Иллирио возлежал на мягкой кушетке, уплетая горячие перцы с мелкими луковицами из деревянной миски. На лбу у него выступила испарина, над толстыми щеками горели свиные глазки, на пальцах переливались искрами оникс, опал, тигровый глаз, турмалин, рубин, аметист, сапфир, янтарь, нефрит, черный алмаз и зеленый жемчуг. На его кольца Тирион мог бы жить много лет, но чтобы добыть их, понадобится тесак.

– Садись поближе, дружок, – поманил магистр.

Тирион взгромоздился на слишком высокий стул, предназначенный для массивных магистерских ягодиц. Он всю жизнь прожил в мире, слишком большом для него, но в доме Иллирио диспропорция принимала прямо-таки гротескный характер. Здесь он чувствовал себя мышкой в пещере мамонта, утешаясь тем, что у мамонта имеются хорошие вина. От мысли о них ему захотелось пить, и он кликнул слугу.

– Понравилась тебе девушка, которую я прислал? – спросил Иллирио.

– Будь мне нужна женщина, я бы сказал об этом.

– Если она не угодила тебе…

– Она делает все, что от нее требуется.

– Я так и надеялся. Она прошла выучку в Лиссе, где любовь почитают искусством. Король был очень доволен ею.

– Я убиваю королей, не слыхал? – Тирион злобно улыбнулся поверх винной чаши. – Королевские объедки мне ни к чему.

– Как скажешь. Давай поедим. – Иллирио хлопнул в ладоши.

Для начала им подали горячий суп из морского черта с крабами и холодный, с яйцом и лимоном. За этим последовали перепелки в меду, седло барашка, гусиные потроха в вине, репа в масле и молочный поросенок. При виде еды Тириона замутило. Из вежливости он принудил себя съесть ложку супа и сразу пропал. Толстые кухарки свое дело знали: так вкусно он не ел даже при дворе.

Обсасывая мясо с перепелиных косточек, он спросил Иллирио об утреннем заседании.

– На востоке неспокойно, – пожал плечами толстяк. – Пали Астапор с Миэрином – гискарские города, бывшие древними, когда весь мир был еще юн. – Он обмакнул ломоть поросенка в сливовый соус и стал есть руками.

– Залив Работорговцев далековато от Пентоса. – Тирион подцепил ножом гусиный потрошок. Все отцеубийцы прокляты, но и в аду можно недурно устроиться.

– Верно, но что такое наш мир, как не одна великая паутина? Тронешь одну нить – отзовется на всех остальных. Еще вина? – Иллирио сунул в рот перец. – Хотя нет – предложу тебе нечто особенное. – Он снял крышку с блюда, которое поставил перед Тирионом слуга. – Грибы! Щепотка чеснока и целое море масла. Я нашел вкус восхитительным. Возьми один, дружок – нет, лучше два.

Тирион поднес большой черный гриб ко рту, но что-то в голосе Иллирио насторожило его.

– Сначала ты. – Он подвинул блюдо к хозяину.

– Нет-нет. – Из-под магистерских жиров на миг проглянул озорной мальчишка. – Ты первый. Повариха для тебя их готовила.

– В самом деле? – Тириону вспомнились руки в муке, тяжелые груди с синими венами. – Она очень добра, но… нет. – Он вернул гриб обратно в подливку.

– Экий ты подозрительный, – усмехнулся Иллирио в желтую бороду – он небось маслит ее каждый день, чтобы блестела как золото. – А может, попросту трус? Мне другое про тебя говорили.

– В Семи Королевствах отравить гостя за ужином значит преступить законы гостеприимства.

– У нас тоже. Но если гостю самому не терпится прервать свою жизнь, почему бы не сделать ему одолжение? – Иллирио отпил из чаши. – Магистра Орделло отравили грибами каких-то полгода назад. Говорят, это не так уж больно. Легкие спазмы в животе, ломота позади глаз – и все, конец. Лучше грибы, чем голова с плеч, разве нет? Зачем умирать со вкусом крови во рту, когда тебе предлагают чеснок и масло?

От запахов подливы в самом деле слюнки текли. Вонзить нож себе в живот у Тириона бы смелости не хватило, а гриб съесть проще простого.

– Ты заблуждаешься на мой счет, – сказал он, до крайности напуганный этой мыслью.

– Да ну? Если предпочитаешь утонуть в вине, так и скажи. Зачем тратить время и портить напитки, вливая в себя чашу за чашей?

– Ты заблуждаешься, – повторил Тирион. Грибы в золотистой подливе призывно блестели при свете лампы. – Могу тебя заверить, что не имею никакого желания умирать. У меня… – Он запнулся. Что, собственно у него впереди? Вся жизнь? Малые дети, родовое имение, любимая женщина?

– Нет у тебя ничего, – закончил за него Иллирио, – но это можно поправить. – Он взял с блюда гриб и со смаком начал жевать. – Превосходно.

– Не ядовитые, значит, – рассердился Тирион.

– Нет, конечно. Зачем мне тебя травить? Выкажем друг другу немного доверия. Ну же, отведай. – Иллирио снова хлопнул в ладони. – Нас ждет работа – подкрепись хорошенько, дружок.

На столе появились новые блюда: цапля, начиненная фигами, телячьи котлеты в миндальном молоке, сельдь под сливками, засахаренный лук, остро пахнущие сыры, улитки и черный лебедь в оперении. Лебедя Тирион, памятуя об ужине у сестры, есть не стал, но воздал должное цапле, сельди и луку. Слуга исправно наполнял его чашу.

– Для маленького человечка ты много пьешь.

– Отцеубийство сушит.

Глазки толстяка сверкнули, как камни на его пальцах.

– Кое-кто в Вестеросе назвал бы убийство лорда Ланнистера добрым делом.

– При моей сестре этого лучше не говорить – языком поплатиться можно. – Тирион разломил хлеб. – И тебе, магистр, тоже не советую мою семью задевать. Даже будучи отцеубийцей, я остаюсь львом.

Сырный лорд в приступе веселья хлопнул себя по ляжке.

– Вы, вестероссцы, все одинаковы. Вышиваете какого-нибудь зверя на шелковом лоскуте, и вот вы все уже львы, орлы и драконы. Могу тебе показать настоящего льва – не хочешь ли разделить с ним клетку?

«Лорды Семи Королевств и правда слишком уж носятся со своими гербами», – признал про себя Тирион.

– Будь по-твоему. Я не лев, но все-таки сын своего отца, и только я вправе убить Серсею и Джейме.

– Ты весьма кстати упомянул о своей сестре, – заметил Иллирио, поглощая улиток. – Королева обещала сделать лордом того, кто ей принесет твою голову, какого бы низкого происхождения он ни был.

Иного Тирион и не ждал.

– Если хочешь поймать ее на слове, пусть она заодно с тобой переспит. Лучшее во мне за лучшее в ней – сделка честная.

– Я бы скорее взял собственный вес в золоте. – Иллирио зашелся от смеха. «Как бы не лопнул», – с опаской сказал себе Тирион. – Все золото Бобрового Утеса, что скажешь?

– Золото согласен отдать, – карлику совсем не хотелось потонуть в полупереваренных угрях и улитках, – но Утес мой.

– Ну-ну. – Толстяк рыгнул, прикрыв рукой рот. – Думаешь, король Станнис отдаст его тебе? Я слышал, он чтит закон. Твой брат носит белый плащ, так что по всем вашим законам наследник ты.

– Станнис, может, и отдал бы, кабы не такая малость, как убийство короля вкупе с отцеубийством. За это он урежет меня на целую голову, а я и без того мал. Но с чего ты взял, что я намерен примкнуть к лорду Станнису?

– Зачем тебе иначе ехать к Стене?

– Станнис на Стене? – Тирион потер то, что осталось от его носа. – Какого дьявола он там делает?

– Мерзнет скорей всего. В Дорне куда теплее – лучше бы ему было отплыть туда.

Веснушчатая прачка только притворялась, выходит, что не понимает общий язык.

– В Дорне у меня Мирцелла, племянница. И я подумываю сделать ее королевой.

Слуга положил им обоих темных вишен со сливками.

– Что такого тебе сделало бедное дитя, коли ты ее смерти желаешь?

– Даже отцеубийце не обязательно истреблять всех своих родичей. Я сказал «сделать королевой», а не «убить».

Иллирио зачерпнул ложкой вишни.

– В Волантисе чеканят монету с короной на одной стороне и черепом на другой. Одна монета, две стороны. Сделать королевой – значит убить. Дорн, может, и поддержит Мирцеллу, но одного Дорна мало. Ежели ты так умен, как утверждает наш друг, то и сам это знаешь.

Тирион посмотрел на толстяка другими глазами. Иллирио прав и в том, и в другом. Короновать Мирцеллу значит убить ее, и Тирион это знает.