– Здорово, солдат! Скажу честно, что ты заставил нас серьезно поволноваться. Случай, произошедший с тобой, один на миллион, и это чудо, что ты все еще с нами.

– Где я? – с трудом ворочая разбухшим языком, проскрежетал Сергей, не узнавая собственного голоса и с трудом вспоминая собственное имя.

– Где и должен быть. В Исламабаде. Я тогда очень долго терялся в догадках, размышляя о том, кто это меня вызывал. Пока на место не приехал, никак не мог догадаться. А ты, выходит, не забыл меня, или это была попытка твоего организма уцепиться за жизнь?

Сергей постарался нахмуриться и сосредоточиться на чем-то конкретном, но ничего не получалось. Мысли разлетались от его прикосновения, словно мыльные пузыри.

– Ладно, не напрягай извилины. Что было, не в счет. Главное – это теперь то, что ты с нами и дело только за твоим выздоровлением, – произнес американец, увидев его мысленную борьбу. – Врачи тебя быстро на ноги поставят, ведь ты в военном госпитале и под нашей опекой. Отдыхай.

Он вышел и в дверях еще раз бросил взгляд в сторону Сергея, снова поражаясь мужеству этого солдата. Врачи и его руководство тогда считали безнадежными попытки спасти парня, но он упорно стоял на своем, и терпение было вознаграждено.

После его ухода Сергей в очередной раз попытался сосредоточиться, но память возвращалась неохотно.

Он снова задремал, но хаос мыслей не давал заснуть. Обрывки воспоминаний о минувших событиях пытались собраться воедино. Он ясно увидел ненавистные горы, последний взгляд капитана Звягинцева и ослепительную вспышку. Только сейчас он осознал, где находится, и ему стало до жути страшно. Так он еще никогда в своей жизни не боялся. Даже первый бой показался детской игрой. Его затрясло, и он с жутким хрустом сжал челюсти. Словно по взмаху волшебной палочки рядом с ним внезапно оказалась медсестра и сделала успокаивающий укол. Только после этого Сергей перестал трястись и крепко заснул.

На следующий день он пришел в себя и почувствовал даже некоторую уверенность. Попытавшись приподняться, обнаружил, что сделать этого не может. Он просто не чувствовал тела. Рядом с ним снова появилась медсестра, симпатичная девушка лет восемнадцати с удивительно красивыми и тонкими пальцами, начала быстро щебетать на непонятном языке, жестами показывая, что подниматься ему категорически запрещено. Сергей обреченно подчинился, все равно растеряв все силы в тщетных попытках.

Всю следующую неделю его возили на какие-то процедуры, массажи, которые он безвольно принимал, словно находился под гипнозом. Ужасающих размеров борода напугала его, но он просто попросил ее сбрить.

К концу следующего месяца он смог самостоятельно вставать, даже передвигаться и по несколько часов в день начал заниматься гимнастикой, а со временем осторожно принялся вспоминать приемы каратэ, пугая этим медицинский персонал, который до сих пор не мог поверить, что этот мертвец ожил и находится в полном здравии. Он напрягал свое тело до изнурения, стараясь восстановить былое физическое состояние. Мысли о том, что он остался один, не покидали его, отравляя существование. Он помнил, что все ребята погибли и по вечерам слезы отчаяния текли по его лицу. Но нужно было жить. Для этого требовалось тренированное тело, и он с энергией приступал к занятиям.

Вскоре появился знакомый американец.

– Ты, я гляжу, зря времени не теряешь? – начал он с порога.

– Естественно.

– Напугал до полусмерти персонал. Они даже прозвали тебя медведем.

Сергей пожал плечами и вопросительно взглянул на Джона. Тот поежился и опустился в кресло рядом с небольшим журнальным столиком.

– Ты мне нравишься все больше и больше. Ты меня понимаешь с полуслова.

Он указал рукой на противоположное кресло и, когда Сергей сел, достал из пакета бутылку виски, два стакана, шоколад и пачку сигарет. Не раздумывая, он разлил ароматное содержимое бутылки и произнес:

– Врачи сказали, что ты совершенно здоров и поэтому мы можем пропустить по стаканчику и спокойно поговорить о дальнейшей жизни.

– Я не возражаю, – выпалил Сергей и поднял стакан. – За наше предприятие.

Джон улыбнулся, и они выпили. Сергей сразу закурил, и ему стало хорошо, тепло и спокойно.

– Ты уж извини, но я должен сообщить тебе плохие известия, – задумчиво сказал Джон, снова наполнив стаканы.

– Ну вот, только расслабишься, как снова желают окунуть тебя с головой в дерьмо! – в сердцах выпалил с непривычки захмелевший Сергей. – Хотя какие могут быть плохие известия, если и так все плохо. Тюрьма эта надоела, а на улицу не пускаете. Я даже не знаю, какое сейчас время суток за этими ставнями.

Джон опять удивился его чутью и продолжил, доставая из внутреннего кармана пиджака свернутую газету:

– Поверь мне, бывает хуже! Посмотри на дату!

Сергей нерешительно взял печатное издание, осторожно развернул передовицу, не понимая, в чем здесь подвох. По совету Джона взглянул на дату и онемел. Черным по белому было напечатано 22 мая 1988 года. Он судорожно сглотнул и, не раздумывая, вылил содержимое стакана в рот. Хмель улетучился. Он лихорадочно размышлял. Если это не фальсификация, то что это?

– Не понял? – выдохнул он после длинной паузы. – Ты был в состоянии комы более трех лет. Чудо, что вы после взрыва вообще живы остались.

– Кто мы? – почти на издохе промычал Сергей.

– Ты и твой капитан!

– Он жив?

– Пока да, но не знаю, надолго ли. Он в пакистанской тюрьме.

Сергею уже было наплевать на пролетевшие годы, на себя самого.

– Ты хочешь, чтобы я работал на тебя?

– Конечно, для этого я здесь, и я надеюсь, что для этого ты позвал меня?

– Я согласен, но у меня два условия!

Джон округлил глаза и возмущенно выкрикнул:

– Тебе ли диктовать условия?

– Как хочешь, но можешь сейчас меня расстрелять, повесить, а согласие мое получишь только после их выполнения! Ты прекрасно знаешь, что потеряв сейчас меня, ты огребешь по полной программе от своего руководства.

Джон скрипнул зубами, подумал и, улыбнувшись, произнес:

– Валяй, стратег!

– Вы освобождаете капитана и отправляете его домой! И против своей страны я воевать не буду!

– С первым пожеланием будет тяжеловато, но я обещаю, что выполню его.

– А со вторым?

– Здесь вообще проблем нет. Сейчас у власти Горбачев, а он наш человек. Еще несколько лет, и твоей страны просто не будет. А с сегодняшнего дня ты можешь выходить на улицу, и не думай, будто содержишься в тюрьме. Эта мера предосторожности была предпринята для твоего же блага.

Он встал, вышел, в коридоре отдал распоряжение охране, и автоматические ставни в его палате раздвинулись.

В это вечер его больше не тревожили.

– Три года, – твердил Сергей безостановочно, допивая остатки виски.

Новости раздавили его.

Ночью он вышел на лоджию и от свежего весеннего воздуха снова опьянел.

Дома тоже была весна. Сергей представил сирень, которая сейчас цвела, как ошалелая, белые березки, отчий дом. Ему было безумно жалко в свои годы расставаться с мечтами, прощаться с будущим, а еще труднее терять свою Родину.

– У бога только небольшую малость прошу в этой жизни, – прошептал он. – Вернуться пусть не скоро, но в свое детство. Мамочка, милая моя, как мне жить дальше?

Слезы хлынули ручьем.

Воспоминания растворились, а он вернулся в реальность, когда внезапно ощутил дыхание смерти.

– Кто здесь? – произнес твердый, но до боли знакомый голос.

Серж повернулся, осторожно смахнул слезу, взглянул на силуэт сидевшего на кровати мужчины, в руках у которого был пистолет, и вымученно сказал:

– Товарищ капитан, это я.

– Воронцов, ты, что ли?

– Ну а кто, товарищ капитан?

– Чудеса, но сказать честно, я тебя все время ждал. Может, не сегодня, не завтра, но ты обязательно должен был появиться в моей жизни.

Звягинцев опустил напряженную руку и небрежно бросил пистолет на подушку.