– Согласен, в этом деле с телеграммой имеется какая-то непонятность, – подозревая происки японских шпионов, слегка нахмурился генерал-адъютант. – Ладно, Степан Осипович, позднее мы разберёмся и с этой тайной наших связистов. Сейчас подадут жаркое, вкусное, пальчики оближешь. Обо всём серьёзном подробно поговорим за чаем.

Спустя какое-то время, когда обе высокопоставленные персоны удовлетворённо и неторопливо прихлёбывали ароматный китайский чай, Алексеев решил ознакомить гостя с рапортом лейтенанта Рощаковского. Вероятно, наместник рассчитывал услышать мнение того самого Макарова, что наводил ужас на турок во время войны на Балканах. В то же время Алексеев, похоже, не учёл, что вице-адмирал является давним адептом торпедного вооружения, и не должен в обязательном порядке поддерживать революционные идеи новоявленных любимцев наместника.

– Сама мысль о создании сверхминоносца сводит на нет наши усилия по увеличению количества истребителей, – прочитав рапорт, сразу же заявил Макаров. – Какой смысл снимать с корабля минные аппараты, если отряд в пять истребителей и так поддерживают один-два быстроходных крейсера? Нам, наоборот, нужно иметь как можно больше миноносцев типов Шихау и Невского завода, с тремя минными аппаратами вместо двух. Лишь так можно обеспечить массированную минную стрельбу, за которой – уж поверьте мне – будущее.

Если бы вице-адмирал выразился бы более дипломатично и не отметал бы с ходу идею малоизвестного лейтенанта, история, возможно, пошла бы иным путём. Однако сделанного не изменишь, и слово не воробей – вылетело, не поймаешь.

С некоторых пор наместник считал все морские силы империи на Дальнем Востоке чуть ли не своей личной собственностью и очень гордился тем, что именно под его руководством (и на его деньги) флот становится реальной боевой силой. Алексеев полагал, что смелые начинания офицеров эскадры также в какой-то степени являются его заслугой и частично принадлежат ему. В конце концов, это именно генерал-адъютант организовал конкурс с солидным призовым фондом, благодаря чему удалось встряхнуть и расшевелить личный состав эскадры. До этого почти все проявления находчивости и инициативы почти на корню гасились авторитетом замшелых консерваторов, коих было полным-полно. Это наместник решительно ломал старые взгляды, позволяя своим подчинённым воплощать в жизнь новаторские идеи. Наконец, именно Алексеев являлся тем, кто давал шанс проявиться почти любому, кого волновала судьба империи и самодержавия.

Приехавший же из далёкой столицы Макаров позволил себе раскритиковать рапорт лейтенанта, которому наместник благоволил, явно выделяя Рощаковского среди остальных офицеров эскадры. В возможном союзе всесильного генерал-адъютанта и эксцентричного вице-адмирала наметилась первая серьёзная трещина.

– Кхм… Степан Осипович, завтра эскадра выходит в кратковременный поход на юг, к Шантунгу, – едва сдержав рвущуюся наружу волну внутреннего раздражения, Алексеев опустил на блюдце опустевшую кружку. – Вы не желаете выйти в море, например, на одном из броненосцев?

– С превеликим удовольствием, дорогой Евгений Иванович, – похоже, Макаров так и не понял, что наместник вовсе не в восторге от его персоны. – Если позволите, я хотел бы пойти вместе с вами и Оскаром Викторовичем на флагмане.

– Что же, не вижу причин отказать вам, Степан Осипович, – генерал-адъютант поднялся с места, давая понять, что аудиенция окончена. – Жду вас на «Цесаревиче» в девять ноль-ноль ровно.

Двадцать первого января в японский МГШ поступила телеграмма из Чифу, от капитана 2-го ранга Мори. В телеграмме сообщалось об уходе из Порт-Артура в неизвестном направлении всей русской эскадры. Этот выход в море кораблей вице-адмирала Старка очень сильно напугал японское морское командование и недавно назначенного командующим Соединённым флотом Того Хэйхатиро. Как раз в это время в портах Страны восходящего солнца шло сосредоточение транспортов с войсками, предназначенными для оккупации Кореи.

Наличие в Жёлтом море русской эскадры могло спутать все военные планы самураев, вплоть до срыва высадки войск в корейских портах. Учитывая эти обстоятельства, японское правительство отдало приказ: начать боевые действия немедленно. Одновременно с этим был отдан приказ о захвате всех русских судов в японских и корейских портах, а также тех, кого перехватят в море.

Двадцать третьего января командир французского стационера крейсера «Паскаль» сообщил Грамматчикову о разрыве дипломатических отношений между Японией и Россией. Учитывая отсутствие связи с Порт-Артуром – японцы перерезали телеграф севернее Сеула, – капитан 1-го ранга уведомил русского посланника о том, что тот должен эвакуировать миссию в течение двенадцати часов.

Находясь в прострации и растерянности, действительный статский советник Павлов так и не смог принять никакого конкретного решения. В конечном итоге ему пришлось покинуть Корею вместе с казачьим отрядом, уже после того, как японцы заняли Чемульпо.

Выждав, как и предупреждал, ровно двенадцать часов, в ночь на 24 января Грамматчиков отдал приказ уходить. На всякий случай на крейсере объявили боевую тревогу, погасили все огни, а командоры заняли места возле орудий. К большому облегчению русских моряков, никто не помешал выходу «Аскольда» с рейда.

В предутреннем тумане корабль благополучно прошёл узким фарватером, ведущим в корейский порт, и, оставляя позади прибрежные острова, вышел в открытое море. По приказу Грамматчикова «Аскольд» шёл экономичным ходом, держа курс на Вэйхавэй. Объявили «отбой» тревоги, но комендоры оставались у орудий, а сигнальщики до рези в глазах всматривались в туманную дымку, окутавшую зимнее Жёлтое море.

После полудня дымка слегка рассеялась, позволив морякам хоть немного обозреть горизонт. Вопреки тревожному ожиданию команды крейсера, окружающее их море словно вымерло: не мелькали характерные мачты китайских джонок, над горизонтом не поднимались облачка дыма из пароходных труб. Несмотря на эту, кажущуюся мирной обстановку, Константин Александрович не рискнул воспользоваться беспроволочным телеграфом, чтобы установить связь с какими-нибудь кораблями поблизости. Продолжая хранить полное радиомолчание, оставляя за кормой милю за милей, «Аскольд» всё ближе и ближе приближался к берегам Китая.

Ранним утром 24 января капитан 1-го ранга Мураками обнаружил исчезновение русского крейсера, после чего впал в тихую панику. Поначалу японец даже не поверил докладу сконфуженного вахтенного офицера, сообщившего, что «Аскольд» исчез, бесшумно и бесследно растворившись в ночном тумане. Выскочив на палубу, командир «Чиоды» смог лично убедиться в отсутствии на рейде вражеского корабля. Это был провал.

Сохраняя внешнюю невозмутимость, капитан 1-го ранга продиктовал вызванному телеграфисту текст радиограммы для МГШ и приказал немедленно сниматься с якоря. Конечно, Мураками не рассчитывал догнать более быстроходный «Аскольд», и уж тем более навязать тому бой, но японцу во что бы то ни стало требовалось сохранить честь своего мундира. Кто знает – вдруг русские крейсируют где-нибудь поблизости, готовясь к атаке идущих в Чемульпо транспортов? Или, что ещё хуже, по сигналу с «Аскольда» в море вышла вся Порт-Артурская эскадра, готовясь исподтишка напасть на Объединённый флот.

В этом случае Мураками просто обязан первым обнаружить русских и по возможности сообщить командованию состав и курс вражеского соединения. Японца нисколько не волновало то, что его маленький устаревший крейсер неминуемо обречён на гибель при столкновении с русским флотом. Для самурая главное – его честь, и именно честь каперанга оказалась под ударом в результате побега хитрого и осторожного Грамматчикова.

Тем временем в Порт-Артуре Алексеев не менее сильно беспокоился о судьбе «Аскольда», периодически справляясь у Эбергарда о состоянии связи с Чемульпо. По нисколько не зависящим от него объективным причинам флаг-офицер эскадры не мог сообщить ничего определённого – телеграфная связь с Кореей отсутствовала, о крейсере никто ничего не знал. Слушая одни и те же ответы, генерал-адъютант мрачнел буквально на глазах, продолжая, впрочем, заниматься срочными рабочими делами. Так продолжалось до вечера 24 января.