Барабаны забили громче, и три девушки перескочили через огонь. Танцовщики ловили их за талии и насаживали на свои члены, девушки выгибались и обнимали мужчин ногами. Флейты рыдали, тела юношей двигались в такт. Дени уже доводилось видеть такое: дотракийцы совокуплялись столь же открыто, как их кобылы и жеребцы, но похоть, положенную на музыку, она наблюдала впервые.

Щеки у нее пылали – от вина, конечно же от вина, мысли возвращались к Даарио Нахарису. Утром он прислал к ней гонца: Вороны-Буревестники возвращаются из Лхазарина. Ее капитан завязал дружбу с овечьим народом. Наладится обмен, минует угроза голода. Даарио не подвел ее в настоящем и не подведет в будущем. Поможет ей спасти город. Королеве не терпелось увидеть его, погладить троезубую бороду, рассказать о своих заботах… но Вороны-Буревестники пока еще далеко, за Хизайским перевалом, а государством приходится управлять каждый день.

Дым повис меж пурпурных колонн. Танцовщики, пав на колени, склонили головы.

– Великолепно, – сказала им Дени. – Такая красота и грация – редкое зрелище. – По ее знаку подошел сенешаль с каплями пота на лысой морщинистой голове. – Проводи наших гостей в баню, чтобы они освежились. Принеси им еды и питья.

– Почту за честь, ваше великолепие.

Дени подставила Ирри чашу. Вино, сладкое и крепкое, отдавало восточными пряностями – не то что гискарская кислятина, которую приходилось пить последнее время. Ксаро, обозрев фрукты на поданном Чхику блюде, выбрал хурму такого же цвета, как коралл у него в носу, надкусил, поджал губы:

– Вяжет.

– Не взять ли милорду что-то послаще?

– Сладкое приедается, но терпкие фрукты и терпкие женщины придают жизни вкус. Дейенерис, королева моя, не могу выразить, как приятно мне снова погреться в твоих лучах. Из Кварта отплывала девочка, растерянное дитя. Я боялся, что она плывет навстречу своей погибели, и вот я вижу ее на троне, владычицей древнего города и предводительницей войска, рожденного из ее мечты.

«Из огня и крови», – мысленно поправила Дени.

– Я рада, что ты приехал. Рада видеть тебя вновь, друг мой. – Доверять ему она не намерена, но ей нужны его Тринадцать, его товары, его корабли.

Работорговля веками держалась на трех родственных городах – Астапоре, Юнкае и Миэрине. Дотракийские кхалы и корсары с островов Василиска свозили сюда своих пленников, а весь прочий мир съезжался их покупать. Помимо рабов Миэрину предложить почти нечего. В гискарских холмах много меди, но этот металл стал далеко не столь ценным, как в бронзовый век. Кедры, некогда росшие здесь, вырублены Старой Империей или выжжены драконьим огнем во времена войны Гиса с Валирией. Почва, защищенная прежде кедровыми лесами, печется на солнце и уносится прочь тучами красной пыли. «Именно эти бедствия превратили моих сограждан в работорговцев», – говорила Дени Галацца Галар в Храме Благодати.

«Ну, а я – то бедствие, которое превратит работорговцев обратно в людей», – поклялась себе Дени.

– Я не мог не приехать, – томно произнес Ксаро. – Даже в Кварт долетают страшные вести – я рыдал, слыша их. Говорят, что твои враги обещают богатство, славу и сто рабынь-девственниц тому, кто убьет тебя.

– Да. Сыны Гарпии. – «Откуда он о них знает?» – Ночью они рисуют кровью на стенах и режут во сне честных вольноотпущенников, а с восходом солнца прячутся как тараканы, боясь моих Бронзовых Бестий. – Скахаз мо Кандак по ее приказу учредил новую стражу из равного числа вольноотпущенников и бритоголовых миэринцев. Они расхаживали по улицам днем и ночью в темных капюшонах и бронзовых масках. Сыны Гарпии сулили лютую смерть всем предателям, служащим королеве драконов, а также их семьям, поэтому лысые скрывались под личинами сов, шакалов и прочих хищников. – Я боялась бы этих Сынов лишь в том случае, если б вышла на улицу ночью одна, нагая и безоружная. Это скопище трусов.

– Трус может вонзить в королеву нож не хуже героя. Я спал бы спокойнее, зная, что отраду моего сердца по-прежнему охраняют злые табунщики. В Кварте тебя никогда не покидали три кровных всадника – где же они?

– Агго, Чхого и Ракхаро по-прежнему служат мне. – Ксаро ведет с ней какую-то игру – что ж, Дени ему подыграет. – Я совсем еще юна и мало смыслю в таких вещах, но люди старше и мудрее меня говорят так: чтобы удержать Миэрин, мало овладеть побережьем – я должна углубиться на запад от Лхазарина к югу, до самых Юнкайских холмов.

– Меня заботят не твои земли, а ты сама. Если с тобой что-то случится, жизнь утратит для меня всякий вкус.

– Благодарю за твою заботу, милорд, но меня хорошо охраняют. – Дени показала на Барристана Селми, державшего руку на эфесе меча. – Его имя Барристан Смелый. Он дважды спасал меня от наемных убийц.

Ксаро бросил на него беглый взгляд.

– Ты, верно, хотела сказать «Барристан Старый»? Твой рыцарь-медведь моложе и был предан тебе.

– Я не хочу говорить о Джорахе Мормонте.

– Вполне понятно – стоит лишь вспомнить этого волосатого дикаря. – Ксаро наклонился к Дени. – Поговорим лучше о любви, о мечтах и желаниях. О прекрасной Дейенерис, пьянящей меня одним своим видом.

– Тебя опьянило вино, – ответила Дени, привычная к преувеличенным любезностям Кварта.

– Никакое вино не пьянит так, как твоя красота. Мой дом стал похож на гробницу с тех пор, как уехала Дейенерис, и все удовольствия Короля Городов оставляют во рту вкус пепла. Зачем ты меня оставила?

Вот так вопрос. Она тогда опасалась за свою жизнь!

– Так нужно было. Кварт не хотел больше давать мне приют.

– Ты о Чистокровных? В их жилах течет вода, а не кровь, у всей Гильдии Пряностей сыворотка вместо мозгов, а Бессмертные все мертвы. Ты должна была заключить брак со мной. Я уверен, что предлагал тебе руку и даже молил о согласии.

– Раз пятьдесят, – поддразнила Дени. – Ты слишком скоро сдался, милорд. Все сходятся на том, что я должна выйти замуж.

– У кхалиси должен быть кхал, – вставила Ирри, подливая Дени вина. – Это все знают.

– Быть может, мне попросить еще раз? О, как я знаю эту улыбку. Жестокая королева играет в кости мужскими сердцами. Ничтожные купцы вроде меня – всего лишь булыжник под твоими золотыми сандалиями. – Одинокая слеза скатилась по бледной щеке магната.

Дени знала его слишком хорошо и потому не растрогалась. Квартийские мужчины способны лить слезы, когда только захотят.

– Перестань. – Она взяла из вазы вишню и бросила ему в нос. – Я, конечно, юна, но не так глупа, чтобы выйти за человека, которого фрукты занимают больше, чем моя грудь. Я видела, какого пола танцовщиками ты любовался.

– Такого же, что и ваше величество. – Ксаро вытер слезу. – Видишь, у нас есть нечто общее. Если не хочешь взять меня в мужья, сделай своим рабом – я согласен.

– Рабы мне ни к чему. Освобождаю тебя. – Унизанный драгоценностями нос был заманчивой целью – на сей раз Дени запустила в него абрикосом.

Ксаро поймал плод в воздухе и надкусил.

– Откуда это безумие? Полагаю, мне следует радоваться, что ты не освободила моих рабов, когда гостила у меня в Кварте.

Она тогда была королевой-нищенкой, а Ксаро входил в число Тринадцати и хотел одного: ее драконов.

– Твои рабы, похоже, были довольны своей судьбой. Только в Астапоре у меня открылись глаза. Знаешь, как создают Безупречных?

– Жестоко, не сомневаюсь. Кузнец, закаляя клинок, помещает его в огонь, бьет молотом и погружает в воду со льдом. Если хочешь вкусить сладкий плод, нужно поливать дерево.

– То дерево орошалось кровью.

– Иначе солдата не вырастить. Твоей блистательности понравились мои плясуны; что бы ты сказала, узнав, что это рабы, взращенные и обученные в Юнкае? Они танцуют с тех пор, как научились ходить – как еще можно достигнуть подобного совершенства? – Ксаро выпил глоток вина. – Они и в искусстве любви знают толк. Не соизволит ли ваше величество принять их от меня в дар?

– Охотно. Я их сразу освобожу.

– Твоя свобода им что рыбе кольчуга, – поморщился Ксаро. – Танец, вот для чего ни созданы.