Сколько же она стоит, эта чёртова Книга?

– Семь лари, – ответил старик и немного укоризненно добавил, – только она не чёртова. Наоборот.

– Библия, что ли? – не понял я.

– Как семь?! – поразилась мама. – Но это ведь слишком мало за такую старинную книгу. Вы, наверное, хотели сказать семь тысяч лари?

– Семь лари, – повторил старик. – Я сказал что хотел.

Мама беспомощно переводила взгляд с Книги на меня, словно спрашивая, что делать.

– Семь лари? – почему-то шёпотом переспросил я.

– Семь, – подтвердил старик.

– Тогда мы берём. – Я отсчитал монеты. – Нельзя не взять, мам. Она же тебе потом сниться будет.

Старик захлопнул Книгу и виноградовый замок с лязгом защёлкнулся. Одной рукой он взял деньги, а другой протянул мне Книгу. Я чуть не уронил её, Книга оказалась ужасно тяжёлой. Мы уже собрались уходить, когда старик поманил маму и надел ей на шею словно из воздуха взявшуюся металлическую подвеску на кожаном шнурке.

– Да вы что! – возмутилась мама, – вы и так нам книгу практически даром отдали, и ещё медальон?!

Старик усмехнулся и сказал: – Книга без него не может. Он её охраняет.

Мама растерянно посмотрела на меня, поблагодарила старика и мы пошли к выходу.

Нодар ждал нас возле бронзового художника.

– Хорошая штука! – одобрил он Книгу и, повертев её в руках, спросил: – А ключ от неё есть? Она же закрыта.

Я попробовал открыть. Книга не открывалась.

– Подержи-ка, – сунул я Книгу маме и побежал обратно к старику.

Я прошёл весь книжный ряд туда и обратно. Никакого старика там не было.

сняла медальон, рассмотрела и повесила мне на шею, пробормотав, что ей не по возрасту носить украшения на шнурках. Я не ношу висюльки, но спорить с ней не стал, молча спрятал медальон под футболку. День был большой, все устали и я был расстроен – всё-таки обманул нас проклятый старик, не бывает таких драгоценных книг за бесценок.

Нодар довёз нас до дома и мы с наслаждением нырнули в прохладу квартиры. Мама положила Книгу на стол и не могла на неё надышаться – крутила, вертела, гладила. О джезвах, которые она несколько лет мечтала купить и теперь лежавших в её сумке, она совсем забыла.

Я тоже покрутился около Книги, но открыть её не удавалось, и я пошёл искать инструменты. Ничего, я справлюсь с её замком. Мне позарез надо проверить, живые в ней картинки или нет. Я облазил все закутки, но инструментов в этой квартире не было. Ни отвёртки, ни плоскогубцев, ни даже молотка. Только ножи и вилки.

Кухня навела меня на мысли о еде. Неплохо было бы подкрепиться. Почему после всех этих базарчиков и блошиных рынков всегда хочется есть? Наверное, потому что сам не замечаешь, как провёл там несколько часов.

– Бобо, ты куда? – вслед мне крикнула мама.

– В хлебную лавку на углу с Марджанишвили. Я у них в витрине хачапури видел.

– О, возьми побольше! – оживилась мама. – И лобиани. Устроим пир на весь мир.

Во дворе девчушка лет восьми, высунув от усердия язык, поливала асфальт из шланга. Молодые и пожилые мужчины в увитой плющом беседке играли в домино и громко переговаривались. Я остановился посмотреть на них. Никогда не видел, чтобы в наше время взрослые люди во дворе играли в домино, а для них это, похоже, было обычным делом.

– Хочешь сыграть? – пригласили они.

– Спасибо, нет, – смутился я и зачем-то спросил, – я в магазин бегу, вам что-нибудь купить?

Игроки загалдели, засмеялись и самый старший сказал: – Спасибо, Бобо! Ничего не надо. Хороший ты парень!

Я выбежал из двора. Не люблю, когда меня хвалят. И откуда они знают, что я Бобо? Не иначе Нодар рассказал или госпожа Лейла, наша квартирная хозяйка, она приходила утром, приносила завтрак. «Хороший ты парень, Бобо!» – передразнил я и припустил вниз по улице.

В магазинчике за углом накупил горячей свежей выпечки и сбегал через дорогу за лимонадом. Продавщица долго отсчитывала сдачу с тархуна и дюшеса, и я начал нервничать, что лепёшки остынут.

На обратном пути поделился хачапури с сидевшим у ворот церкви нищим. Соседей во дворе уже не было.

Я быстро поднялся на наш этаж и почувствовал тревогу. Дверь в квартиру была приоткрыта. Мама никогда не оставляет дверь нараспашку, она жуткая трусиха. Я прислушался, потом осторожно заглянул в щёлку. Тихо. Слишком тихо. Я рывком раскрыл дверь и обомлел.

Всё в квартире было перевёрнуто вверх дном. А мамы не было. На сколько минут я выбегал? Минут на пятнадцать, если не меньше. Кто мог за это время разгромить квартиру и похитить маму? А может, мама убежала звать на помощь? Но почему я её не встретил? Она побежала в другую сторону? Вряд ли. Мама всегда беспокоится в первую очередь обо мне и в случае опасности она побежала бы меня спасать. Я у неё один. И она у меня одна. А сейчас и вовсе ни одной.

Я в чужой стране, не знаю языка, не знаю никого, кроме нескольких маминых коллег, но их номера есть только у мамы в телефоне, а мамин телефон валялся на полу разбитый. Книги на столе не было.

Я обошёл всю квартиру, заглянул в каждый угол, рассмотрел все разбросанные вещи. Книги не было нигде. В том, что маму похитили, я не сомневался. Но зачем? Зачем она кому-то понадобилась? Если хотели забрать Книгу – ну и забирали бы, а зачем забирать маму? Какой выкуп за неё можно потребовать? Она же не миллионер. И что мне теперь делать? Как нужно себя вести, когда у тебя похищают родителей? Киднеппинг – слышал, а вот о мамнеппинге – никогда. Или здесь он называется по-другому? Если «мама» здесь значит «папа», а «деда» значит «мама», то похищение мамы, то есть деды, будет «деданеппинг»? И слово дурацкое, и вся эта история бред!

– Тук-тук, извините, что поздно. – У порога стоял Нодар с пакетами в руках и ошарашенно разглядывал комнату. – Вай ме! – потрясённо выдохнул он. – У вас тут что, землетрясение было?

Странный он парень, Нодар. Всегда старается пошутить.

– У нас тут… мама исчезла, – я сглотнул комок в горле. Не буду плакать. Не при нём.

– Тааак… – Нодар обвёл глазами комнату и взгляд его упёрся в мамин телефон, вернее, в то, что им раньше было. Потом он посмотрел на меня: – А ты чего с сумками стоишь?

Я и не заметил, что до сих пор держу пакеты с покупками в руках.

– А ты? – переспросил я.

Нодар протянул вперёд руки с набитыми до отказа пакетами: – А я вам покушать привёз. Моя бабушка ачму испекла, а это девочки с кафедры долму передать просили, ну и так, по мелочи.

«Хорошие мелочи, – подумал я, глядя на выпирающие из пузатых пакетов свёртки, – килограммов на десять». А вслух сказал: – Спасибо. – И расхохотался. Я не собирался смеяться, но хохотал и хохотал, и никак не мог остановиться. Мы с ним стояли друг напротив друга с дурацкими пакетами, полными еды, а мамы не было.

Нодар отнёс пакеты в кухню, достал телефон и принялся названивать и что-то объяснять по-грузински. Как я понял из имён, которые он называл, сначала он позвонил декану в институт, потом ещё одному человеку с кафедры, и только потом вызвал полицию. Закончив разговаривать, отнёс и мои пакеты в кухню и по-хозяйски убрал продукты в холодильник.

– Может, поешь, пока полиция не приехала?

Я помотал головой. Не до еды сейчас. Нодар кивнул и принялся снова осматривать квартиру.

– Слушай, а это здесь раньше было?

На вешалке у входной двери на рожок для шляп был наколот книжный лист.

– Как думаешь, можно его трогать? – спросил Нодар. – Может, на нём отпечатки пальцев?

Я подошёл и снял листок с пронзившего его копья. Грибоедов. «Горе от ума». Кто и что хотел этим сказать? Мама филолог, она никогда не вырвет страницу из книги, для неё это всё равно что человеку руку оторвать. И всё же… А вдруг мама хотела мне что-то сказать? Но что? Грибоедов? Шифр? Я быстро достал из чемодана мой блокнот и сделал решётку. Наложил на книжный лист, проверил. Никакой криптограммы. И всё же зачем-то этот листок оставили. Это записка. Но о чём? «Уж коли зло пресечь: Забрать все книги бы да сжечь». О Книге? Забрали Книгу, чтобы сжечь? Кто? Забрали Книгу, чтобы пресечь зло? Какое? Ничего вразумительного в голову не приходило, только вспоминались ухмыляющиеся морды дэвов на Мтацминде.