— Поговори с ним. Расставь точки. Лучше точно знать, что не нужен, чем мучительно думать…

— Жор…

— Да помолчи ты! Растравил душу!

— Сигарету дай, — попросил я и едва успел поймать летящую пачку.

— Ты ж не куришь.

— Можно подумать, ты куришь. Жор?

— У меня сейчас тихая спокойная жизнь, каждую минуту которой я думаю: а вдруг все могло быть иначе? Но гордость! Мы же гордые, — он затушил окурок в многострадальной фиалке и слепо уставился в окно.

До конца рабочего дня я пытался сосредоточиться на деле, но ничего не получалось. Все валилось из рук. Пришлось сказаться больным и уехать домой — пока не растерял решимость, нужно действовать.

В пустой квартире я немного пришел в себя и попытался спланировать разговор. Тащиться на ночь глядя на кладбище и вызывать Джуна из общей комнаты я не хотел, да и преимущество потеряется. Вызывать на откровенность на своей территории тоже как-то глупо — он чувствовал себя здесь довольно скованно и на откровенность вряд ли пойдет, уж это я просчитать смог. Оставалось одно: ловить на месте преступления, когда отвертеться будет уже нельзя. Принятое решение принесло успокоение. Завтра все будет ясно.

Утро выдалось на редкость солнечным и теплым. Впервые за три недели небо очистилось и не сеял нудный дождь — начало лета в этом году не задалось. Жорикова программка показывала, что Джун на кладбище. Я терпеливо ждал, когда же он сорвется на другой конец города, но Джун, как назло, торчал на одном месте. Поэтому я чуть не прозевал тот важный момент, когда он отправился на остановку автобуса. К кому бы он ни ездил, добираться ему приходилось самому.

Я сел в машину, непослушными руками повернул ключ в замке зажигания и тронулся с места. Внутри нарастало чувство неизбежности.

Новый район был почти необжитым. Вокруг ровными рядами стояли многоэтажки, заселенные хорошо если наполовину — кризис. Квартиры раскупались неважно, застройщики пытались выдумать плюшки, на которые бы повелся народ, но, кажется, это не очень удавалось. Кроме денег на ипотеку, нужно было наскрести и на ремонт, в голом бетоне жить не станешь. Я припарковался возле нужного дома. Он ничем не отличался от остальных, но казался холодным и неприступным: то ли крепость, то ли тюрьма. Я отдавал себе отчет, что это всего лишь шутки подсознания, но ничего поделать не мог и, подавив в себе острое желание сбежать, зашел в подъезд.

До консьержей здесь было ой как далеко. Острый запах свежей побелки ударил в нос. Я остановился на минуту, раздумывая как искать нужную квартиру, но выше этажом стукнула дверь, даря подсказку.

Никогда еще два лестничных пролета не казались мне такими бесконечными! В животе что-то мелко и противно дрожало. На площадке второго этажа дверь слева оказалась прикрыта не плотно. Она медленно качнулась и снова ударилась о косяк — сквозняк. Я очень осторожно приоткрыл дверь, готовый в любой момент сбежать.

Солнце щедро освещало голую бетонную коробку. Здесь не было перегородок и межкомнатных дверей, только входная и несущие стены. Да огромное, почти во всю стену окно, возле которого спиной ко мне стоял Джун. Он опирался ладонями на черновой подоконник и смотрел на улицу, купаясь в солнечных лучах. Один.

— Пришел? — глухо спросил он, не оборачиваясь.

— Да, — я подошел ближе.

В бетонной пустоте шаги отдавались гулко, как в пещере. Я обнял его сзади. Прижал к себе. Он не сопротивлялся. Молчал. Я мог бы стоять так целую вечность, напряжение постепенно отпускало, и с каждой минутой становилось легче.

— Купил вот, — вдруг сказал Джун. — И гражданство.

Он не сделал попытки повернуться и продолжал стоять, как стоял. Я прижал его к себе сильнее и ждал продолжения, хотя и так понял все. Но хотелось услышать это от него.

— Я не смогу больше с тобой встречаться, — вдруг выдал он. — Ремонт придется делать самому… И вообще, пора завязывать с…

На меня вдруг снизошло спокойствие. Если бы я не прижимался грудью к его спине, то, возможно и поверил бы сбивчивой речи Джуна. Но его сердце колотилось так сильно, что это чувствовал даже я. Чувствовал и не верил ни единому слову.

— Любовника позови помочь или друзей, — подсказал я и провел носом по его затылку, волосы пахли бетонной пылью.

— Нет у меня никого, — отрезал Джун.

— А я? Ну ладно, любовником можешь не признавать, а другом? Я ведь реально могу помочь с ремонтом, знаешь, сколько я в своей жизни стяжек залил и метров обоев поклеил? Да я плитку в ванной сам клал, скажи, разве плохо? Я правда много чего умею и очень хочу помочь. Не прогоняй только, сделаем мы тебе ремонт по высшему разряду. Или хочешь, наймем кого-нибудь, у меня денег отложено, хотел машину поменять, но ерунда это все, старушка еще бегает, зато квартира будет конфеткой…

Джун развернулся в моих руках, прижался всем телом и затрясся-засмеялся хрипло, с надрывом. Я понимал, что выгляжу смешно, но продолжал уговаривать, настаивал на своей полезности и гладил, гладил по вздрагивающей спине… Пока не понял, что он плачет, пряча лицо на моей груди…

Комментарий к Глава 7

Ну вот и подошла к концу эта история. Впереди только небольшой эпилог, чтобы ни у кого не осталось никаких сомнений в полном и тотальном ХЭ. Я постараюсь написать его побыстрее, но это уж как получится - меня догнал реал и требует участия. Спасибо большое всем, кто комментировал и поддерживал в процессе написания!

========== Эпилог ==========

Жить с Джуном оказалось невероятно сложно. Он был на самом деле совсем другим, чем представлялся вначале. Нет, кое-какие особенности натуры проскальзывали и раньше, но честность и щепетильность зашкаливали все мыслимые пределы. У нас разгорались нешуточные баталии по поводу того, что он без разрешения не трогал в квартире вообще ничего. Приходилось уговаривать, убеждать, настаивать… Отбиваться от денег, которые он когда-то брал за свои услуги и которые вознамерился вернуть во что бы то ни стало.

Ремонт стал еще одним камнем преткновения — у нас не хватало времени, чтобы заняться им вплотную, и тогда я, плюнув на уговоры, нанял бригаду втайне от Джуна. Самым трудным было не пускать его туда, выдумывая разные уловки. Чистовую отделку мы бы сделали сами, но вот грязную работу оказалось лучше поручить специально обученным людям. Я с содроганием ждал реакции на самоуправство, надеясь только на то, что бригада успеет залить пол и оштукатурить стены до скандала.

В пятничный вечер я готовился к серьезному разговору, перебрал десяток аргументов, но все они были слабоваты против его упертого: «Неправильно».

— Потому что люблю. Потому что считаю, что раз мы семья, то и расходы у нас должны быть общие, как и горести с радостями. Или я ничего для тебя не значу? — я прямо у порога встретил сердитого Джуна и едва сдерживался, чтобы не упереть руки в бока.

— Егор!

Я прижал его к двери, запустил руки под футболку, наслаждаясь теплом.

— Ты не ответил.

— Значишь, — проворчал он, — слишком много значишь.

На кухне заверещал таймер духовки, я неохотно оторвался от приятного занятия и пошел вынимать пиццу. В комнате в это же самое время надрывался телефон. Я чертыхнулся — бросить горячий противень не мог, а пока пристраивал его на край раковины, пока перекладывал готовую пиццу на блюдо, звонок уже прекратился. Я догадывался, кто это мог быть, и собирался перенабрать как можно скорее — мама терпением не отличалась, в отличие от фантазии.

Джун сидел на диване и вертел в руках мой телефон. Я похолодел: забыл закрыть жорикову программку, и теперь она сдавала меня со всеми потрохами.

— Э-э… Я все объясню, — проблеял я.

— Тебе мама звонила, — он протянул мне телефон.

— А-а… И все?

— Про следилку я знаю, — Джун пожал плечами.

— Вот просто знаешь, и все?

— Видишь ли, на тот момент, когда я о ней узнал, ты был единственным человеком, кому до меня было хоть какое-то дело. Гражданство я получал не совсем законным способом, могло всякое быть, — он пожал плечами, — а так хоть какой-то шанс быть опознанным и похороненным под своим именем.