Недовольно застонав, Гарри поворачивает голову к окну: на улице светло, видимо, наступило утро. Значит, он провалялся здесь всю ночь. Он бездумно пялится на торчащие за окном ветки высокого дерева, и его губы сами собой растягиваются в облегчённой улыбке. Если он вновь у себя, значит, Риддл простил его. От понимания этого в иссечённой груди появляется какое-то глупое приятное чувство, от которого пропадают последние страхи, сомнения и тревоги. Но больше всего на свете сейчас хочется увидеть кого-нибудь живого, чтобы окончательно успокоил его и сказал, что всё в порядке.

Словно повинуясь его мыслям, кто-то входит в гостиную, громко хлопнув дверью, и Гарри резко оборачивается на звук. Слышится несколько неспешных мягких шагов, и на пороге спальни возникает Риддл. Его лицо больше не выражает ни ярости, ни злобы, однако Гарри невольно напрягается. Риддл смотрит на него несколько долгих секунд, а затем приближается к кровати и ставит на тумбочку продолговатый флакон.

— Я даже не знаю, с чего начать, — произносит он спокойно.

Гарри прячет глаза, часто моргая.

— Простите меня, — хрипло бормочет он.

— За что? — спрашивает Риддл, склонив голову набок.

Вопрос ставит в тупик, и Гарри смотрит на него с непониманием.

— За ту женщину.

— Женщину! — насмешливо фыркает Риддл и вдруг делает такое, от чего Гарри машинально дёргается: залезает на постель и седлает его ноги. — Да наплевать мне на женщину.

Гарри напрягается, вцепившись в матрас, и с удивлением наблюдает, как он неспешно берёт с тумбочки флакон, откручивает крышку и выливает себе на пальцы немного душистого бальзама. Несмотря на всю странность ситуации, Гарри старается не обращать на происходящее внимания. В конце концов, позволил же он ему несколько дней назад смазать свою спину.

— Вам наплевать? — шумно сглотнув, повторяет он и шипит от боли, когда пальцы Риддла касаются глубокой раны, а кожу начинает немного покалывать. — Она ведь могла заразить весь переулок, — продолжает говорить он, потому что даже нелепая болтовня отвлекает от назойливого жжения.

— Ну и что? — Риддл равнодушно пожимает плечами, осторожно водя прохладными пальцами по его груди. — Это были бы проблемы тех, кто выбрал своим домом это злачное место.

— Но я ослушался вашего приказа, — Гарри ловит себя на том, что предмет спора откровенно дурацкий, но ему просто необходимо занять мысли хоть чем-то.

— И что же я приказал? — Риддл усмехается, но сосредоточенная складка на лбу говорит о том, что всё внимание приковано к его занятию.

— Вы приказали очистить Лидс от сквибов, — отвечает Гарри, окончательно расслабляясь под осторожными прикосновениями.

— А я приказывал отключать при этом голову?

— О чём вы?

— Твой поступок о многом говорит, — задумчиво тянет Риддл, аккуратно очерчивая пальцем его сосок.

— Я поступил неправильно. Я просто хотел помочь ей и… Она ведь просила о помощи. Я понятия не имел, что такое может случиться.

— Она просила о помощи, тебе нужно было что-то решить — и ты решил.

— Но моё решение оказалось неправильным! — начинает заводиться Гарри, досадуя на себя.

— Гарри, пойми, — настойчиво произносит Риддл, заглядывая ему в глаза, — не бывает правильных и неправильных решений. Бывают оправданные и неоправданные. На тот момент твоё было оправданным. Но самое главное — оно было самостоятельным.

— И что с того?

— Что? — Риддл хмыкает, внимательно глядя на него, и продолжает уже серьёзнее: — Я не ошибся в тебе. Признаться, я ждал, что ты выкинешь нечто подобное.

— Почему?

— Потому что ты прирождённый лидер, — поясняет он совсем тихо, одаривая его странной улыбкой. — А настоящие лидеры не умеют слепо следовать приказам, не задумываясь над тем, что делают. И это твоё главное отличие от моих слуг. И это ещё одна причина, по которой ты сбежал от Дамблдора. Старику больше ста лет, однако он до сих пор не понимает, что нельзя долго сдерживать человека с такой энергией, какая бурлит в тебе. Его нельзя постоянно контролировать и запрещать вести за собой остальных. Я уверен, что с тех пор как ты повзрослел и окончательно занял место второго лидера в вашем штабе, он чувствовал себя неуютно и даже, возможно, опасался.

— Чего? — шепчет Гарри, заворожённый его словами.

— Что рано или поздно ты выйдешь из-под контроля, испортишь ему всю игру и, в конце концов, займёшь его место. Пусть Дамблдор и не алчен до власти, но он привык держать всё под своим надзором. А ты мог спутать ему все карты, — Риддл снова кладёт ладони на его грудь и осторожно поглаживает. — А здесь, как видишь, я не ограничиваю ни твою свободу, ни твою самостоятельность.

— Однако за её проявление вы велели меня наказать.

— Да, — с улыбкой кивает он. — Потому что у каждого поступка есть последствия. И об этом нужно помнить, принимая решения.

Несколько раз Гарри моргает, уставившись на риддловское плечо.

— Значит, — медленно начинает он, — вы довольны, что я сделал самостоятельный выбор, но наказали меня за то, что я его сделал… — он беспомощно умолкает, глядя на него уже в упор.

— Именно, — усмехается Риддл.

Гарри качает головой.

— Вас порой не поймёшь: хвалите вы или ругаете.

Риддл театрально закатывает глаза и со вздохом отклоняется назад.

— Хвалить-ругать, — поморщившись, повторяет он. — Гарри, как ты можешь жить на таких контрастах? Почему у тебя одни только крайности: хорошее-плохое, белое-чёрное, да-нет? Это исключительно гриффиндорский твердолобый подход.

— Ну я же гриффиндорец, — ухмыляется Гарри.

— Нет, Гарри. Ты закончил школу два года назад. Ты больше не гриффиндорец, ты — взрослый самостоятельный человек. И я даже не представляю, сколько ещё должно пройти времени, чтобы ты это понял.

Риддл раздражённо ставит флакон на тумбочку, слезает с кровати и уже собирается уходить, но тут Гарри, окончательно наплевав на все нормы приличия, хватает его за прохладное запястье, и он удивлённо оборачивается.

— А зачем вам это? — в лоб спрашивает Гарри, не разжимая пальцев. — Зачем вам нужно, чтобы я это понял?

— Потому что я хочу этого, — отвечает Риддл, не делая попыток высвободиться.

Гарри смотрит ему в глаза, но думает вовсе не о том, что услышал. Он не может понять, почему вообще решился дотронуться до Риддла и почему до сих пор не отпускает его руки. Словно в ответ на его мысли, кончики пальцев начинает слабо покалывать, а затем прохладная лёгкая волна медленно ползёт от запястья к локтю. Дыхание сбивается, и его обнажённая грудь вздымается всё чаще. Отклик чужеродной магии пугает его, как и раньше, но вместе с тем появляется непреодолимое любопытство: сколько ещё он сможет продержаться, не отнимая руки? Риддл стоит и смотрит в глаза, не двигаясь, и Гарри гадает: чувствует ли он нечто подобное? Волна магии минует локоть и поднимается к плечу, а потом стремительно и резко вливается во всё тело, растекаясь воздушным прохладным пятном по груди и животу. Тут же боль в ранах стихает, словно он сунул ошпаренную руку в снег. Волна спускается ниже, обволакивая пах и ноги, и у него начинает кружиться голова, как будто он залпом осушил стакан огневиски. Эти ощущения сложно передать словами: это похоже на эйфорию, захватившую каждую клеточку тела. Гарри долго борется с собой, но потом сдаётся и блаженно прикрывает глаза. Ему кажется, что с каждым новым вдохом у него словно раскрываются лёгкие: дышать становится всё легче. Боль в груди исчезла, а в мыслях воцарилась умиротворяющая пустота.