Вот тебе и смягчающие леденцы, и горячая вода, и ванна с массажем в придачу. Пришлось снова влезать в жуткие туфли, застегивать ремешки и улыбаться отражению. Глупо, наверное, но для меня это что-то вроде приметы – не выходить на сцену, пока не улыбнешься в зеркало. А приглашение в ложу – все равно что выход на сцену. Хотя все это очень и очень странно, конечно.

Эвель Обри, хозяйка Ландстор-холла, придерживалась мнения, что приглашения от клиентов нужно выносить за двери клуба. Какими бы они ни были: личными или профессиональными, да любыми. Интересно, кому и зачем я сдалась? Теперь уже нет сомнений, что именно тот тип из ложи пялился на меня все выступление. С чего бы? В клуб иногда захаживали конкуренты – поглядеть на певиц, танцовщиц и музыкантов, но они обычно караулили вне этих стен. За последние полгода мне поступило четырнадцать самых разных «более выгодных» приглашений, но сомневаюсь, что эсса Обри согласится со мной расстаться и с радостью преподнесет меня на подносе кому бы то ни было. Потому что я приношу ей отличные деньги.

Мы шли по коридорам в другую сторону: чтобы попасть к ложам, нужно обойти клуб по кругу. Здесь свет уже был приглушен, поэтому фотографии на стенах просто мелькали перед глазами. Впрочем, в свое время я выучила их наизусть – даже даты выступлений, надписанные под ними, так что присматриваться не было ни малейшего желания. Куда больше меня волновало другое.

– Не знаешь, кто меня хочет видеть и зачем?

Клари покачала головой.

– Понятия не имею. Мне велели просто тебя пригласить. Там какой-то именитый гость, а уж что и как, не представляю.

На задворках души всколыхнулась надежда. Недавно у нас с Эвель состоялся разговор, и речь шла о долгосрочном контракте. Долгосрочные контракты заключали только с очень перспективными музыкантами, но мне не хотелось бы связывать себя такими обязательствами. Тем более что я не оставляла попыток найти лазейку в оперу, о чем и сообщила владелице Ландстор-холла. Она тогда сказала, что девочке с улицы в Мэйстонской опере ничего не светит, в чем я уже неоднократно убеждалась на собственном опыте. Ну а вдруг?.. Вдруг к ней пришел режиссер новой постановки или композитор и спросил обо мне?

От предвкушения слегка затрясло, даже руки похолодели. Когда настолько приближаешься к своей мечте, сложно оставаться равнодушной. Мы как раз вышли в холл, в котором полукругом расположились двери, ведущие в ложи. Здесь было тихо, только охранники застыли у стен.

Клари постучала за меня, шепнула:

– Удачи! – и отступила, тряхнув белокурыми локонами.

А я шагнула в полумрак, где на диване, обитом черным бархатом, восседал мужчина. Оказавшись так близко от него, я снова ощутила на себе этот взгляд: изучающий, жесткий. Пальцы его постукивали по подлокотнику, а сам он рассматривал меня так откровенно и беззастенчиво, что все очарование мечты разом улетело куда-то в район нижнего жилого уровня. А вот его рассмотреть не представлялось возможным – лицо скрывала черная полумаска, разве что на резко очерченный подбородок пялиться? Но я решила – ему можно, а мне нельзя, что ли? Вот еще! С вызовом посмотрела в глаза, отмеченные серебристой каймой прорезей. Да будь он хоть трижды режиссер!

– Позвольте представить, Бриаль Бетрой, моя лучшая певица. – Голос эссы Обри звучал несколько заискивающе.

Я успела поймать челюсть до того, как она пробьет пол и окажется там же, где моя недавняя мечта: Эвель была женщиной жесткой и прагматичной. С подчиненными – резкой и требовательной, с клиентами неизменно обходительной, но умеющей настоять на своем. Сейчас же в ней явственно ощущалось волнение – да-да, мамой клянусь. И в том, как она схватила меня за руку, чтобы подвести ближе к бесценному гостю, и в том, как неосознанно поправила идеальную прическу, перехваченную шелковой лентой в тон ярко-зеленому платью. С ее рыжими, коротко стриженными волосами смотрелось на удивление гармонично, а вот я отказалась следовать моде в том, что касается волос. В итоге так и осталась с длинными, ниже плеч, которые просто скручивала изящным узлом.

– Оставьте нас.

Голос был под стать ему – холодный и жесткий.

Но самое главное, что Эвель беспрекословно подчинилась, напоследок наградив меня таким взглядом, под которым захотелось рухнуть – да-да, на самый нижний жилой уровень. Поскольку стоять мне не улыбалось, я просто села в кресло подальше от него. Какое-то время мы оба молчали, изучая друг друга, после чего он похлопал ладонью по дивану – рядом с собой.

Вот гад!

Я сделала вид, что меня это совершенно не касается: хочется ему, пусть дальше пыль выбивает. Поскольку тишина затянулась, закинула ногу на ногу и, откинувшись на спинку, поинтересовалась:

– Зачем вы хотели меня видеть, эсстерд…

– Местр.

О. Ну теперь все понятно: иртхан.

Подозреваю, что высокородный, иначе не смотрел бы на меня сейчас так снисходительно. В нашем мире, где небо пронзают иглы небоскребов из огнеупорной стали, в мире, который когда-то был сожжен дотла, иртханов – повелителей драконов – всячески превозносят. Им подчиняются, им никогда и ни в чем не отказывают, отсюда и отношение к простым людям у них… соответствующее.

– Хорошо, местр. Так зачем…

– Подойди.

Он даже выражался короткими рублеными фразами – так, словно слов ему было жалко. Ну а лично мне для вас жалко своего времени. Терпеть не могу, когда со мной пытаются разговаривать в таком тоне.

– Для начала – подойдите. – Я не двинулась с места и в такт ему принялась постукивать пальцами по подлокотнику: надо отдать должное, это здорово помогало справиться с напряжением. – А дальше, если вам так хочется, почему бы не подойти самому. Я женщина, к тому же весь вечер на каблуках, видите?

Вскинула ногу и продемонстрировала ему двенадцатисантиметровую шпильку туфельки. От этого более чем откровенного движения полы платья расплескались, обнажая ноги. Вызывающе, но как есть. К сожалению, выражения его лица я разглядеть не могла, зато увидела, как уголки губ дрогнули и опустились. Вот и ладненько, вот и чудненько, вот и…

Он поднялся раньше, чем я успела вздохнуть. Поднялся и шагнул вперед, ладонь вызывающе медленно скользнула по моей вытянутой ноге – в каких-то миллиметрах от блестящей материи чулок, но у меня все волоски на коже встали дыбом. Красивые, ухоженные руки, длинные пальцы. Которые сомкнулись на подлокотниках, и я оказалась в ловушке. Если так подумать – можно было бы сползти вниз, на пол… нет, нельзя. Да и думалось плохо: высоченный, сейчас он лицом к лицу со мной. Сердце подскочило к горлу, и где-то там и осталось, не пытаясь даже трепыхаться. Он смотрел мне в глаза, и теперь я даже могла разглядеть их цвет: изумрудные льдинки. Резкие скулы, уходящие под полумаску, жесткая линия губ – сразу понятно, что эти губы не привыкли целовать нежно. Скорее – сминать. Сильно, властно, без права на отказ.

Такие, как он, в принципе сминают всех и вся.

Если показать слабину.

Подавив желание вжаться в спинку кресла, легко уперлась пальчиком в его грудь.

– И что теперь, Бриаль? – В жесткие нотки вплеталась откровенная насмешка.

– Вы так и не представились, местр.

Он усмехнулся и снял полумаску.

А я чуть не поперхнулась воздухом: передо мной стоял Рэйнар Халлоран, глава правящей семьи Мэйстона.

– Возвращаясь к твоему вопросу. Что же мне нужно от певицы Ландстор-холла…

Его слова тоже сминали, вдавливали в кресло. А еще раздевали – безжалостно и бесстыдно, стягивая бретели платья с плеч, все ниже и ниже, резко обнажая грудь и разводя ноги. Обжигая своей властью и уверенностью в том, что я уже его – так, как ему того хочется. И сколько хочется. Несмотря на отделявшие нас от общего зала плотные шторки, я почувствовала себя обнаженной и раскрытой, на глазах у всех.

В ушах зашумело. Проклятый сексуальный магнетизм иртханов, чтоб ему дракон все самое ценное отгрыз! Захотелось обрушить на голову Халлорана ведерко со льдом, а следом бутылку охлажденного вина. И сверху украсить ягодкой, которые очень кстати лежали в вазочке. Вместо этого положила руки на плечи этому гаду, слегка подалась вперед, разводя бедра и позволяя ему в прямом смысле оказаться у меня между ног.