— Ну уж нет, я хочу выяснить. Так что вам надо, Кремнев? Неужели ордена и медали? Или с вас хватит и устной благодарности?

— Я бы ответил, да не твое это дело.

— Но ведь и не ваше тоже, — парировал Шеринг.

— Правильно, — кивнул Егор. — Это дело государства.

Шеринг взглянул на Егора насмешливо.

— Что? Государства? И где вы здесь видите это ваше государство?

— А ты присмотрись, — посоветовал ему Егор. — Видишь меня? Так вот я — за него. Или ты еще не почувствовал?

Шеринг потер плечом поцарапанную челюсть и сказал:

— Если вы об аппарате насилия, то очень даже: на собственной шкуре, так сказать. А вот это все — государство, держава, идеи служения — нет больше этого ничего, Ваня. Есть большое Ничто. А вы — его посланец. Можете мнить о себе все, что хотите, но для меня вы — никто. Никто из Ниоткуда.

— Все сказал?

— Могу добавить, но вы ведь все равно не слушаете.

— Молодец, понял. А теперь пошли.

Они не пошли по аллее, а стали продираться сквозь кустарник к дороге. Егор шел чуть впереди, он и не думал придерживать ветки, так что Шеринг, руки которога были стянуты наручниками, постоянно чертыхался и ойкал, когда ветки хлестали его по щекам.

В конце концов они выбрались из сквера.

— Постойте, — жалобно попросил Шеринг. — Дайте отдышаться. Иначе я умру от усталости.

— Ты ведь спортсмен. Забыл?

— Спортсмен. Но не марафонец. К тому же вы меня слишком сильно припечатали к асфальту. — Шеринг подвигал плечами и сморщился от боли. — По-моему, у меня сломано ребро.

— Какое? — поинтересовался Егор и подступил к нему вплотную.

— Слева.

— Здесь? — Кремнев грубо схватил Шеринга пятерней за ребра, и тот вскрикнул.

— Что ты делаешь, гад?!

— На врачебном языке это называется пальпация. — Кремнев убрал руку и демонстративно вытер ее о плащ. — С твоими ребрами все в порядке, — сказал он. Усмехнулся и добавил: — Чего не скажешь о мозгах.

— Опять вы меня оскорбляете, — скривился Шеринг. — Я не понимаю: это у вас что, стиль общения такой? С женщинами вы тоже так разговариваете?

— Ты не женщина.

— Спасибо за дельное замечание. Предлагаю присесть на скамейку и отдохнуть.

Егор пожал плечами и зашагал к видневшейся неподалеку скамейке.

Расположившись на скамейке, он достал из кармана сигареты. Шеринг посмотрел, как он прикуривает, и вдруг мрачно изрек:

— Ничего у вас не выйдет. Он вам меня не отдаст.

— Кто? — удивленно спросил Егор.

— А вы еще не поняли? Генка. Генка Соркин. От меня он хотел избавиться еще три года назад, когда дело на него завели. Я смылся. Тогда мне это удалось. Но тогда рядом со мной не было вас, господа чекисты.

Кремнев усмехнулся:

— Ну, смыться мы тебе больше не дадим. Хватит, побегал. Пора и на покой.

— То есть на нары? — Шеринг покачал головой. — Наивный! Я ведь о другом: кто-то из Генкиных друзей сидит среди ваших и наводит. Вам это еще не ясно?

Рука Егора остановилась на полпути ко рту.

— Ты думай, прежде чем сказать, — угрюмо сказал он.

— Обидно за организацию, да, Ваня?

Кремнев сузил глаза и мрачно уставился на Шеринга. Однако тот ничуть не смутился.

— А ведь так оно и есть, — сказал он после паузы. — У Генки длинные руки.

— Обрубим, — пообещал Егор, отвел взгляд и глубоко затянулся сигаретой.

Шеринг смотрел на него с сожалением.

— Эх, Ваня, — грустно сказал он, — в России никогда не умели беречь.

— Кого?

— Никого и ничего. Тем более людей.

Кремнев выпустил густое облако дыма и искоса глянул на Шеринга.

— Ты что, историк?

— При чем тут историк? Вот представьте: привозите вы меня в Россию. Сажаете под замок, берете в плотное кольцо охраны. Но среди вашей охраны снова оказываются его люди. Каков исход?

Егор не ответил.

— Молчите? Ну, тогда я вам скажу. Я даже «а» сказать не успею! Меня шлепнут в первый же день!

Егор отрицательно мотнул головой:

— Исключено.

— Ну, во второй.

Кремнев несколько секунд помолчал, обдумывая все сказанное, затем отшвырнул окурок и повернулся к Шерингу.

— Боишься, Моня? — с холодной насмешливостью поинтересовался он.

— Я просто слишком много знаю, Ваня, — устало ответил Шеринг.

Глаза Кремнева яростно сверкнули.

— Не вырос у твоего Генки, понял? Не вырос еще, чтобы нас иметь. Это я тебе говорю, Егор Кремнев.

Олигарх посмотрел на Егора со снисходительной улыбкой.

— Знаете, в лучшие времена меня охраняли полсотни таких, как вы… — Шеринг на секунду запнулся, подыскивая подходящее слово, и договорил: — бультерьеров. И я им за это платил. Так вот, никак не могу избавиться от мысли, что вы — один из тех пятидесяти.

Олигарх выдержал паузу и презрительно добавил:

— А я, извините, не воспринимаю всерьез слова людей, которых содержу.

В лице Кремнева не дрогнул ни один мускул.

— Еще раз, — сухо сказал он. — Кого ты содержишь?

— Я только сказал… — Шеринг наткнулся на ледяной взгляд Егора и вдруг смолк.

— Что-что? — медленно проговорил Егор.

Шеринг, собрав волю в кулак, отогнал страх и вызывающе улыбнулся.

— Ничего. Если хотите, можете меня порвать. Как Тузик грелку.

Кремнев грубым хлопком накрыл гульфик олигарха и стиснул пальцы. Шеринг побледнел. Глядя в округлившиеся от невыносимой боли глаза Шеринга, Егор отчеканил:

— Выдохни и договори. Что там про людей, которых ты содержишь?

Шеринг скривился от боли.

— …Не могу… относиться… серьезно, — сдавленно пробормотал он.

Кремнев побледнел от гнева.

— Ах ты, гад. Тебя охраняли. Жизнь за тебя готовы были отдать. А ты вот как, да?

— Извините… — выдавил из себя Шеринг.

Егор повернулся к нему ухом:

— Что, хозяин?

— Извините… — вновь хрипло прошептал Шеринг.

— Не слышу, хозяин.

— Из… ви… ните…

— Громче, хозяин.

— Я… прошу… прощения! — выдохнул со слезами на глазах Шеринг.

Кремнев секунду выждал, затем ослабил хватку.

Шеринг откинулся на спинку скамейки и с воем втянул воздух. Из глаз у него покатились слезы.

Кремнев достал сигарету, покосился на олигарха и хмуро изрек:

— Это тебе от нас — от бультерьеров.

Вот уже битых пять минут Кремнев стоял возле телефона-автомата, раз за разом набирая номер, который прочно отчеканился у него в мозгу.

Скованный наручниками Шеринг лежал в ближайших кустах. С улицы его было не видно, а сам он из кустов не показывал носу, опасаясь новой вспышки гнева своего мучителя.

…На сей раз к звонившему красному телефону из глубины гостиной приблизилась высокая стройная девушка в купальнике-бикини. Девушка шла неверной походкой, в тонких длинных пальцах она сжимала бокал с мартини и оливкой.

Девушка несколько секунд смотрела на телефон, и на ее смазливой мордочке явно отобразилась душевная борьба. В конце концов она протянула руку и сняла трубку.

— Listen you, — хрипловато пробормотала она.

— Могу я слышать господина Солодова? — поинтересовался Кремнев тоже по-английски. И на всякий случай добавил: — Это очень срочно.

Обнаженная красотка отхлебнула мартини, почмокала пухлыми губами и небрежно обронила:

— Нет, не можете. Бай!

Она собралась положить трубку, но Егор, предугадав ее маневр, взволнованно крикнул:

— Минуту! Не вешайте трубку! Передайте господину Солодову, что в вашем доме утечка газа!

При этих словах лицо сидящего в кустах Щеринга искривила издевательская ухмылка.

Красотка на том конце провода озабоченно нахмурилась и надула губки.

— Меня это не касается, — сказала она. — Бай!

— Вы хотите взлететь на воздух?! — рявкнул в трубку Кремнев. — Если не позовете Солодова — взлетите!

Девушка еще больше нахмурилась, обернулась и посмотрела в окно, на голубую воду бассейна. Там, в желтом шезлонге, с бокалом коктейля в руке и голой мулаткой на коленях дремал Солодов.