Неприятель, одержав сии успехи, умножил войска свои против авангарда князя Багратиона, расположенного на конечности правого фланга, и против кавалерийских дивизий генерала-лейтенанта Эссена 2-го и генерал-адъютанта Уварова, которые до того сохранили места свои единственно по той причине, что неприятель, обратив внимание в другую сторону, их истребление определил в последствии. Вся сия кавалерия состояла в команде австрийского генерала князя Лихтенштейна. Многие из полков врубились в неприятельские войска, но должны были уступить превосходным силам.
При самом начале сражения генерал-майор Меллер-Закомельский с уланским полком его высочества цесаревича сделал блистательную атаку, опрокинул противоставшую кавалерию, рассеял часть ближайшей пехоты, но тяжелая его рана пресекла его успехи, оставила его во власти неприятеля у самых пушек, которым угрожала его храбрость, и полк рассеянный обратился. В кавалерии нашей, точно как и в других войсках, действия по большей части были частные, без всякого взаимного вспомоществования. Итак, с одного крыла и до другого войска наши по очереди одни после других были расстроены, опрокинуты и преследуемы.
Потеря наша наиболее умножилась, когда войска стеснились у канала чрезвычайно топкого, на котором мало было мостов, а иначе, как по мосту, перейти чрез оный невозможно. Здесь бегущая конница наша бросилась вброд и потопила много людей и лошадей, а я, оставленный полками, при коих я находился, остановил свою батарею, предполагая действием оной удержать преследующую нас конницу. Первые орудия, которые мог я освободить от подавляющей их собственной кавалерии, сделав несколько выстрелов, были сняты, люди переколоты, и я достался в плен[15]. Дивизия генерал-адъютанта Уварова, столпившись у моста, имела время осмотреться, что она бежала от малого числа неприятеля и что главные его силы, остановившись на возвышениях, не спускались в долину. Прогонявшие нас были обращены в бегство и истреблены, и мне чрез самое короткое время возвращена свобода, когда уже я был близко от французской линии. Я обязан свободою Елисаветградского гусарского полка полковнику Василию Ивановичу Шау[16], который догнал меня с несколькими человеками Харьковского драгунского полка. При нем не было ни одного человека полка, к которому он принадлежал, почему судить должно о беспорядке.
Присоединясь к остаткам истребленной моей роты, нашел я дивизию в величайшем беспорядке у подошвы холма, на коем находился государь. Холм занят был лейб-гренадерским полком и одною ротою гвардейской артиллерии, которые не участвовали в сражении и потому сохранили устройство. При государе почти никого не было из приближенных, на лице его изображалась величайшая горесть, глаза были наполнены слезами. Здесь можно было видеть части почти всей армии, и если премудрая «диспозиция» нас разделила, то бегство соединило многих. На месте сражения оставили мы более шестидесяти орудий, и армия отступила. Войска генерала князя Багратиона потерпели урон несравненно менее прочих; часть пехоты его приведена была в замешательство неприятельскою конницей, но она, не будучи поддержана в своих успехах, дорого поплатилась за свою дерзость, тем не менее, однако же, потеряно несколько пушек. Из сих войск составлен арьергард в команде князя Багратиона. На прямейшей дороге к городу Аустерлицу, чрез который должны были проходить наши войска, учрежден большой пост, который поручен мне в команду, вероятно, потому, что никто не желал принять сего неприятного назначения. Пост сей состоял из одной роты лейб-гренадерского полка, одной сотни лейб-казаков, одного эскадрона спешенных драгун Черниговского полка, одного эскадрона лейб-кирасирского ее величества, одного эскадрона Елисаветградского гусарского полков и двух орудий конной артиллерии. Приказано разложить большие огни и петь песни. Сего последнего не было исполнено, ибо не было расположения к веселости.
По счастию нашему, время клонилось к вечеру, и неприятель далее болотистого канала нас не преследовал.
Я с отрядом войск обязан спасением тому презрению, которое имел неприятель к малым моим силам, ибо к совершеннейшей победе не мог он желать прибавить несколько сотен пленных. Но когда нужен был ему водопой, он довольствовался тем, что отогнал передовую мою стражу от канала. Я должен был выслушивать музыку, песни и радостные клики в неприятельском лагере. Нас дразнили русским кликом «Ура!».
Пред полуночью я получил приказание отойти, что должно было последовать гораздо прежде, но посланный офицер ко мне не доехал. В городке Аустерлице, давшем имя незабвенному сражению, нашел я арьергард князя Багратиона, который не хотел верить, чтобы могли держать меня одного в 6 верстах впереди, и не восхитился сим распоряжением генерал-адъютанта Уварова. Прошедши далее 4 версты, прибыл я к армии, но еще не все оной части собраны были, и о некоторых даже не было известия, беспорядок дошел до того, что в армии, казалось, полков не было, видны были разные толпы. Государь не знал, где был главнокомандующий генерал Кутузов, а сей беспокоился насчет государя. Я должен был явиться генерал-адъютанту Уварову, и сей был в восхищении, что украшенным донесением мог придать важность отряду его собственного изобретения.
Не дожидаясь присоединения оторвавшихся частей, армия в продолжение ночи пошла далее. На рассвете стали собираться разбросанные войска, и около 10 часов утра появилась неприятельская кавалерия, наблюдавшая за нашим отступлением. В сей день, по причине совершенного изнурения лошадей, оставили мы на дороге не менее орудий, как и на месте сражения.
Вскоре узнали мы, что австрийский император заключил перемирие с Наполеоном, обязавшись немедленно приступить к переговорам о мире, и мы уже не могли ожидать вспомоществования австрийцев.
Армия наша прибыла в местечко Голич на границе Венгрии, чрез которую лежал нам путь. Отовсюду окружены мы были французскими отрядами конницы, и арьергард наш находился уже в самом близком расстоянии от армии, дабы не подвергнуться опасности быть отрезанным.
В перемирии, заключенном с австрийским императором, упомянуто было, что русские беспрепятственно отступают в свои пределы, но время и направления были назначены.
Кажется, в сем снисходительном позволении не имели мы нужды, ибо неприятель следовать за нами в такую страну, какова Венгрия, и в позднее время осени не мог. Не мог также быть уверенным, чтоб Австрия, имея в готовности армию эрцгерцога Карла и войска эрцгерцога Фердинанда, расположенные в Цнайме, не усмотрела выгоды перервать перемирие, что Наполеона поставило бы в самое затруднительное положение.
Я не описал Аустерлицкого сражения с большою подробностью, ибо сопровождали его обстоятельства столько странные, что я не умел дать ни малейшей связи происшествиям. Случалось мне слышать рассуждение о сем сражении многих достойных офицеров, но ни один из них не имел ясного о нем понятия, и только согласовались в том, что никогда не были свидетелями подобного события. Нет сомнения, что впоследствии составятся описания, но трудно будет дать им полную доверенность, и скорее могут быть с точностью определены частные действия, нежели соотношения их между собой и согласования действий со временем.
О сражении Аустерлицком можно, кажется, сказать, что каждой части войск предоставлено было действовать отдельно, с условием притом ни себе не ожидать, ни другим не давать вспомоществования, и для лучшего успеха полезно было бы даже забыть, что на том же самом поле и в то же самое время были еще другие русские войска.
Так разделенных нас и лишенных взаимного вспоможения предоставила судьба пред лицом неприятеля, и он, трепещущий имени русского, осмелился быть победителем!
«Non adeo has exosa manus victoria fugit.
Vergilius»[17].
