? Я же понятия не имею, что для этого надо.

И вот, стою я на абсолютно пустой парковке под проливным дождем и таращусь на спущенное колесо, не имея ни малейшего понятия, что делать. Сторож уже запер двери лицея и ушел на обход, поэтому даже вернуться в сухое помещение я не могу . Звоню Олегу – не отвечает. Звоню Ромке – в командировке, может объяснить по телефону, только чем это поможет, если руки не из того места? Звоню в службу эвакуации – говорят, ждите, через два часа будем. И тут финальным аккордом порыв ветра вырывает из рук зонт и уносит его к чертям собачим. Я поступила, как любая уважающая себя женщина, попавшая в затруднительную ситуацию. Села в лужу и начала плакать.

Я, вообще-то, плачу довольно редко, по большей части держу в себе. Но, возможно, именно из-за этого иногда срываюсь по сущим, в принципе, мелочам и рыдаю навзрыд над разбитой чашкой. Ромка считает меня истеричкой. А Ленка, благодаря своей поразительной интуиции прекрасно понимающая, откуда у всего этого ноги растут, уже не раз говорила, что дабы не плакать по мелочам, надо не бояться плакать по-крупному. Но кто ж её слушает? Мы же всех умнее, всех мудрее...

Ну вот, сижу я под дождем, прислонившись к боку своей Нивы, мерзну и рыдаю крокодильими слезами. И вдруг кто-то заслоняет меня от воды и ветра, поднимает из лужи, тащит куда-то и запихивает в прогретый салон чужой машины.

Этим кем-то оказался Егор. Он сразу же признался, как в том, кто пробил колесо, так и в том, что тоже понятия не имеет, как его менять. Кроме этого признания, мы, кажется, не обменялись и словом. Он дал мне переодеться в свою запасную одежду, отвел в кафе напротив и молча просидел со мной почти три часа, пока не приехал эвакуатор.

С того дня что-то изменилось. Нет, ненависть не сменилась дружбой прямо в одночасье. Но мы перестали пакостить друг другу, стали здороваться при встрече, а потом слово за слово разговорились и оказалось, что у нас нет абсолютно, совершенно, тотально ничего общего.

И на этой-то почве мы, по странности, и сдружились. Я же предупреждала, что это просто бразильский сериал какой-то, да?

Вот к этому голубоглазому недоразумению я и шла. Мне надо было срочно поговорить. И, к слову, это был первый раз в моей жизни, когда я не могла обсудить сложившуюся ситуацию с Боженовым, поскольку... Ну, не могла я!

Можете считать меня дурой, можете назвать идиоткой, но смысл сказанного вчера Алеком дошел до меня, хорошо, если минут через десять.

- Я Снегов, а не Беленький, – заявил он. – И меня уже лет десять никто не называл простым пареньком.

И выжидающе, немного виновато уставился на меня.

А я... Я продолжила спорить, напрочь игнорируя сказанное. Доказывала, что знаменитости тоже люди. Призывала Шеса в свидетели. Заставляла его подтверждать, что ничто земное ему не чуждо, что повышенное внимание фанатов напрягает и утомляет, что хочется тепла и покоя, а не света софитов и ковровых дорожек. Умоляла Алека поверить ему, как человеку знающему. И не видела, в упор не видела снисходительных усмешек и выжидающих, слегка удивленных взглядов.

- ...всё это маски, – соглашался Шес. – То, что люди видят на экранах, и то, какой человек на самом деле, это разные вещи, и порой...

- Да быть такого не может! – я, перебив его на полуслове, резко развернулась к Алу.