Со временем вид, запах и вкус крови стали для него столь естественными, что она даже снилась ему по ночам. Он терпеливо ждал, когда приключение закончится в какой-нибудь бревенчатой хижине, где есть приготовленная еда и мягкая постель, но дни становились лишь более мучительными, а по ночам вокруг едва теплившегося костра с завыванием кружили голодные падальщики, сверкая глазами во тьме и дожидаясь любой возможности урвать кусок еды.

Крепко сбитой компании людей и родианцев не всегда удавалось остаться на вершине пищевой цепочки. Зеллита, двоюродного брата Джовы, убила во время ночной вылазки стая рептилий, в слюне которых содержался сильный яд. К середине сезона Уилхафф впервые узнал, что такое настоящий голод, и едва не умер от болезни, во время которой его била такая дрожь, что он думал, будто у него сломаются кости.

Иногда даже самым мелким обитателям плато удавалось застичь их врасплох. Однажды ночью, когда все настолько устали, что не поставили по периметру датчики движения, Уилхаффу приснилось, будто что-то грызет его нижнюю губу, и его онемевшие пальцы нашарили ядовитого септоида, вцепившегося клешнями в его мягкую плоть. Тотчас же проснувшись, он выскочил из открытого клапана палатки и оказался на пути потока членистых существ, которые в то же мгновение набросились на него. Его крики боли разбудили остальных, самих ставших добычей, и вскоре все прыгали в темноте, стряхивая с себя септоидов и снимая их друг с друга. Когда им наконец удалось отступить в безопасное место, выяснилось, что атаковавшие их насекомые составляли лишь узкое ответвление основного потока, который ушел в сторону палатки, где родианцы хранили части туш убитых и разделанных днем животных. Теперь от них остались только обглоданные кости.

Но как бы ни закончился тот или иной день, у Уилхаффа всегда находилась возможность послушать истории о свершениях его предков – первых Таркинов.

– До того как люди прибыли из Ядра на Эриаду, чтобы укротить ее, она вся выглядела подобно Гиблому плато, – говорил Джова. – Первопроходцы и колонисты вели ежедневную борьбу с правившими планетой животными. Но окончательный триумф наших предков изменил лишь баланс сил, а не реальность. Ибо, несмотря на все то, чего достигли разумные существа с помощью оружия и машин, жизнь по-прежнему остается непрекращающейся борьбой за существование, где наверху стоят сильные или умные, держа остальных в узде с помощью огня и закона.

Джова объяснил, что в семье Таркин в течение многих поколений рождались наставники и проводники. Сам же он прославился тем, что решил сделать Гиблое плато своим домом после пройденного в юности испытания. Именно потому он стал учителем отца Уилхаффа и даже сумел дожить до того, чтобы обучать его сына.

Остаток сухого сезона они провели на плато, покинув его лишь с приходом дождей. Когда спидер уносил Уилхаффа с плоскогорья назад к цивилизации, тот был уже другим человеком. Джове не требовалось рассказывать ему, чего позволила достичь его предкам технология в немногих городах планеты, поскольку Уилхафф теперь и сам прекрасно видел это.

Но Джове все же было что добавить:

– Торжество над природой означает лучшую жизнь для разумных, но господства можно добиться, лишь принеся порядок в хаос и установив закон там, где его никогда не существовало. На Эриаду цель всегда заключалась в том, чтобы избавить планету от любых созданий, которые не научились нас бояться, и тем самым иметь возможность безраздельно править ею. За пределами Эриаду цель та же самая, только хищники совсем другого калибра. Когда ты станешь достаточно взрослым, чтобы туда отправиться, тебе предстоит столкнуться с противником, который так же сообразителен, хорошо вооружен и полон решимости добиться успеха, как и ты сам. И если ты не примешь уроки Гиблого плато близко к сердцу, одни лишь звезды станут свидетелями твоей смерти в холодном вакууме космоса, и ничто их не тронет.

Вернувшись в свою уютную спальню, Уилхафф какое-то время сражался с тем, через что ему пришлось пройти. События на плато живо вторгались в его сны, превращая их в ночные кошмары. Но так продолжалось недолго. Пережитое постепенно начало формировать его личность, став основой его жизненной философии. В последующие пять лет он проводил на Гиблом плато каждое лето, и с каждым сезоном опыт его рос, вплоть до дня, когда ему пришлось пройти последнее свое испытание на Шипе.

Но это была уже совсем другая история.

ДОЖДАВШИСЬ, пока «Гиблый Шип» окажется в гиперпространстве, Таркин объявил внезапную поверку офицеров и солдат, сопровождавших его на Корусант. В строго выдержанном главном помещении корабля, всю обстановку которого составляли круглый стол для совещаний и полдюжины стульев, выстроились в два ряда восемнадцать членов его экипажа, вытянув руки по бокам, расправив плечи и вздернув подбородки. Форма на каждом из них была похожа на его собственную, хотя кители были чуть длиннее, а брюки поуже и из более тонкой ткани, чем те, что изготовил для него фабрикатор. На фуражках офицеров сверкали идентификационные диски, а на карманах – кодовые цилиндры.

Заложив руки за спину, Таркин дошел до стоявшего последним во втором ряду мичмана и внезапно остановился, глядя на подъем левого сапога младшего офицера, где виднелось большое круглое пятно от жира или какой-то другой вязкой субстанции.

– Что это, мичман? – указал он на сапог.

Взгляд налитых кровью глаз молодого человека последовал за указательным пальцем Таркина.

– Это, сэр? Вероятно, капнул гелем для волос, когда готовился к поверке. – Он неуверенно посмотрел на Таркина. – Разрешите стереть, сэр?

– Не разрешаю. Для начала – это явное пятно, мичман, а не какая-то пылинка, которую можно просто смахнуть. – Таркин помолчал, оглядывая мичмана с головы до пят. – Снимите фуражку.

Каштановые волосы парня были подстрижены по уставу, но на них действительно виднелось присутствие геля.

– Пытались уложить волосы?

Мичман вытянулся по струнке, глядя прямо перед собой:

– Так точно, сэр. Порой они не слушаются.

– Не сомневаюсь. Но пятно у вас на сапоге не от геля для волос.

– Сэр?

– По тому, как оно застыло, с легкостью можно сказать, что это смазка – того типа, который, за редким исключением, используется лишь в генераторах репульсоров наших лендспидеров Т-сорок-четыре. – Таркин прищурился, разглядывая пятно. – Вижу также, что смазка смешана с песком, который, как я подозреваю, происходит из-за пределов вспомогательного купола Сторожевой базы. Почти наверняка оттуда, где реконструируют посадочную платформу.

– Не знаю, что сказать, сэр. – Парень судорожно сглотнул. – Могу поклясться…

– Один из наших лендспидеров недавно был отправлен в ремонтный отсек машинного ангара после того, как его повредила строительная пыль, – задумчиво продолжал Таркин. – В отсеке есть места, не полностью доступные для наших голокамер наблюдения. Однако я часто бываю в ангаре – слежу за ремонтом – и недавно обнаружил, что подобные места используются в качестве тайников для хранения некоей разновидности стимулирующего спайса. – Взгляд моффа вонзился в лицо парня. – Вы вспотели, мичман. Вы уверены, что годны к службе?

– Легкий приступ гиперпространственной тошноты, сэр.

– Возможно. Но тошнота никак не отменяет того факта, что на большом и указательном пальце вашей правой руки имеются пятна цвета охры, часто возникающие от взятия щепоток некачественно обработанного спайса. Вижу также, что на вашем левом верхнем клыке имеется некое подобие зарождающегося дупла, что тоже может быть вызвано употреблением спайса. Наконец, по имеющимся сведениям, вы недавно опоздали на дежурство, а когда соблаговолили явиться, вам сложно было сосредоточиться. – Таркин немного помолчал. – Я ничего не забыл?

Мичман побагровел от замешательства.

– Есть что сказать в свое оправдание, мичман?

– Ничего, сэр.

– Я так и думал.

Таркин повернулся к стоявшей в противоположном конце шеренги женщине-офицеру.