— Да, я убил твоих родителей, — спокойно соглашается тот, — и ещё много чьих родителей. Но в твоей смерти я больше не заинтересован. Меня можно ненавидеть, Гарри, можно бояться, презирать… — он делает паузу, наклоняется в кресле и смотрит в упор. — Но ты не сможешь остаться, если не научишься мне доверять. Я понимаю, это сложно. Но я требую от всех своих людей только преданности. Нельзя быть преданным человеку, к которому боишься повернуться спиной. А я, в свою очередь, не могу держать в поместье человека, который так много от меня скрывает. Пей.

— Нет, — Гарри мотает головой и опускает бокал. — Я не стану.

— Не станешь, зная, что за неподчинение я могу убить тебя? Или же ты просто уверен, что я убью тебя в любом случае, если что-то узнаю?

Наверное, в его глазах мелькает паника, потому что Риддл вдруг оскаливается и откидывается на спинку кресла.

— Если так, то странно, что ты даже не пытаешься бороться. Прежний Гарри Поттер не был трусом. Он бы всё равно бросил мне вызов, даже зная, что обречён на провал.

Эти слова задевают его. Не давая себе времени на раздумья, он снова подносит бокал к губам и залпом выпивает содержимое. Безвкусная жидкость проскальзывает в горло, и в желудке разливается приятное тепло, словно он осушил стакан огневиски. Риддл смотрит на него с улыбкой мрачного удовлетворения, а потом внезапно спрашивает:

— Та лохматая грязнокровка… Как её имя?

Губы сами раскрываются, и Гарри слышит свой бесстрастный хриплый голос:

— Гермиона Грейнджер.

— Да, верно, Гермиона, — задумчиво кивает Риддл. — Она твоя девушка?

— Она невеста Рона, — глухо отвечает Гарри, удивляясь, почему Риддл не спрашивает его о главном.

— А где твоя девушка?

— Мы расстались на Выпускном, — отвечает он и прикрывает глаза, вспомнив длинные рыжие волосы, освещённые полной луной.

— Вот как. А расскажи мне о вашем штабе. — Гарри распахивает веки и несколько раз моргает: вопрос сформулирован неточно. — Каково настроение ваших людей? — добавляет Риддл, и он, как ни старается сдержаться, открывает рот и отвечает:

— Подавленное. Они устали и не сдаются только из принципа.

— Они могут поднять бунт? Предать Дамблдора?

— Нет, они его уважают.

Риддл молчит несколько секунд, а потом неожиданно меняет тему:

— Девушка, с которой ты расстался, кто она?

— Джинни Уизли, — отвечает он, поднимая на Риддла удивлённый взгляд.

— Ты спал с ней до того, как расстался?

Гарри хочется завопить «Что?!», но из горла вылетает только сдавленное «Нет». Он подносит руку к лицу, чтобы вытереть вновь выступившие слёзы унижения.

— Ты никогда не спал с женщиной? — продолжает Риддл абсурдный допрос.

— Нет, — выдавливает Гарри, часто смаргивая.

— А с мужчиной?

Он прикрывает ладонью глаза, мечтая просто исчезнуть или провалиться сквозь землю. От стыда у него горит лицо. Он понимает: сейчас Риддл может спросить его о чём угодно.

— Нет, — шепчет он и стискивает зубы.

— Видишь, Гарри, как я и говорил, жизнь проходит мимо тебя, — констатирует Риддл. — Ты настолько погряз в войне, что пытки и убийство принимаешь как должное, в то время как простые вопросы ставят тебя в тупик. Держу пари, утром тебе было бы проще вытерпеть Crucio, чем раздеться передо мной. И сейчас ты чувствуешь себя настолько смущённым, что готов скорее умереть, чем признаться в чём-то личном или интимном. — Гарри прячет лицо в ладонях, его плечи вздрагивают. — А я ведь пока не спросил у тебя ничего выходящего за рамки. Сейчас я могу узнать, сколько раз в неделю ты ходишь в душ не для того, чтобы помыться. Я могу узнать, что ты думаешь о каждом вашем Орденовце, о каждом Пожирателе в моём поместье и обо мне лично. Я могу спросить обо всех планах Дамблдора, которыми он с тобой поделился. Я могу узнать, зачем ты здесь.

Гарри вскидывает голову и полными слёз глазами следит за тем, как Риддл поднимается из кресла, достаёт из ящика ещё какой-то пузырёк, обходит стол и останавливается рядом. Он смотрит долгим серьёзным взглядом, а потом протягивает пузырёк со словами:

— Мне не доставляет удовольствия мучить тебя, как ты, разумеется, думаешь. Мне неинтересно делать из тебя тупоголовую марионетку. Ты не бесполезная тряпка, не игрушка, ты живой человек, — он ненадолго замолкает, словно дает Гарри шанс осознать сказанное, а затем продолжает: — А человек — это совокупность поступков и решений. И я даю тебе полную свободу в выборе, какими они будут.

Гарри потеряно смотрит на пузырёк, гадая, что за зелье внутри, но ему уже почти всё равно. Он надеется, что хуже не станет, поэтому принимает пузырёк очень осторожно, чтобы не коснуться пальцев Риддла, подносит его ко рту и выпивает приторно-сладкое зелье. Он не знает чего ожидать, поэтому старается сосредоточиться на собственных ощущениях, готовясь к вспышке боли, если зелье окажется пыточным, но вместо этого из головы вдруг уходит мутный туман, разум проясняется.

— Как на вкус? — насмешливо спрашивает Риддл, и Гарри чувствует, что уже может не отвечать.

Он переводит на Риддла изумлённый взгляд.

— Блокирует действие Веритасерума, — кивает тот.

Гарри на мгновение прикрывает глаза и делает глубокий выдох. Его сил хватает только на то, чтобы вновь посмотреть на Риддла и еле слышно прошептать:

— Почему?..

— Я ведь сказал, что сейчас ты не поймёшь этого, — Риддл очень серьёзен. — Ты не поймёшь ничего, пока не будешь мыслить самостоятельно, а не заштампованными общими фразами, которыми напичкал тебя Дамблдор. Нельзя познать мир, глядя на него чужими глазами.

Гарри собирается ответить, но понимает, что связных слов у него сейчас не найдётся. То, что сделал Риддл — а, вернее, то, чего он не сделал, — просто не укладывается в голове, сбивает с толку, заставляет теряться в догадках.

— Ты не представляешь, как много нового и интересного сможешь узнать, если сломаешь рамки, которые сам же себе и выстроил, — продолжает Риддл. — А ещё… ты наверняка не подозреваешь, каким красивым можешь быть в определённые моменты, — добавляет он задумчиво и совсем тихо, а потом вдруг протягивает руку, чтобы дотронуться кончиками пальцев до его щеки.

Гарри невольно вздрагивает: пальцы Риддла не просто холодные, они ледяные. Но их прикосновение к пылающей коже разливается по всему лицу приятной прохладой. Он не отрываясь смотрит в тёмные глубокие глаза, дыхание учащается от переполняющих эмоций, от напряжения подрагивают ресницы. Риддл проводит пальцами по сухим губам, осторожно, почти ласково, и Гарри замирает, словно на него наложили парализующее заклятие. Разум отключается, и перед глазами остаётся только бледное молодое лицо с глубокой задумчивой складкой между бровей.