Теперь видно, что и не было такою момента, когда они могли все перевернуть. Не потому, что им не дали, а потому что они сами не могли. Не было культуры. И дальше начался возврат к старым моделям, советским и досоветским, которые стали проступать, как проступает старая краска. И не то чтобы не было других вариантов выживания; свободу отдали очень просто, без всяких баррикад.
Собственниками они тоже не стали. Собственник — человек, который точно знает, что ему принадлежит,— этого до сих пор нет. Этого и не будет уже. Движение идет в обратном направлении. Никакого прогресса в защите прав собственности ожидать не стоит. Пока отрабатывается механизм административной защиты — не судебной, а административной. Это все тот же брежневский административный рынок.
Думаю, что такая модель быстро распространяется, в том числе в регионах. В некоторых местах старое плавно перешло в новое даже без всякого промежутка этой московской демократии и разгула предпринимательства. Бывает, что такая ситуация растягивается надолго; в некоторых странах она растянулась на сорок лет.
Адмминистративная структура по-прежнему перетягивает на себя экономику. Сюжет о самоорганизации оказался катастрофически нереализуемым. Какое-то время мы верили в оптимистический вариант, вариант кольчуги: человек входит в круги, круги друг на друга накладываются, зацепляются, и образуется такая структура-кольчуга, которая в состоянии держать страну и без государства, на самоорганизации. Этого не получилось.
«Новые русские» стали такой же профессиональной группой, как и другие; у нее своя субкультура, свои — пониженные — культурные стандарты и повышенные доходы. Они сами это про себя знают. И например, стараются купить квартиру в доме, где живут «старые», а не «новые русские».
Нынешний предприниматель похож на старого директора магазина. Директор прекрасно понимал, что всех ученых на корню купить может — и одновременно испытывал по отношению к ним нечто вроде комплекса неполноценности. Такими были и партийные работники, которые отдавали своих детей в университеты и устраивали им академическую карьеру, а не делали партийными секретарями. Я не знаю, хотят ли бизнесмены, чтобы их дети становились бизнесменами; не удивлюсь, если не хотят.
• Валентен де Булонь. «Игра в карты с шулерами». XVII век
Прибамбасы. Почти то же самое, что и примочки, но много бесполезнее: из сферы украшений, излишеств, чистого искусства. Оба слова из хипповско-музыкального языка.
Не грузи! Не усложняй там, где можно сказать (сделать) просто. Равносильно «не перегружай». Корреспондирует с «загрузкой» компьютера данными. Тяготение к простому — своеобразная «бритва Оккама» понятийных рядов новорусского русского, выдающая скрытое тяготение к примитивизму стимулов и реакций.
Есть два полярных типа отношений общества с предпринимателем. Один — американский, знакомый нам больше. Там бизнесмен — очень важный и хороший человек, его демонстрируют, как на ВДНХ; его владения показывают во время экскурсий: вот там вы видите виллу такого-то, он владеет тем-то и тем-то, сделал то-то и то- то. Но за это предприниматель платит высокую цену: он постоянно находится под социальным прессингом, должен быть общественным деятелем, присутствовать там-то и там-то, основывать благотворительные фонды, больницы, стипендии и так далее и так далее — и в ответ получает благосклонное отношение к себе общества.
Другая модель — Германия; нельзя сказать, чтобы предприниматель занимал там низшее положение, но герои там все-таки другие: профессор, священник, учитель, бургомистр. А с бизнесменом разговор короткий: что вы там делаете? Покрышки? Ну и прекрасно, делайте себе на здоровье. Отдайте нам процентов 60 или больше своей прибыли, и вы нам не нужны — мы сами решим, сколько на благотворительность, сколько на церковь и так далее, а вы продолжайте заниматься своими делами, живите себе отдельно на улице богатых особняков. Вы нам не интересны.
Наши бизнесмены, как и мы,— продолжающееся переиздание советского человека эпохи загнивающего социализма, неплохо обеспеченные, неплохо образованные и еще более вороватые и равнодушные, чем остальной российский народ. Русское общество пока еще только формируется. И от предпринимателей самих все еще во многом зависит пристойность места, которое они в нем займут.
Я думаю, у нас, конечно, какой-то будет третий, четвертый вариант, но особо почетной работа предпринимателя не будет в России никогда.
Но ведь предпринимателей не обязательно должно быть много. Есть инновационные страны, вроде Америки, там есть культура этого дела; но ведь совсем не обязательно идти в первом эшелоне. Можно хорошо использовать сделанное другими открытие, эффективно действовать в других хорошо отлаженных структурах. Я не думаю, что у России есть шансы стать когда-нибудь самой богатой на душу населения страной, к этому надо спокойно относиться. Ну, с умеренными деловыми способностями страна, с довольно низкой ценностью инновационного поведения. Но возможно и другое. Среди ваших знакомых наверняка есть люди, которые очень быстро принимают решения; а есть такие, кто долго думает и зато принимает решения более взвешенные. На большом промежутке может оказаться, что достижения у них примерно одинаковые.
У нас и не мог осуществиться никакой вариант, кроме своего собственного. Как и у любой другой страны. Я уверен, что у каждой страны есть свои культурные матрицы, и они должны «вложиться» в новые условия. Когда человек меняет свою жизнь, из ученых уходит в бизнес, например, он ведь прежде всего думает не о заработках, а о том, как он в этом новом для себя мире будет уживаться с людьми. И точно так же со страной. Дело не в том, что она должна сказать «да» или «нет» — капитализм или социализм, рынок или централизованное распределение; она должна вписаться в мировой рынок по-своему.
Я думаю, никто персонально эту проблему решить не может. Речь идет о таком сочетании качеств — руководителей, персонала, которые их бы склеивал. Эти проблемы возникают в любой фирме, большой, маленькой: почему- то при каком-то сочетании условий человек начинает вкалывать, а при другом — нет.
То, что происходит сейчас в России, я называю латиноамериканским вариантом в византийском исполнении. У них, например, когда что-то взрывают, кто-то публично берет на себя ответственность: мы это взорвали, чтобы доказать.., чтобы добиться.., чтобы освободить... У нас никогда никто об этом вслух не объявляет, потому что кому надо, и так знает, кто взорвал, что и кому он хотел этим сказать...
Люди живут, имея в голове некие конструкции. Была конструкция демократического общества. Смотрят — кругом что-то не то происходит. Ничего, говорят, это переходный период. А кто сказал, что это — переходный, что он скоро или вообще когда-нибудь кончится? А все равно некоторое время все воспринимают из первоначальной, поэтизированной конструкции.
Мне кажется, страна сейчас разгадывает загадку, что она, новая изменившаяся, собой представляет. »
По жизни. Ключевое понятие нового отечественного фатализма. Противоположно имевшему хождение в семидесятые «по идее». Возврат от идейности к «естественности». Аналоги: «просто так», «судьба», «случайно», «не по должности (работе)». Соединение нового практицизма со стохастической картиной мира конца XX века.
Из анекдотов о HP
Гаишник останавливает машину «нового русского». Просит открыть багажник. Там — гранатомет.
— Что это значит?
— Это? Это — калькулятор.
— Какой калькулятор?! Вот у меня калькулятор.
— Э-э, братан, у тебя — для предварительных расчетов, а у меня — для окончательных.
