Он собрал шахматы, прихватил доску и, не дав втянуть себя в очередную перепалку, ушел в дом, подальше от греха. Он любит свежий воздух, ему нравится проводить время с дочкой, но завтра же с утра пораньше он уедет в город. Полина не обидится, она все понимает, и потом, нужно что-то решать с работой. Пару месяцев назад строительная фирма, в которой Дима трудился, приказала долго жить. Найти другую работу пока не получалось: кризис. Но ипотеку выплачивать надо, банку дела нет до твоих проблем – им лишь бы средства поступали вовремя.

А еще Агнесса. Но о ней в присутствии жены и ребенка он старался не думать – слишком велика вероятность ляпнуть что-нибудь не то. Конечно, он выкрутится, и все же не хотелось провоцировать подозрения.

– Папуля, я поехала! Буду поздно! – Маша Каргина-Барановская, миловидная, с длинными смоляными волосами по моде, заглянула к отцу в кабинет.

– Маша, что за вид? Куда ты собираешься? – Наряды дочери в последнее время его всерьез беспокоили. Да, прекрасная фигура, но это же не повод оголяться до последней степени.

– Сначала в следственный комитет – с утра звонил какой-то капитан, просил зайти. Вечером, может, с девчонками в клуб сходим.

– В следственный комитет? Звонили? – Леонид Аркадьевич встрепенулся. – Это еще зачем? И как ты собираешься ехать туда в таком виде?

Маша рассмеялась. Папа сейчас был похож на раскудахтавшуюся наседку. Милый старый папуля!.. Поздние дети всегда не лучшим образом сказываются на психике родителей, а Маша была очень поздним ребенком. Папе было хорошо за сорок, когда она родилась, и вот они, последствия.

– Па, какая разница, как я одета? Я же не преступник, мне не нужно нравиться присяжным. И потом, это только с твоей точки зрения вызывающе, а для большей части населения совершенно прилично. – Она примирительно улыбнулась.

– Маша, но это же трусы, а не шорты! У тебя все ноги голые! И волосы, зачем ты красишься в этот черный цвет? Он тебе совершенно не идет.

Леонид Аркадьевич ворчал, прекрасно сознавая, что его слова не будут иметь никакого эффекта. Маше уже двадцать, она студентка психологического факультета – в консерваторию поступать она категорически отказалась. У нее есть права, машина, загранпаспорт, и каждый раз, когда он предпринимает попытку ее приструнить, дочь грозится немедленно выйти замуж. И этого вполне можно ожидать, учитывая, сколько у нее кавалеров и как часто она их меняет. Дочь была существом легкомысленным, избалованным и своевольным, и виноват в этом, разумеется, был он сам.

Леонид Аркадьевич попытался взять себя в руки и спокойно попросил:

– Маша, сделай одолжение, хотя бы в следственный комитет надень что-нибудь приличное.

– Папуля, расслабься. Сейчас все так одеваются, ты просто отстал от жизни. – Этот аргумент всегда повергал его в ступор. Пока он собирался с мыслями, Маша успела выпорхнуть за дверь.

Следственный комитет! Что им нужно от бедного ребенка? Она здесь при чем? Обеспокоенный Леонид Аркадьевич заметался по кабинету. Все дела были немедленно забыты. Нет, нужно срочно туда позвонить. Он поспешил в прихожую, достал портмоне и принялся судорожно рыться в поисках визитки. Еще и Кони как назло нет.

– Диана, это я. – Маша завела машину, запустила климат-контроль. – Да, еду к следователю. Понятия не имею. С отцом чуть припадок не случился, когда он узнал, куда меня вызывают. – Она уже вырулила из тесно заставленного машинами двора. – Не нужно вам туда приезжать, встретимся, как договорились, часа через два.

Какую бы легкомысленную особу она из себя ни строила, вызов в следственный комитет не мог не тревожить. Логика подсказывала, что дело о гибели Влада давно должны были закрыть. Но нет, настойчивые люди с цепкими взглядами продолжали расспрашивать обитателей Дома творчества в Репине, слонялись по консерватории, наносили визиты в Союз композиторов и не оставляли в покое родственников погибшего.

Что такое известно полиции, что от них никак не отстанут? Может, и к лучшему, что ее вызвали. Папа слишком эмоционально все воспринимает, а здесь нужны трезвая голова и определенная подготовка.

Маша усмехнулась. На психолога она пошла учиться по зову сердца. Она с детства умела манипулировать людьми, по существу, видела их насквозь и вовремя жала на нужные кнопки. Подкрепленные теорией практические навыки обещали в будущем неплохой результат. Маша не собиралась посвятить себя работе в школе или на производстве, нет, ее влекла карьера психоаналитика. Набрать клиентуру из скучающих состоятельных дур, выработать у них психологическую зависимость, умело воспользоваться информацией – и безбедное будущее обеспечено. В дальнейшем можно будет подобрать себе мужа из числа супругов собственных клиенток. Она заранее будет знать истинное финансовое положение кандидата, его характер, предпочтения, а значит, сумеет триумфально выстроить стратегию обольщения. Но это планы на будущее, а пока стоит заняться настоящим.

– Можно? Вы меня вызывали. Мария Каргина-Барановская. – Маша приветливо улыбнулась. Собственную открытость лучше продемонстрировать сразу, это помогает вызвать у собеседника ответную симпатию.

– Проходите, пожалуйста. – Навстречу поднялся еще достаточно молодой человек в светлом костюме.

Раз встал при ее появлении, значит, неплохо воспитан и не настроен враждовать. Или просто очень хитер. Маша устроилась у стола так, чтобы ее голые коленки оставались в зоне видимости капитана. Соблазнять его она не собиралась, а вот использовать ноги для отвлечения внимания – это да.

Мария Каргина-Барановская капитану сразу приглянулась. Стройная, ухоженная. А ножки! Таких куколок допрашивать – сплошное удовольствие.

– Игорь Сергеевич, если не ошибаюсь? – Голос приятный, без тени жеманства. – Я вас слушаю.

– Видите ли, – капитан попытался оторваться от ног, покрытых золотистым загаром, и сосредоточиться на лице свидетельницы, – я пригласил вас, чтобы выяснить, где вы были в ночь со второго на третье июля.

– Во время гибели Владислава? – Она немедленно расставила точки над «i». – Сейчас соображу. До трех часов ночи мы были в клубе. Закончилась сессия, и пока все не разъехались, мы решили отметить окончание семестра. Могу дать телефоны людей, которые меня там видели. Потом мы небольшой компанией поехали купаться, но не в Репино. Под утро я вернулась домой, как раз успела до возвращения папы. Он ужасно волнуется, если меня по ночам где-то носит.

Мирошкин понимающе кивнул.

– На самом деле даже представить жутко, что мы беззаботно веселились, когда бедный Владислав лежал уже на рельсах. Если честно, – она отбросила неуместную улыбку, – я все время представляю, как он падает под поезд и как его бедного… – Не договорив, она передернула плечами. – Проклятое воображение! Когда живешь в артистической семье, волей-неволей все это впитываешь. Творческие люди слишком эмоциональны, и фантазия у них развита сильнее, чем у прочих. Меня с пеленок таскали в музыкальную школу, на живопись, танцы и так далее. Дома вечные муки творчества. То папа страдает, то его приятели музыканты и композиторы забегут поплакаться. Вот, вам смешно, – она надула губки, – а я в этом живу.

– Должен отметить, что при столь непростой жизни вы превосходно выглядите, – не удержался капитан, но тут же одернул себя. Маша не без усилий проглотила самодовольную улыбку. – Расскажите, пожалуйста, о Владиславе Барановском.

– Да толком рассказать и нечего, мы же почти не общались. Не представляю, как ему удавалось выживать в совершенном одиночестве. – Она помолчала пару секунд. – Даже если оставить в стороне простую потребность в общении, есть сугубо практические моменты. Кто-то должен сходить в аптеку, когда человек болеет, приготовить еду… Владислав – извините, никогда не называла его дядей – со всем справлялся сам. Бывало, папа звонил ему узнать, как дела, и тот говорил, что болеет. Папа как всякий нормальный человек тут же предлагал привезти лекарства, продукты, но Владислав всегда отказывался. Я и дома у него была раза два за всю жизнь, не больше.