Риддл кладёт руку на его спину и скользит ладонью вниз, притягивая его к себе ещё сильнее, и Гарри не может сдержать тихого стона. Так кружится голова, что он уже плохо понимает, что творится. Всё это, кажется, происходит в другом мире, где нет ничего, кроме них двоих и небольшой открытой площадки. Нет Ордена, Пожирателей, нет ни Рона, ни Гермионы, нет войны, нет вообще ничего. И Гарри намерен задержаться в этом мире так долго, насколько его хватит.

Он уже неконтролируемо протягивает руку и ныряет ей под складки лёгкой мантии, касается неровно вздымающейся груди, проводит по животу и незамедлительно получает ответные прикосновения. Ему хочется слиться с Риддлом, раствориться в нём, на какой-то миг ему кажется, что он даже становится им. Лавина магии толчками гуляет по его телу, в ушах звенит. Он совершенно не чувствует, когда нужно остановиться, он уже пересёк черту, когда был в состоянии это сделать. Но, к счастью, это чувствует Риддл.

Он отстраняется. Не сразу, не спеша. Давая вдохнуть последние глотки его кислорода, сцеловать последние капли магии с его губ. Но по-прежнему не отпускает. Гарри с огромным усилием и неохотой даёт разорвать поцелуй и ещё какое-то время стоит без движений, боясь открыть глаза.

Наконец он немного успокаивается и чувствует себя достаточно вернувшимся оттуда, чтобы снова начать соображать. Вскоре он решается посмотреть на Риддла. Лицо того удивительно спокойное, только в глазах поселился живой блеск. Гарри не двигается, не говорит ни слова — просто стоит и смотрит, ловит последние секунды. Отчего-то ему кажется, что стоит заговорить или даже вздохнуть, он тут же спугнёт что-то, повисшее между ними. Что-то особенное, но очень хрупкое. Он старается не моргать, чтобы даже на короткий миг не потерять из виду бледное лицо и этот взгляд, дарованный только ему одному.

— Спустись в зал, — внезапно говорит Риддл как ни в чём не бывало, и Гарри вздрагивает от его неожиданно равнодушного и холодного голоса. — У Люциуса есть новости. Думаю, тебе тоже будет интересно узнать.

Чувство досады накрывает с головой, прогоняя приятное колыхание магии в теле раньше, чем он, наконец, отпускает Риддла и с неохотой отступает на шаг.

— Да, милорд, — говорит он глухо, не глядя на него. — Я спущусь через несколько минут.

Риддл поворачивается и уже почти доходит до выхода, но всё же, на миг обернувшись, добавляет:

— Ты свободен, Гарри. Это всё, что я хотел сказать.

Гарри не смотрит в его сторону и слышит, как дверь на балкон мягко закрывается. Он ставит локти на парапет и, тяжело вздохнув, роняет голову на руки. Что имел в виду Риддл? Что если он захочет, это небольшое безумие повторится? Но какой в этом смысл, если он не может получить всего? Только дразнить себя… С другой стороны, оба они прекрасно знают, что будет, если он вновь начнёт избегать Риддла. Нужен яд в малых дозах, так он сказал. Значит, Гарри придётся немного помучить себя.

Он ещё долго стоит не двигаясь, пропуская перед глазами лица Дамблдора, Гермионы, Рона, Сириуса и многих других, кто остался по ту сторону, и не чувствуя при этом своей проданной душой практически ничего.

***

Спустя, кажется, целую вечность — хотя на самом деле всего полчаса — Гарри стоит перед высокими дверьми зала, прислушиваясь к голосам и смеху, доносящимся изнутри. В нём поселилась такая пустая безысходность, что он не чувствует ни малейшего интереса к тому, что собирается сказать всем Малфой. Да и вообще, ко всему остальному. Он ощущает себя почти полностью уничтоженным, раздавленным, помеченным… проклятым. Не имеет смысла думать о той жизни, оставшейся за пределами поместья. Туда ему отныне путь заказан. Остаётся лишь смириться, остаться там, где он сможет без отвращения смотреть на себя в зеркало, и довольствоваться тем, что ему позволят взять. Он знает, что за этими дверьми всё начинается сначала. Но уже для другого него. Его новая жизнь надвигается так решительно и неотвратимо, что, к счастью, не даёт возможности ни сбежать от неё, ни оттолкнуть. Но Гарри уже и не хочет.

Вздохнув, он толкает тяжёлые двери и входит зал с высоко поднятой головой. Лёгкие смешки и привычный шум окутывают его, как родное одеяло. Несколько Пожирателей встречаются с ним глазами, но не спешат отвести их или изумлённо умолкнуть. Похоже, что на его появление вообще практически никто не обращает внимания. Но Гарри это больше не кажется странным. Во всём, что случилось с той минуты, как он прибыл в поместье накануне, есть удивительная правильность. Она внушает спокойствие и уверенность. И если раньше он всегда сомневался, всё ли он делает верно, то теперь впервые за последнее время по-настоящему понимает то, что не один раз пытались сказать ему Риддл и Марк. Его мысли, поступки и решения не могут быть правильными или неправильными. Они просто будут. Потому что они — его.

Гарри садится на своё обычное место среди слизеринцев и коротко кивает.

— Приветствую.

— Привет, Гарри, — улыбается Панси и добавляет как ни в чём не бывало: — Кинешь мне ложечку гарнира?

— Тарелку не тряси, — фыркает Гарри, тянясь к большому блюду в центре стола.

— Слушай, а это правда, что Лавгуд прячется у Дамблдора? — спрашивает Забини с интересом.

— Правда, — кивает Гарри. — Два идиота с безумными идеями, кажется, нашли друг друга.

Он спокойно наполняет свой бокал вином из бутылки, не торопясь делает глоток, и вдруг Марк, сидящий рядом, начинает откровенно ржать во весь голос.

— Чёрт, эфенди! — утирает он слёзы. — Заканчивай с этим официозом, смотреть больно!

Остальные тоже начинают тихо посмеиваться. Легко вздохнув, Гарри откидывается назад на стуле и хитро оглядывает товарищей.

— Ладно, что я пропустил?

— Полжизни, — усмехается Нотт и, привстав, наклоняется через стол, чтобы пожать ему руку. — Привет.

— Эфенди! — Марк хлопает его по плечу. — Как я рад, что ты соизволил вернуться. Работы — во! — он приставляет большой палец к горлу.

— Что, Марк, за месяц неразобранных газет прибавилось? — ухмыляется Гарри.

Марк отшучивается, Панси с Ноттом принимаются наперебой рассказывать что-то про Лидс, а Гарри с трудом понимает, что они говорят, да ему совсем и не хочется сейчас вникать в смысл каких-то обращённых к нему слов. Самое главное, что хотел, он получил. Никаких лишних вопросов и расспросов о его изгнании и возвращении, никаких разговоров и акцентов на его долгом отсутствии. А никто из остальных Пожирателей вообще не смотрит в их сторону. Словно Гарри и не покидал поместье на бесконечный месяц. Словно ещё вчера они сидели здесь за ужином, а сегодня он просто спустился на обед. Ни намёка на тягостное молчание или вымученные темы для разговоров, как это было в штабе. Ничего не начинается заново — всё здесь продолжается ровно с той точки, на которой он и покинул остров. И от понимания этого становится так легко и хорошо, что он окончательно расслабляется, с резко проснувшимся аппетитом тянется к красной рыбе на длинном блюде, смеётся над шутками Марка, вставляет короткие реплики в рассказы Панси и Нотта и чувствует себя просто замечательно.