Следующим днем мы сидели с Сергеем и Федей в нашей пивной. Кивелиди опоздал почти на час и выглядел расстроенным. От него густо пахло водкой. Выпив по кружке пива, мы заговорили о деньгах, и Федя вынул из кармана пятьдесят долларов мелкими купюрами.

– Если нужно, будут еще баксы, – ухмыльнулся он, обнажив длинные желтые зубы.

– А может и не надо нам с тобой, Черный, ехать куда-то, шкурами рисковать? – мрачно улыбнулся Кивелиди, перебирая в руках мятые зеленые бумажки. – Похоже, мы уже оторвали свой самородок в Федином лице – вон сколько за ночь накоцал!

– А чо, мы не маленькие, завсегда на чефир наскребем, – с хохотом сказал Федя. – Но вас, мужики, чаем-то не напоишь, вы птичьего молока хочете! Из девичьих сисек, ха-ха-ха... Но ехать туда надо, Васька мне говорил, что в тех краях и алмазы есть!

– Не алмазы, а трубки взрыва, в которых алмазы могут водиться, – хмыкнул я. – А это большая разница.

– Если могут водиться, то водятся! – заржал наш Сусанин.

Его улыбка напомнила мне гримасу какого-то очень знакомого киногероя. Мерзкая рожа, ногти не стрижены... Да, конечно же, Фредди из “Кошмара на улице Вязов”!

– Фредди всех нас хочет съесть! – сам себе сказал я вслух и, обратившись к нему, продолжил:

– Федя, ты не обидишься, если я буду называть тебя Фредди? Это был такой симпатичный киношный персонаж с длинными, длинными железными когтями; он очень любил резать на меленькие кусочки маленьких визжащих деток, да и подвернувшимися взрослыми тоже не брезговал.

– Валяй, – захохотал Фредди, – кликуха мне нравится! – Импортная!

Потом я рассказал им о Лешке. Сергей, отведя глаза в сторону, мрачно задумался.

– Поздравляю, Черный! – сказал он через минуту. – Ты успел-таки испортить мне настроение раньше, чем я тебе... Ведь ты знаешь, что Лешка трепач и сейчас уже сидит где-нибудь и вешает лапшу, нашу с тобой лапшу, кому-нибудь на развесистые уши. Все, что мы можем сделать сейчас умного, так это пожать друг другу руки и разойтись по своим бабам. Но это, к сожалению, тоже будет глупостью – каждый из нас, кто завтра, кто послезавтра побежит за Гиссарский хребет в одиночку, и через много лет будущие геологи Великого Афганистана или Соединенного Узбекистана найдут там наши выбеленные ветром и солнцем кости и отриконенным ботинком отшвырнут в сторону наши безмозглые черепа. А чтобы этого не случилось, давайте пойдем прямо сейчас к Лехе, а по дороге туда возьмем с имеющегося с нашем коллективе болтуна слово, что он не спустит с Суворова глаз, будет спать, есть и ходить с ним в сортир, то есть сделает все возможное, чтобы о золоте Уч-Кадо более не узнал никто.

– Да, ладно тебе, Серый, – махнул я рукой. – Жалко человека. Сидит без копейки и без надежды всякой... Без лекарств... Года не пройдет – ногу ему оттяпают.

– Жалко у пчелки!

– Да ладно тебе. Скажи лучше, чем ты хотел мне настроение испортить?

– Пойдем к Лешке, там расскажу. А сейчас, чтобы не видеть твоей довольной рожи, скажу только, что утром был я в Управлении геологии и кое что узнал... Такое, что до сих пор хожу с опущенной маткой...

– Ты что, в натуре, темнишь? – забеспокоился Федя. – Говори! Что случилось?

– Наследил ты, братец! – вздохнул Сергей. – Да... Наследил. Пошли к Лешке. Без стакана слова больше не скажу...

К несчастью, Сергей был прав с Лешкиной лапшой. Когда мы ввалились к Суворову, там сидел Юра Житник по глазам которого было ясно, что отблески желтого металла уже разбудили его воображение... Я и не знал, что они знакомы очно. Может быть, встречались в семидесятые годы пару раз у меня на вечеринках?

Этот поворот событий во многом усложнял мое положение, не наше, а мое. Юрка точно попадет в мою спину из своей вертикалки при любом исходе событий. Злорадный блеск, появившийся в прищуренных глазах Сергея, говорил о том, что и он не сомневается в этом исходе наших с Житником отношений...

Юра Житник был в Кумархской партии геологом и непременным участником всех наших домашних встреч и вечеринок. Чуть ниже среднего роста, плотный, если не полный, по натуре – хозяин, если не жлоб. Меня не любил, но, в бытность мою старшим геологом, относился с показным уважением. Кого он любил, так это мою тогдашнюю жену Ксению, работавшую техником-геологом в одной партии с нами. Да, любил, а, может быть, просто хотел нагадить в мою постель...

Однажды я послал его за город на базу партии Калтуч разобрать полевые пробы по номерам (их привозят с разведочных участков на попутках и сваливают, как попало, в калтучском кернохранилище). Через несколько дней он возвращается в город и рапортует о выполнении задания. А еще через несколько дней меня вызывает главный геолог экспедиции и дает втык – лаборатория жалуется, что пробы поступают вперемешку, а не как положено – по отдельным наряд-заказам. Ну, я и сказал Житнику что-то обидное. Он ответил мне, с ненавистью глядя в глаза:

– Следующий раз я тебе за такие слова морду набью!

– Ты!!? Ты, баба, которая лжет в глаза? – вспылил я.

Все это происходило в камералке[38] на Красных Партизан, я сидел за рабочим столом в углу комнаты. Житник, туша в сто килограммов, бросился на меня, подмял, начал бить, нет, тыкать меня кулаками. Что мне было делать? Я лежал между рабочим столом и стенкой, на мне сидел Юрка. Тут сзади на него бросилась Ксения, стала тянуть за шиворот. Он, дурак, дал себя слегка оттащить. Получив некоторую свободу, я схватил его за правую руку и мгновенно завернул ее за спину. Раздался слабый такой щелчок, озвучивший отрывочный перелом предплечья. Сразу после того, как его увезли в больницу, мне позвонил заместитель начальника Управления геологии и сказал, что на меня пришли документы, и я могу оформляться на два года в Афганистан...

Загранкомандировка – мечта каждого геолога-совка. Мои родители не могли осуществить эту мечту, хотя одним из руководителей “Зарубежгеологии” был их хорошим товарищем: дядя матери пропал без вести в 41-ом подо Ржевом, а Органы таких пропаж не одобряли... “Волга”, деньги, благополучие, просторная квартира – все, что я мог получить, улетело в тартарары. Душа авантюриста была убита горем утраты, невзирая на то, что уже три месяца наши ограниченно контингентили, и была определенная опасность вернуться в “Черном Тюльпане” или, в лучшем случае, долгие годы зубрить суры Корана где-нибудь в Пешаваре.

Житник же, будучи деловым человеком, выставил условия сбережения моего зада от тюремного надругательства – пять тысяч тогдашних денег и... развод с женой! У него были связи в МВД, и мне стало туго. Но я выкрутился – следователь попался толковый, да и в Управлении геологии за меня вступились. В конце концов, нас обоих вызвал к себе прокурор. Он сказал Житнику что даст мне статью, которую тот для меня хочет, но и сам Юрий Львович в этом случае получит что-то за злостное хулиганство. В результате, я оплатил Юрке бюллетень за три месяца (650р. советских денег) и получил милое моему сердцу общественное порицание по статье УК Таджикской ССР “Непредумышленное нанесение тяжких и менее тяжких телесных повреждении”. Меня посадили на вахтовку и отвезли на ближайшую штольню, где толпа проходчиков и вынесла мне это порицание с заключительными словами: “...надо было этому гаду и ногу сломать!”

И, вот, Юра Житник сидит передо мной...

– Знаешь, я, в общем-то, рад тебя видеть, – медленно начал я. – Я всегда к тебе очень неплохо относился. Я часто вспоминаю нашу компанию... Нам ведь всем хорошо было тогда... Работали до упада, пили, ругались. Ну, погорячились малость, наделали глупостей. Рука твоя зажила, Ксения – черт знает, где и с кем... Знаешь, греки говорили, что любая победа при ближайшем рассмотрении оборачивается поражением... А кто тогда победил? Во всяком случае, не я. Хотя, не случись всего этого, я бы, наверное, не уехал бы в Карелию, не увидел бы Приморья, Белуджистана, не побывал бы на Крайнем Севере и на...

– Тане, Мане, двух Ларисках и Светлане! – перебил меня Суворов и надолго захлебнулся мелким смехом.