- Тогда вам остается только рассказывать. А потом мы с вами посидим, поговорим и посмотрим, на что способны ваши повара.

- А можно я вас буду называть Машей?

- Тогда мне придется звать вас Вовой...

- Договорились. Я сейчас отойду на минуточку, а вы попробуйте пирожных - они славятся по всей Москве.

Когда Эгисиани вернулся, на блюде оставалось одно пирожное. Довольно улыбнувшись, он спросил:

- Так на чем мы остановились?

- Мы остановились на том, что, познакомившись с Кристиной, вы решили ее перевоспитать.

- Я разве говорил об этом?

- Да...

Марья Ивановна погрустнела - вспомнила, как в прошлом году она, прежняя, она вкупе с ей подобными, перевоспитывали Смирнова. Как заставили убить Пашу, как заставляли убить Бориса Михайловича. И как он не перевоспитался, и как ей от этого стало хорошо. А Кристина перевоспиталась. И умерла.

- Я вижу, вы не слушаете... - Эгисиани понял, что его собеседница думает о муже.

- Нет, нет, я слушаю, рассказывайте!

- К десяти часам Кристина напилась. Я отнес ее в свой кабинет, уложил на диван, напоил кофе... Потом...

- Потом раздел...

- Да, раздел. Мне захотелось увидеть ее голой. Нагую женщину сразу видно, изнутри видно. И я увидел, что она не хочет спать со мной, что ей стыдно, противно, плохо, гадко, увидел, что она хотела бы показать себя человеком, но у нее нет на это ни сил, ни привычки, ни самоуважения. Как любой мужчина я понадеялся, что мои ласки изменят ситуацию в лучшую сторону, но ошибся. Потянувшись к ее губам губами, я увидел в ее замутившихся глазах желание, чтобы я как можно быстрее сделал свое дело и оставил ее в покое. И я не тронул ее, хотя - что скрывать? - нуждался в женщине.

Она проснулась в пять утра... Увидев ее безвольную, опустошенную, одутловатую от выпитого вина, я поклялся, что через год я сделаю из нее человека, который сам будет определять свою судьбу.

- А к чему вам все это было надо?

- Я боролся за свои интересы несколько лет, ни на минуту не расслабляясь, потом соперников и врагов вдруг не стало. И я заскучал. У меня к этому времени уже было два разных по стилю ресторана, а, трех, пяти, десяти ресторанов, Москвы или Газпрома мне было не надо. И я решил бороться с ней. Привел друга, показал ему Кристину, и поклялся, что через два месяца сделаю из нее человека, при виде которого люди будут вставать...

- А зачем вам это было надо? - повторила вопрос Марья Ивановна.

- Что надо? - вынырнул из прошлого Эгисиани.

- Приводить друга и клясться перед ним?

- А... Это восточное... Понимаете, когда клянешься себе, это... ну как бы вам сказать...

- Тайный грех - это не грех, а тайный зарок - не зарок?

- Совершенно верно...

- И сколько стоила ваша клятва?

Марья Ивановна смотрела на собеседника, как Шерлок Холмс смотрел бы в Шанхае на саксонца в американских ботинках, испачканных балчугской грязью.

- Тысячу...

- Баксов?

- Естественно.

- Судя по всему, вы игрок и заядлый спорщик?

- В общем, да. А что остается делать? Надо же как-то деньги тратить... Я ведь не пью, не уважаю проституток, а также обжорство, туризм и политику.

- Ну и что было дальше? - поощрительно улыбнулась. - Ну, после того, как вы поклялись?

- Весь день Кристина провалялась, не выказывая никаких желаний. С утра я был занят, в обед, как черти из коробочки, появились важные люди, и отвезти ее домой я смог только к вечеру...

- Представляю себе картину "Возвращение блудной жены святому семейству"... - усмехнулась, рассматривая чувственные губы визави.

- Привез и без обиняков рассказал все мужу, - продолжил Эгисиани не отреагировав на реплику. Как она пришла в ресторан, как сидела, глядя в одну точку, и так далее. Муж был равнодушен. Мать его тоже. Сама Кристина, безучастно улыбаясь, сидела на диване. Когда к ней подошла дочь, она механически погладила ее по головке.

Сцена, короче, получилась отвратительной, я чувствовал, что сам играю в ней отвратительную роль. В общем, я плюнул, мысленно, конечно, и ушел с одним лишь желанием немедленно вручить другу тысячу долларов. Но на следующий день все вспомнил, и... возмутился. Возмутился тому, какие они никчемные и как никчемно живут...

- Как по чьей-то злой воле, - уточнила Марья Ивановна, кивая.

- Совершенно верно. Ну, я и взял букет белых роз, коньяку с шампанским, шоколаду и поехал к ним. Посидели, попили, говоря ни о чем, потом в меня вселился бес, и я предложил Кристине ехать в театр. Она, пожав плечами, согласилась. Когда мы уходили, Дикий смотрел телевизор, Вероника Анатольевна убиралась на кухне, дочь в своей комнате играла в куклы. Так целый месяц я приходил и уводил ее в рестораны, кабаре, казино. Постепенно привык к ней, она тоже... И, желая, чем-то ее оживить...

- И выиграть тысячу баксов...

- О них к тому времени я забыл...

Эгисиани замолк, вспоминая, о чем он говорил до того, как собеседница его прервала.

- Вы говорили, что, желая ее оживить, вы...

- Я привлек ее к делу, - вернулся в колею хозяин ресторана. - Уже зная о специальности Кристины, я предложил ей оформить ресторан друга. Она согласилась без энтузиазма, со словами: "Я все давно забыла, но, если ты этого хочешь". И оформила, здорово и необычно. Я каждый день ходил смотреть, как обычный подвал превращается в нечто особенное... И как она сама превращается в человека. Потом Кристина по моей просьбе взялась за другой ресторан, за второй, за третий... И знаешь, - Марья Ивановна вздернула бровь, показывая, что обращение на "ты" ее удивляет - знаешь, она в самом деле оказалась талантливым дизайнером. Ни одна ее работа не была похожа на другую...

- А ваш ресторан? Не похоже, что в нем поработал даровитый оформитель?

- Его оформлял мой младший брат. Его убили, - потемнел лицом Эгисиани.

- Простите... - рука сама по себе распустила волосы.

- Кроме него у меня никого не было...

- Продолжайте, пожалуйста, я вас внимательно слушаю, - попросила Марья Ивановна, когда следы тягостных воспоминаний перестали искажать лицо собеседника.

- Кристина занималась не только оформлением помещений, - продолжил тот свой рассказ. - Она еще рекомендовала певиц и певцов, клоунов и поэтов и тому подобный кордебалет. И всегда в масть, всегда шансон был продолжением интерьера, кухни, хозяина, наконец... Не прошло и месяца, как она стала другим человеком... Уверенным, энергичным, ищущим...

- Вы полюбили ее?..

- Нет... Не полюбил...

- Почему?

- Наверное, ждал вас.

Она пропустила признание мимо ушей. Грузин - есть грузин. Что с него возьмешь?

- Короче, пари было выиграно... - проговорила, посмотрев на пустую рюмку.

- Да. За день до ее смерти я получил тысячу долларов... - сказал он, наливая коньяку.

- Замечательно. А кто же все-таки ее отравил?

- Не знаю. Я душу вынул из Дикого, и эта голая душа призналась мне, что не имеет к смерти Кристины прямого отношения. А мои друзья в это же время опросили соседей. Все они сказали, что не ничего не знают и никого не подозревают.

Она посмотрела на часы. Был десятый час. Покопавшись в сумочке, обнаружила, что мобильного телефона в ней нет.

"Бог мой, я же выбросила его в урну вместе с одеждой! Смирнов меня растерзает! Попросить у этого красавчика? Нет, не солидно..."

- Мыслями вы уже дома? - спросил ее Эгисиани язвительно. - Муж, наверное, ходит сейчас по углам, сжимая кулаки и бормоча проклятья?

- Это точно. Пожалуй, я поеду, а не то придется новую мебель покупать.

- А как же моя кухня? Кстати, мой малый зал вам, без сомнения, понравится. У меня там на полах и стенах шкуры медведей, тигров, лев даже есть. И еще великолепная коллекция подлинного оружия - старинные пищали, копья, луки со стрелами и тому подобное.

- Как-нибудь в другой раз. Давайте выпьем на прощанье, да я поеду.