Гарри переводит взгляд на Гермиону.

— Ну? А у тебя, наверное, дела в библиотеке? — едко интересуется он.

— Нет у меня никаких дел, — отвечает она совершенно серьёзно. — Извини, Гарри, но мне кажется, тебе не стоило так давить.

Вздохнув, он устраивается на подоконнике с ногами, чувствуя неприличное облегчение оттого, что они остались вдвоём.

— Я не давил. Просто выложил всё как есть.

— Вот именно, — Гермиона тоже поджимает под себя ноги, удобнее располагаясь в кресле. — Когда ты только начал рассказывать нам обо всём, я думала, Дамблдор неправильно поступает, многое скрывая от нас. Но теперь, кажется, понимаю, что он был прав.

— Может, и так, — соглашается Гарри, не желая спорить. — Вы, наверное, просто не были к этому готовы.

— Мы не глупые, Гарри. Мы сами можем решить, как нам поступать и куда деваться. Не стоило говорить, чтобы мы бежали.

— Я сказал это не потому, что считаю вас трусами. Просто вы все мне очень дороги, я боюсь за вас.

— А ты помнишь, о чём мы договорились, когда началась битва? Когда мы проснулись и увидели в окнах армию Волдеморта?

— Помню, — хмуро кивает Гарри. — Вместе. Что бы ни случилось, быть вместе. Если суждено погибнуть — погибнем все, если выживем — то выживем вместе.

— Вот именно. Что бы ни случилось, быть вместе. Не нужно гнать нас и что-то за нас решать. И не нужно запираться от нас в себе. Мы тоже за тебя волнуемся.

— Знаю, Гермиона, знаю, — бормочет он, машинально потирая шрам. — Просто я… Я был не готов ко всему, что случилось в поместье. И мне кажется, я до сих пор…

— Там?

— Да, — отвечает Гарри с оттенком удивления. — Кажется, ты меня понимаешь.

Она робко улыбается, и какое-то время они уютно молчат.

— Гарри, можно спросить? — наконец нарушает молчание Гермиона.

— Конечно.

— Ты очень многое рассказал нам, но я заметила, что ты почти не упоминал о Волдеморте.

Болезненно усмехнувшись, Гарри прикрывает глаза. Вот оно — началось. А он-то уж понадеялся, что никто больше не поднимет эту тему. Но Гермиона неспроста всегда была в их трио мозговым центром. Она не могла не заметить наличие в его рассказе белых пятен.

Пока он обдумывает, что ответить, она осторожно продолжает:

— Ты, наверное, неспроста о нём не говорил, да? И я так поняла, не стал говорить при всех и…

— Гермиона, — резко перебивает он. — Есть вещи, которые имеют значение для Ордена, а есть те, которые совершенно не важны, понимаешь?

— Странно получается, — хмыкает Гермиона, — всю дорогу мы только и говорили о Волдеморте и о том, как его убить. А теперь ты говоришь, что это неважно.

— Всё, что вам нужно было о нём знать, я рассказал.

— Означает ли это, что тебе ещё есть что сказать, и немало, но ты просто не хочешь по каким-то личным причинам?

Гарри резко распахивает веки и смотрит на Гермиону в упор предостерегающим взглядом. Но та, ничуть не смутившись, продолжает:

— Между вами всегда была сильная связь, даже на расстоянии. Я же помню, что было на пятом курсе. Ты рассказывал, что становился им, видел всё его глазами. И тогда ты был напуган. А сейчас, проведя два месяца в одном с ним доме, ты возвращаешься и не рассказываешь о нём практически ничего да ещё говоришь, что это неважно. В то время как Дамблдор несколько раз упоминал при нас, что ты попал под воздействие его магии. Неужели это означает…

— Нет, — перебивает Гарри, стискивая зубы. — Я не одержим, если ты это имеешь в виду.

— Но, согласись, всё это выглядит странно.

— Да почему? Мне просто нечего о нём рассказывать. То есть ничего такого, что…

— …«имело бы значение для Ордена», — монотонно повторяет Гермиона его слова. — Но, Гарри, во-первых, любая информация важна, а во-вторых, даже если нет, расскажи то, что не имеет для нас значения.

— Но я не хочу! — выпаливает Гарри и тут же понимает, что это было ошибкой.

Глаза Гермионы сужаются, а губы превращаются в тонкую полоску. Её пытливый взгляд, кажется, проникает под череп.

— Почему ты не хочешь? — недоверчиво спрашивает она. — Ты хранишь какую-то тайну? Или произошло что-то, что…

— Гермиона, — цедит Гарри сквозь зубы, лихорадочно обдумывая наиболее безопасный ответ, пока догадливая подруга не копнула в правильном направлении. И ответ, к счастью, отыскивается. Конечно, придётся кое-чем поделиться, но уж лучше пойти на небольшую откровенность, чем отмалчиваться. Если Гермиона начнёт его подозревать, то непременно доберётся до правды рано или поздно — в её упёртости сомневаться не приходится. — Ладно, — вздыхает он, признавая поражение. — Я расскажу тебе о Волдеморте. Но тебе это не понравится.

— Почему? — взгляд Гермионы, к счастью, из пытливого превращается в любопытный, она подпирает подбородок кулаком.

— По той же причине, по которой я не хотел рассказывать о жизни в поместье. Это может тебя… расстроить. И ещё одно. Я расскажу об этом только тебе и хочу, чтобы ты молчала. Если об этом узнают остальные, боюсь, штаб развалится, как карточный домик. А я и так уже дал им немало поводов сомневаться в Дамблдоре и в себе.

— Хорошо, — серьёзно кивает она, — я никому не скажу. Я просто хочу понять.

— Ладно, — вздохнув, Гарри переводит взгляд на тихую маленькую улочку, по которой вышагивает худощавая дама с далматинцем на поводке. — Ты видела, каким он теперь стал.

— Ты видел его таким же на втором курсе?

— Да, но дело не только во внешности. Он сам сильно изменился. Снейп говорит, это из-за зелья и какого-то конфликта магии с его новым обликом, но я не знаю, чему верить. Впрочем, это и неважно. Просто это совершенно не тот человек, которого я видел на первом курсе в Запретном лесу и у зеркала Еиналеж, с которым я дрался на кладбище, который появился в Министерстве, когда мы искали Пророчество.

— Но, Гарри, раньше он и не был человеком.

— Если верить Снейпу, он и сейчас не человек, а его новое лицо обманчиво. Но мне кажется, дело в другом. Возможно, я обманываюсь и он такой, каким и был прежде. Но он как будто… успокоился что ли, — Гарри неуверенно смотрит на хмурящуюся Гермиону, гадая, понимает ли она, о чём он говорит.

— Да, ты сказал, он перестал быть нервным истериком, я помню.

— Не только это. Понимаешь, раньше у меня как-то не складывалось. Я не понимал, как к такому чудовищу в семидесятые могло присоединиться столько людей вроде бы пока в здравом уме. Даже если его идеи нравились чистокровным магам, сам он был просто ужасен. Даже тогда, на кладбище, я видел почти весь внутренний круг, и все они боялись. Они все вернулись к нему только из страха. А страх — это не тот инструмент, с помощью которого можно убедить такое количество народа идти за тобой и принять Метки. Я всегда знал, что тут должно быть что-то ещё. И я, кажется, теперь понял, что именно. Волдеморт, с которым мы семь лет сражались в школе, совсем не тот, каким был раньше, и не тот, который есть теперь. И сейчас я понимаю, почему люди пошли за ним.