Так они начали. Алена медленно шла по дорожкам парка, где они часто ходили с Валентином. Туда, где с воспоминанием о нем связаны все деревья – свидетели их любовного движения, воздух, цветы. Они просто ходили, он ее целовал, прижимал к себе, она здесь вдыхала его запах. Ей кружил голову густой и плотный туман их любви. Вот здесь, на этой потемневшей к вечеру от их страсти скамейке. Вот здесь, под огромным деревом, как под шатром, они останавливались, чтобы лечь в траву. Стебельки ласкали тогда ее тело, ее босые ноги А сейчас здесь идут ее ступни, истосковавшиеся без него.

Пару дней отработали хорошо. А потом вдруг все изменилось. Алена переставала что-либо понимать. Она снималась на разной натуре, она прошла курсы спортивного ориентирования. Но сейчас она входила в этот парк, а вернуться не могла. И не могла найти те места. Те места, где осталось ее счастье.

На третий день она пришла к Дымову в слезах. Она была истерзана не усталостью, не жарой и жаждой. То есть – да, сожжена жаждой, которую невозможно утолить. Она не находит столь известных ей мест, она куда-то бежит, что-то ищет. Но ее мираж тает, исчезает.

– Я ничего не нашла. Макс, мне кажется, я схожу с ума.

– Что ты по этому поводу думаешь? Вот так с ходу?

– Возврата нет.

– Это оно. Наш первый эпизод. Все снято, Алена. Все отлично. Ты успокоишься и вспомнишь все, что видела во время этих поисков. Это и будет твоим закадровым текстом. И ты найдешь в себе силы реконструировать затем свои воспоминания с партнерами.

– Как ты будешь подбирать актеров?

– Как твои мелодии. По твоему движению навстречу.

Наступил день переезда Алены в новую, отремонтированную квартиру. Она была куплена в этом же районе. Оторваться совсем Алена не смогла. Обставили одну комнату. Другую оставили дожидаться кровати, чтобы она ее заполнила и стала планетой.

Накануне Алексей приехал помочь. Он поднялся на ее площадку. Дверь квартиры была приоткрыта. В холле стояли большие пластиковые мешки с вещами. Это Алена собрала то, что не повезет на новое место. Алексей вошел бесшумно, встал, глядя на спальню с открытыми шкафами. Алена, в джинсах и растянутой майке, сосредоточенно рассматривала вещи, иногда что-то прикладывала к себе, потом без сожаления бросала в мешок.

Какое странное, нереальное, пленительное зрелище. Алексей в жизни не видел ничего столь прекрасного и печального. В шкафу у нее висели платья практически всех цветов и фасонов. Очень короткие и в пол. Синее, красное, зеленое, серое в алых маках, черное в крошечных японских цветах. С открытыми руками и плечами, закрытые до подбородка. Яркие и светлые блузки. Она все это бросала в черные мешки. Как будто хоронила. Пришел черед купальников. Тоже всех цветов и фасонов. Одежда ее женственности. И ее она бросает почти с ненавистью и скорбью. Ох, какая боль.

– Ох, – произнесла Алена. Села на кровать и, закусив губу, стала рассматривать палец на ноге, стертый во время съемок, которые уже начал этот сумасшедший режиссер.

– Эй, – тихонько окликнул Алексей. – Алена, я пришел. Стою, смотрю. Что ты делаешь? Это страшно. Ты сбрасываешь в черные мешки свою одежду. Такую прекрасную одежду. Мы можем купить другие тряпки, дело не в этом. Дело в том, что нельзя из потерь делать ритуал. В этом есть что-то преступное.

– Возврата нет, – сурово сказала она.

– Возврата нет именно тогда, когда убивают прошлое. Утраты нельзя культивировать и множить. Нет больше моих сил!

Алексей бросился к ней, упал на колени. Он целовал ее ноги, ее стертый пальчик, он шептал слова любви, своей первой любви, в ее маленькие ступни. Он – сын чопорной матери и муж святоши, примерный и терпеливый семьянин, – не стал тратить время на то, чтобы расстегнуть молнию на ее джинсах. Он их разорвал, как цепи между его желанием и ее священной плотью. Он узнал, что на самом деле священное на этой земле. Это именно на земле. Это именно тут – в этих старых джинсах.

Она сначала закрыла лицо руками, чтобы даже воздух над этой чертовой кроватью не видел ее ответа. Ее вынужденного, мучительного ответа. Вот это она искала, блуждая полдня по следам умершего прошлого. Это встретило ее не там и не так.

– Мой дорогой, – выдохнула она в эти такие похожие и совсем другие губы.

Его клятвой и признанием стал взрыв всего, что было его жизнью до этой минуты. Что было его прошлым, его ценностями и богатствами. Все это не стоило ее пальчика с натертой мозолью.

Они вернулись и проснулись. Из того, что не было сном. Это было начало чего-то совсем другого. И заметили, что за окном темно. А дверь квартиры так и не закрыта.

Когда Алексей поднялся, первое, что он сказал:

– Мы перевезем эти мешки с твоими лепестками. А кровать я завтра сам порублю топором. Пусть она остается здесь. Нам я куплю другую. У тебя будет другая планета. Ты ведь по жизни инопланетянка.

– Будет очень тяжело, – прошептала Алена.

– Будет, – согласился Алексей. – Но не тяжелее, чем было. А сейчас мы согреты нашим огнем.

Текст Алена писала тоже в режиме скрытой съемки. Максим привез из Голливуда дистанционно управляемые камеры, которые устанавливаются в разных точках квартиры.

Деньги, поступающие от зрителей на его счет, он сразу снимал, чтобы оплачивать все по ходу. Они лежали в сейфе этой же квартиры. Одежду Алена привезла сюда свою. По мере развития сюжета, по цветовым требованиям картинки они заказывали что-то новое. Дымов сам находился в соседней квартире и следил за всем по монитору.

В тот день все шло в спокойном режиме. Алена работала одна, пила кофе, умывалась, причесывалась, слушала свою мелодию, правила написанный текст. И вдруг… Сначала оборвалась мелодия. Потом Максим увидел, как заметалась в панике Алена. Ее комната заполнилась туманом, Максим даже в своей квартире почувствовал запах какого-то газа. Он рванулся туда. Дверь квартиры не запиралась, они даже убрали замок, чтобы она не захлопнулась в незапланированный момент. Но Максим не мог ее открыть! Дверь как будто залили чем-то, сразу застывшим, изнутри.

Он бросился на свое режиссерское место. Стал звонить по всем службам. Набрал Алексея. В отчаянии смотрел на монитор, как бьется в клубах отравленного дыма Алена. Мелькают чьи-то руки, срывают с нее наброшенный на голое тело халат. Как она пытается открыть окно. Это третий этаж. Максим бросился на свой балкон. Схватил там какой-то ржавый молоток, оставленный хозяевами в стенном шкафу, встал на хлипкий, дрожащий под его ногами подоконник и стал пробираться к ее балкону, окна которого были закрыты.

Он еще балансировал между двумя квартирами, одной рукой держась за раму, другой разбивая молотком стекло на балконной двери, он уже ступил босой окровавленной ногой на ее подоконник, оставалось только сделать рывок… И тут во двор ворвалась машина Алексея, за ней полиция, и какой-то уверенный парень с пистолетом в руке уже спешил к подъезду.

Они все встретились в квартире – съемочной площадке. Старую деревянную дверь выбили – изрубили топором. На полу под опадающим, сереющим туманом лежала без сознания Алена. Она была залита вся с головы до ног каким-то белым, застывающим раствором. Тем же раствором, которым зацементировали дверь. Рядом с ней валялся пустой, разрезанный лазером сейф.

Алексей схватил свое застывающее счастье на руки, понес в ванную, не чувствуя даже запаха едкого дыма. У него в этот момент не было дыхания. Она появлялась, как чудо, из растопленного гипса, розовела, оживала, дышала… Он передал ее, как во сне, в руки врачей, влетевших в это крошечное пространство несчастья. Врачам пришлось силой разжимать его руки, отказывающиеся ее отдавать.

А вокруг уже работали. Полиция искала под разбитым окном, там лежала брошенная демонстративно пожарная лестница. Они снимали с крыши спортивный канат, по которому налетчики спустились и ушли. Уверенный парень представился частным детективом Кольцовым. Он вызвал полковника Земцова с бригадой и эксперта.