Катя вздохнула, потрясла головой и бросилась к двери.
– Сейчас, Ирка, одну секунду! Я уже открываю!
Однако на пороге оказалась вовсе не Ирина. Там стояли двое странных мужчин, слегка напоминающих пару клоунов – толстый и тощий, большой и маленький. Только в отличие от цирковых клоунов эти двое не вызывали улыбку, а скорее пугали.
– Здрасте. – Катерина с удивлением разглядывала незнакомцев. – А вы к кому?
– К вам, – ответил тощий тип с нездоровым морщинистым лицом. Сейчас он попытался изобразить на этом лице дружелюбную улыбку, но улыбка явно не получалась – выходил больше волчий оскал.
– Горгаз, – выпалил толстяк и немедленно вытащил из кармана большой несвежий платок, чтобы вытереть лоснящуюся шею. – То есть Горэнерго, – поправился он и стыдливо спрятал платок обратно.
– Ничего не понимаю. – Катерина переводила взгляд с одного на другого. – Так Горгаз или Горэнерго?
– А у нас такая работа, – зачастил тощий, неприятно шмыгая носом и тесня Катерину от двери, – мы и от Горгаза ходим, и от Горэнерго. А иногда даже от санэпидемнадзора… К вам вчера товарищ наш не заходил – плотный такой, волосы курчавые?
– Товарищ? – захлопала ресницами Катя. – Какой товарищ? Извините, я все-таки не понимаю.
– И не надо, – задушевно пропел тощий и почти просочился в квартиру, – мы вам сейчас все объясним и документы покажем… Только что же это мы на площадке разговариваем? Давайте зайдем к вам, посидим. Может, вы нам чаю нальете или хотя бы водички?..
– Без газа, – вставил толстяк.
– У меня нет без газа, – неуверенно протянула Катя, понемногу отступая перед незнакомцами. – С газом тоже нет. А чаю могу вам налить…
– Очень хорошо, – тощий не переставал сверлить Катю глазами, – чай даже лучше. Чай – это очень полезно!..
Вдруг за спиной у незнакомцев прогремело:
– Руки вверх! Полиция! Вы окружены!
Толстяк испуганно ойкнул и стрелой помчался к лестнице. Тощий напарник припустил следом.
Катерина захлопала глазами.
Никакой полиции на площадке не было, зато была ее лучшая подруга Ирина Снегирева.
Ирина втолкнула ее в квартиру и заперла дверь на все замки.
– Зачем ты закрываешь, – пролепетала Катя, – там же полиция?..
– Какая полиция? – возмутилась Ирина. – Это я их хотела напугать! Слава богу, сработало! Катька, что ты вытворяешь? Зачем ты открываешь дверь кому ни попадя? Вот скажи, зачем ты чуть не впустила в квартиру этих типов?
– Так я думала, что это ты, – принялась оправдываться Катерина, – а оказалось, что это из Горгаза… То есть из Горэнерго. В смысле, из санэпидемнадзора.
– Какой Горгаз! – Ирина от возмущения села на тумбочку. – Катька, когда ты наконец поумнеешь? Ведь это были самые настоящие уголовники. Еще минута – и они бы тебя ограбили, а может, даже убили.
– Почему ты так думаешь? – заупрямилась Катерина. – Вдруг они действительно из Горгаза?
– Ага, или из дурдома – за тобой приехали. Ты видела, как они ломанулись, как только услышали слово «полиция»? Говорят тебе: это были уголовники.
– Наверное, ты права, – пригорюнилась Катя. – Спасибо, Ирка, как ты вовремя появилась…
– Горбатого могила исправит, – хмыкнула в ответ Ирина. – Вечно с тобой какие-то проблемы!..
Профессор Кряквин проснулся среди ночи.
В мини-госпитале все было тихо, только где-то далеко время от времени урчал одинокий холодильник.
Но у Валентина Петровича была уверенность, что проснулся он не просто так, а от какого-то звука.
Он лежал на спине, вслушиваясь в тишину, и вдруг тот самый звук повторился.
Это был стон. Едва слышный, с трудом сдерживаемый мучительный стон. Так стонет сильный человек, который не хочет никому демонстрировать свою слабость.
Валентин Петрович прислушался.
Вот стон повторился. Теперь стало ясно, что он доносится из ближайшей комнаты, оттуда, где лежит его сосед.
Профессор Кряквин был человеком добрым и отзывчивым. Забыв о собственном недуге, он спустил ноги с кровати и поднялся.
Голова кружилась, стены слегка накренились, но в целом он чувствовал себя не в пример лучше, чем накануне. Покачиваясь и держась за стену, Валентин Петрович прошел несколько метров и заглянул в приоткрытую дверь соседней комнаты.
Сосед, крупный мужчина с широкими плечами и низким покатым лбом, полулежал на кровати и сжимал голову руками. По бледному лицу струился пот.
– Что с вами, коллега? – тихо спросил профессор. – Я могу вам чем-нибудь помочь?
– Слышь, мужик, уйди! – простонал сосед. – Ты мне этим очень поможешь.
– Но, может быть, все-таки позвать сестричку? Она даст какое-то лекарство…
– Лекарство? – с трудом выговорил сосед. – Да не помогают мне никакие на фиг лекарства! Разве что пуля в лоб!
– Да что вы, коллега! – ужаснулся Валентин Петрович. – Не бывает безвыходных положений. Выход всегда найдется.
– Слушай, мужик, чего ты ко мне пристал? Еще и калекой обзывает…
– Не калекой, а коллегой! Мы же с вами товарищи по несчастью, в одной больнице лежим.
– То-то и оно, что лежим… – Лицо соседа снова перекосилось от боли.
– Что, так сильно болит голова? – посочувствовал профессор.
– Она, зараза, – вздохнул сосед. – Стыдно признаться: мигрень, самая бабская болезнь пристала!.. Ты смотри, мужик, если кому скажешь… Это ж вдруг кто узнает, что Слон мигренью мучается, – никакого ко мне уважения не будет!
– Слон? – удивился Валентин Петрович. – При чем здесь слон? Разве у слонов бывает мигрень?
– То-то и оно, что бывает. Слон – это погоняло мое. Кликуха то есть, что непонятного? Мигрени у авторитетного человека быть никак не положено. А у меня вот есть…
– Постойте, многоуважаемый слон, – оживился профессор. – Кажется, я могу вам помочь. Верховный колдун племени козюмбра подарил мне замечательное лекарство, буквально от всех болезней. Там яд змеи пуф-пуф, печень черного козла…
– За козла ответишь, – машинально вставил Слон.
– Правда, мне самому это лекарство не помогло, – бормотал профессор, расстегивая пижаму, – но это, наверное, потому, что в Африке простудные заболевания не очень распространены…
Валентин Петрович вытащил из-за пазухи керамическую бутылочку, которая висела у него на шее, как медальон. Взял с тумбочки соседа стакан, плеснул воды и насыпал щепотку подозрительного зеленого порошка.
– Непременно должно помочь. Змеиный яд, цветки колуханции прекраснолистной…
Размешав порошок в воде, Валентин Петрович протянул стакан соседу:
– Выпейте, сразу станет легче!
– Дерьмо какое-то. – Сосед с опаской покосился на стакан. – Слышь, мужик, а я не отравлюсь?
– Нет, – успокоил его профессор. – Я сколько раз его принимал – и хоть бы что!
– Ты так считаешь? – Слон оглядел Валентина Петровича с ног до головы. – Нет уж, обойдусь.
– Как знаете, – с сожалением проговорил Валентин Петрович, – я хотел как лучше…
Вдруг лицо соседа перекосилось от боли. Он схватился за голову и застонал.
– Ладно, – выдохнул он через секунду, – давай свою отраву. Если и помру, хуже все равно не будет.
Валентин Петрович поднес стакан с африканским снадобьем к губам страдальца. Тот с опаской втянул губами подозрительную жидкость и стал напряженно прислушиваться к себе.
– И правда легче, – не до конца еще веря, проговорил он через минуту. – Ну-ка давай сюда…
Он в два глотка допил то, что оставалось в стакане, и вытянулся на кровати. Лицо страдальца порозовело, исчезло выражение непереносимой муки. Поначалу на нем все еще было написано некоторое недоверие, но вот постепенно оно осветилось улыбкой. Улыбка была непривычным украшением для этого заскорузлого лица, и оно, это лицо, чуть не треснуло. Это было похоже на то, как если бы вдруг улыбнулся трехсотлетний дуб.
– Слышь, мужик! – В голосе Слона слышалось самое настоящее счастье. – В натуре, легче стало! Тебя как зовут-то?
– Валентином, – смущенно ответил профессор.
