— Сейчас везде неспокойно, — тихо замечает Гарри и, чтобы занять руки, стаскивает с носа очки и принимается протирать их.

— Гарри, — Гермиона откладывает письмо и смотрит на него очень серьёзно. — Я не в курсе, говорил ли тебе об этом Дамблдор, но, в любом случае, ты должен знать. Когда вышел «Придира», после того, как ты… как тебя… — Гарри торопливо кивает, чтобы не вынуждать Гермиону подбирать деликатные выражения. — В общем, после того выпуска многие, кто был на нашей стороне, действительно испугались, что ты, возможно, погиб и что надеяться им не на кого.

— Здравая мысль, — вставляет Гарри меланхолично.

— Но послушай. За первые недели с нашими точками связались несколько сотен человек. Виктор пишет, что наши сторонники объявились и в Румынии. Ты представляешь? Нас становится всё больше!

Водрузив очки на место, Гарри видит, что глаза Гермионы радостно блестят, а на её губах играет оживлённая улыбка. Он оглядывает четырёх друзей по очереди и замечает непонятную ему радость и на их лицах.

— И что? — пожимает он плечами.

— Как «что»? — Гермиона распахивает глаза. — Разве не понимаешь?

— Пока понимаю только одно: моя жалкая попытка принесла хоть какую-то пользу. Но мне кажется, это вы немного не понимаете. Ладно, пусть к вам примкнуло несколько сотен, а к Волдеморту только несколько человек. Но на самом деле это ничего не меняет. Через месяц состоятся выборы, Скримджер уйдёт в отставку — и Министерство будет полностью под контролем Пожирателей. И тогда…

— Что тогда? — вскидывает голову Рон.

— Тогда они проедутся по нам, как асфальтоукладчик по дороге. — Все, кроме Гермионы, хмурятся, пытаясь представить сравнение, но Гарри, махнув рукой, продолжает: — Вы думаете, что надёжно спрятаны в этом сарае? Так знайте: его пока не нашли только потому, что не очень-то и искали. Когда они возьмутся за Орден всерьёз, здесь камня на камне не останется. Сначала наш штаб, потом остальные точки. Поймите, это всего лишь вопрос времени!

Он нервно запускает пятерню в волосы и отворачивается к окну. Ничего они не поймут, ничего. Ими пока что движет голый альтруизм и постепенно угасающая надежда. Они совершенно ничего не знают, а Снейп с Дамблдором не дали себе труд объяснить, как на самом деле обстоят дела. Конечно, оно, наверное, и правильно. Вот только бесполезно. И нечестно.

— Гарри, — мягко начинает Джинни, когда пауза затягивается, — поначалу я думала, что у тебя просто стресс или шок или что-то там ещё. Я думала, тебе всего лишь нужно отдохнуть и прийти в себя после возвращения. Но сейчас мне почему-то кажется, что ты ведёшь себя так, как будто…

— Как будто точно знаешь, что надеяться не на что, — мрачно перебивает Невилл.

Снова повисает молчание. Гарри требуется несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и вновь повернуться к друзьям. Все они отложили свои занятия и теперь смотрят на него с недоверием и тревогой.

— Кажется, Люпин за завтраком всё прекрасно озвучил, — говорит он, глядя в пол. — Это как… Ну, как пчелиный улей. Убиваете одну пчелу или даже десяток, но пока матка жива, они будут плодиться до бесконечности. — Рон уже открывает рот, чтобы что-то вставить, но Гарри продолжает: — Даю перевод: пока жив Волдеморт, все наши потуги бесполезны. Убить его, вроде как, могу только я. А у меня ничего не вышло и другого шанса не представится. Вот и всё.

Пока друзья переваривают сказанное, Гарри прислушивается к себе. Только что он лаконично и довольно метко обрисовал ситуацию, которая сложилась фактически по его вине. Он пытается услышать глас совести или хотя бы почувствовать стыд, но всё на удивление тихо. Последние слова он произнёс, можно сказать, с равнодушием, словно речь не идёт об их грядущем уничтожении.

— И что ты предлагаешь? — наконец спрашивает Рон.

Гарри в ответ недобро усмехается.

— Извини, Рон. Моя лавочка свежих идей, кажется, закрылась два месяца назад. Отправиться к Волдеморту лично — это последнее, что я мог предложить Дамблдору. И я облажался.

— Давай посмотрим на это с другой стороны, — внезапно говорит Невилл спокойным, примирительным тоном. — Хуже от твоего пребывания в ставке никому не стало, а ты узнал там, думаю, немало полезного.

— Ох, Невилл, — Гарри задирает голову и упирается затылком в стекло. — Лучше бы не узнавал.

— Неужели всё на самом деле так плохо? — спрашивает Джинни в пространство. — Вернее, неужели у них всё так хорошо?

— Лучше, чем мы представляли, — шепчет Гарри.

— Тогда, может… — Рон окидывает неуверенным взглядом остальных, явно готовясь задать вопрос, мучающий их всех. — Может, расскажешь нам, как там? — Гарри смотрит на него и открывает рот, но друг предупреждает все его попытки возразить: — В смысле, нормально расскажешь, а не как утром?

Заранее настроившись отнекиваться, Гарри мотает головой, но тут голос подаёт Гермиона:

— Пожалуйста, Гарри. Мы должны знать. Мы имеем право знать всю правду, если её от нас опять скрывают.

— Мы уже не дети, — подхватывает Невилл. — Мы должны знать, что делать. Ведь речь идёт о наших жизнях. Тогда, перед Выпускным, Дамблдор ведь чувствовал, что на замок могут напасть, но ничего нам не сказал, не предупредил и… — он опускает взгляд на свои обрубленные ноги.

Гарри по-прежнему колеблется.

— Расскажи нам, Гарри, — просит Джинни. — Давай же. Ты ведь знаешь, что бы там ни случилось, мы не станем тебя осуждать. В любом случае, тебе пришлось хуже, чем нам всем.

Умоляющие глаза Джинни и Гермионы становятся последней каплей. В конце концов, они правы. Они имеют право знать. И он не станет поддерживать Дамблдора в его интригах и недомолвках.

Собравшись с духом и глубоко вздохнув, Гарри выкладывает друзьям всё: и про поместье, и про Пожирателей, и про работу, и про ночную прогулку, и про Лидс, и про Марка, и про Драко — всё на свете, старательно обходя в рассказе темы, связанные с Риддлом и, конечно же, Мальсибером. Он говорит тихо и монотонно, ни разу не сбившись. Как будто невидимый библиотекарь успел разложить все мысли у него в голове по полочкам, а ему осталось лишь озвучить их. Друзья слушают молча, не перебивая и не задавая вопросов. Порой, когда в истории проскальзывают неприятные и болезненные темы, их взгляды становятся сочувствующими, и в этот момент Гарри ощущает почему-то укол совести. Он не забывает тут же добавить, что всё на самом деле в порядке и сам он теперь в норме, как будто оправдывается за то, что у Пожирателей ему не было достаточно плохо. Чем дальше он говорит, тем больше ему хочется рассказать. Слова льются изо рта неудержимым потоком. Но в этом нет ничего странного — ведь это первый раз, когда он кому-то рассказывает о своей жизни в ставке. Кому-то, кто не был там и кто может разделить все его чувства, все тревоги, печали и одиночество.

К концу его длинной речи друзья ощутимо скисают. Рон сидит, опустив голову и изучая собственные руки, Гермиона задумчиво кусает губу, а у Джинни блестят глаза.