— В какой университет пойти лучше, — огорошил его Божедар вопросом, — на биолога учиться?

Отчего именно на биолога, Божедар себя не спрашивал. Выбор казался очевидным — работа в лаборатории была достаточно интересной. Он помогал почти на всех этапах исследований, и каждый раз результат ошеломлял, потому биология в качестве альтернативы была совсем неплоха. Хотя бы тем, что от звезд отстояла достаточно далеко. Когда-нибудь, в далеком-далеком будущем, он, убеленный сединами академик с мировым именем будет снисходительно улыбаться капитану дальней астронавигации, слушать о скуке в дальних полетах и утешать: что делать, работа такая. Зато мечта сбылась. А вот я… Потом ответить на срочный вызов, извиниться, уйти и случайно забыть на столике в кафе научный журнал. Со статьей, которая открывает новые законы природы, например. Или… Что «или» Божедар пока не мог сформулировать, но стимул жить дальше появился, как появилась и новая мечта. Пусть немного приземленная, пусть всего лишь желание подняться в глазах товарища и не видеть жалость в его глазах, но хоть такая.

Учиться на биолога оказалось ничуть не легче, чем на космолетчика. Голова пухла. Времени катастрофически ни на что не хватало. Приходилось спешно наверстывать основы, которые раньше казались ненужными. Порой он падал на кровать, прижимал к себе старого плюшевого мишку и едва не плакал от бессилия и досады. Хотелось плюнуть, забыть и не вспоминать больше никогда, но мелкий червячок свербел внутри: неужели сдашься? Неужели отступишь? Проявишь слабость, покажешь себя ничтожеством? Он злился на себя, и эта здоровая злость помогла идти вперед. Дед был доволен. Хотя, если вдуматься, при чем здесь дед?

Бабушка сдала как-то сразу. Она казалась вечной, неизменной, как свет Арктура или Сириуса. И вдруг слегла. Божедар не придал значения — мало ли, прихворнула. Обойдется. Врача, правда, вызвал, цыкнул на деда, чтобы не ворчал, но сидеть дома возможности не было — защита на носу. Отзывы, рецензии, научная новизна. Оппонент-злыдень…

Христину Поприй ангелы забрали аккурат во время защиты. Божедар вернулся домой радостно-возбужденный: ни одного черного шара! Полная и безоговорочная победа! А дома на пустой кухне дед… Не дед — старик, сидел и раскачивался из стороны в сторону.

— Как же так? — спросил Божедар в пустоту.

Похороны, поминки, какие-то люди, лиц которых не разглядеть, не вспомнить.

— Можно я на память о Христине возьму что-нибудь? — это тетя Цонка, голос знакомый.

— Да, конечно.

Ей можно. Хорошая соседка. Они с бабкой дружили вроде бы.

— Вот, заколку для волос. Можно?

— Неужели вы думаете, что мне для вас заколки жалко? — Божедар вымучил из себя слабую улыбку.

— Держись, мой мальчик, — Цонка прижала его к груди. — Держись. Жаль, что мой Тома далеко.

— Жаль…

Дни потекли унылой чередой. Один был похож на другой, как брат-близнец. Работа валилась из рук. Все заманчивые предложения и гранты потеряли смысл и не стоили той бумаги, на которой были напечатаны. Недавние планы казались смешными и ненужными. Австралия? Какая Австралия, когда по огромному пустому дому неприкаянно бродит дед. Как его оставить, если он и не ест, и забывает куда шел?

— Дед…

— Христина, ее нет.

— Пойдем обедать.

В огромной кухне — без бабки она вмиг стала непомерно большой — было неуютно. Никто не топтался у плиты, не покрикивал, торопя обедать. Да и с обедом были проблемы. Божедар как мог стряпал, только получалось плохо — никто не учил, а свои любимые рецепты бабка записывала таким птичьим языком, что и сам Шомпольон бы не разобрал. Ресторанную еду дед не признавал, как игнорировал и стряпню по видеоурокам.

Ругаться с ним было бесполезно. Упертый старый хрыч.

— Что ты сказал?

— Сыч ты, дед, нелюдимый.

— Какой есть уж, таким и помру.

От таких разговоров хотелось выть и не думать, что деду годков уже сильно близко к сотне.

Он ушел тихо. Просто не проснулся утром.

— Хорошая смерть, — тихо сказала тетя Цонка и похлопала Божедара по руке.

— Хорошая, — согласился он, на самом деле не воспринимая слов. Да и как смерть может быть хорошей?

— Ох, мальчик, жениться тебе надо.

Божедар не видел связи.

— Зачем?

— Как же ты один? Или дом продай, квартиру купи. Обстановку смени. Да и зачем тебе теперь такой домище?

— Как зачем? — он смотрел на соседку и не верил, что она могла так сказать. Как расстаться с родным домом, с частью себя? С домом, где поколения за поколениями семьи издавали первый крик и испускали последний вздох?

— Ох, Дарко, — покачала головой тетя Цонка и ушла — пришел гробовщик, договариваться.

Похороны прошли как в тумане. Люди — и знакомые, и незнакомцы — подходили, говорили какие-то слова, наверное, правильные, наверное, уместные, но к пустоте внутри добавилось глухое раздражение, которое ворочалось там, как медведь в берлоге. Он испытал огромное облегчение, когда все ушли.

Божедар прошелся по комнатам. Заглянул в комнату к бабке, затем к деду, не отдавая себе отчет в том, что делает, соблюдая некий пока еще неясный и непривычный ритуал. И поднялся к себе в комнату.

Через два дня там его и нашел Тома.

— Сидишь?

— Их больше нет, — отрешенно сказал Божедар, тиская в руках потрепанного медведя. — Я никогда не задумывался и верил, когда дед говорил, что это отец купил мне игрушку. Что это память о нем. А ведь это неправда.

— Почему? — Тома присел рядом.

— Сам подумай, — Божедар грустно усмехнулся, — Они попали в аварию. Мать была на шестом месяце. Ее держали на аппаратах, чтобы плод немного подрос. Кто бы стал покупать игрушки нерожденному малышу? Деду, наверное, хотелось, чтобы у меня хотя бы что-то было от отца.

— Или бабушке, — добавил Тома.

— Или бабушке, — согласился Божедар.

— Не держи горе в себе. Поговори.

— Если начну, зареву в голос, как девчонка.

— Когда потеря так велика, то и мужчине не стоит стыдиться слез. Они заслужили быть оплаканными.

Божедар мотнул головой, но Тома придвинулся ближе, крепко обнял, не дал вырваться. Еще какое-то время Божедар сопротивлялся, отворачивал лицо и судорожно шмыгал носом, а потом словно плотину прорвало. Уткнулся в жесткое плечо, обтянутое шершавой тканью, и разрыдался. Цеплялся за друга как за последнюю соломинку, и ревел, не в силах остановиться. До спазмов, до судорог.

— С-спа-асибо, — с трудом успокоившись, едва выговорил он.

— Поспи, тебе надо отдохнуть. Завтра мы уезжаем.

Тома растянулся рядом с ним на постели прямо в чем был, поверх покрывала. У Божедара не было сил удивляться, только подвинулся ближе к краю.

— Спи, — еще раз повторил Тома и накинул на них обоих плед, валявшийся в изножье.

Утром Божедар проснулся с тяжелой головой, но умиротворенный. Горе больше не пригибало к земле, не давило свинцовой тяжестью.

— Как ты? — сонно спросил Тома.

— Нормально, — подумав, ответил Божедар. — Спасибо, что…

Тома отмахнулся и спрыгнул на пол.

— Ух, холодно! Собираемся, у нас очень мало времени. Звездолет МЧС вылетает через два дня. Я его командир, и моим произволом штатный биолог у нас ты.

Божедар зябко повел плечами и подошел к окну. Земля была покрыта инеем, а из низко повисших туч сеялся мелкий колючий снег.

— Как-то неожиданно, — он постучал ногтем по стеклу, но, наверное, Тома прав. Стоит хотя бы на время уехать.

— Пойдем к матери завтракать. Она, наверное, уже и заждалась. Разоспались мы.

— И все-таки я не понимаю, зачем вам биолог.

— Я тебе по дороге все объясню. Введу в курс дела.

— Пойдем, — Божедар оглядел свою комнату — отсюда и брать-то особо нечего. Смену белья разве что, да бритвенные принадлежности.

— Экипаж на полном обеспечении, у нас даже трусы форменные, — подтвердил его мысли Тома и ухмыльнулся.

Божедар кивнул. Взял с кровати плюшевого медведя и сунул за пазуху. Оставить мишку одного в холодном запертом доме он не смог.