- Бедное дитя, - совсем иным тоном сказала она, гневно посмотрела на слуг и топнула ногой. - А ну-ка отпустите ее!

- Ее? - заикнулся кто-то, но другой, по-видимому, главный, перебил его:

- Будет исполнено, ваше сиятельство, - испуганно забормотал он, и Матильда почувствовала под ногами пол. - Мы выкинем ее за дверь, как вы прикажете.

- Вы, что, не поняли? - спросила женщина, высоко подняв бровь. - Отпустите ее и пусть она подойдет ко мне!

Матильду отпустили, и она, помедлив, хотела было сделать книксен, но вовремя спохватилась, вспомнив о мужской одежде. Она неловко поклонилась, щупая языком дырку в зубе, а затем послушалась графиню, перешагнув через упавшие и раздавленные колбаски.

Женщина достала кружевной платок и с материнской настойчивостью вытерла Матильде щеки.

- Согрейте воды, - скомандовала она слугам. - И принесите, наконец, обед! Не бойся ничего, - совсем иным, мягким тоном произнесла графиня, обращаясь к Матильде. - Я позабочусь о тебе...

Руди пришел в себя от монотонного скрипа телеги. Его мутило, хотелось пить, и соломинка, качавшаяся над его головой, невыносимо, до тошноты раздражала его. Выше нее было небо, голубое почти до прозрачности, но и оно мешало ему сосредоточиться и собраться с мыслями.

- Пришел в себя? - над ним склонилась Магда. Она сунула ему в рот тряпку, пропитанную чем-то кислым, и он заворочался, стараясь выплюнуть ее. В плече и груди жгло, словно приложили кочергу. От кислого почему-то ослабла жажда, и он прекратил сопротивляться. Над головой зажужжал толстый бычий слепень, но Магда отогнала его тряпкой.

"Куда мы едем?" - хотел спросить Руди, но вместо голоса вырвалось какое-то сипение.

- Молчи уж, - посоветовала ему Магда, исчезнув с его глаз вместе с живительной прохладой. Он кое-как повернул голову. Она сидела рядом, сгорбленная и хмурая - в руках у нее был только плохо замотанный узелок, из которого торчало горлышко глиняного сосуда, заткнутого пробкой.

- А чего господину молчать? - вмешался мужик спереди, наверное, возница. Его диалект резал Руди ухо. - В деревне-то господин и не умолкал вовсе.

Руди удивленно поднял бровь, и Магда неохотно отозвалась:

- Мало ли чего человек в бреду наговорить может... Кто его знает, помешался, к примеру.

- Ну, ты его выгораживай больше. Сама на господина порчу навела, небось, а теперь испугалась!

Магда презрительно скривилась.

- Что ж ты не жалуешься на мазь, которую я тебе готовила, когда тебе спину схватило? Может, я и туда порчи навела, а?

- Все вы, ведьмы, один народ, - неуверенно пробормотал мужик, но притих.

- Вот и славно, - сварливо ответила Магда. - И помалкивай, а то превращу тебя в жабу, раз я, по-твоему, ведьма.

- Чего это, "по-моему"! Все так говорят, - проворчал он после долгой паузы и заругался на лошадь. - Ты - ведьма, внучку свою отдала дьяволу, да и барона нечисть какая-то сменила, а мы-то его за человека держали... Деньги платили...

- А раз платили, значит, все вы дьяволовы пособники! И отлучат всю вашу чертову деревню от церкви, ясно? - вызверилась Магда. Руди видел, как сузились ее глаза, и про себя призвал ее к осторожности. Что могло случиться в деревне? Как он сам мог что-то сказать? Так или иначе, ей стоило бы помолчать - он много раз видел, как темные люди принимали неосторожные слова на веру, и на этом строилось обвинение. Императорские законы были милостивы к заблудшим, но нетерпимы к грешникам. Он хотел поднять руку, чтобы остановить Магду, но не смог.

- Чтоб язык у тебя отсох, - испуганно пролепетал возница. - Я к тебе со всей душой, а ты угрожать мне вздумала! На суде-то мне что говорить теперь?

- На что совести и ума хватит, - Магда взглянула на Руди и упрямо сжала губы. Он почти физически чувствовал ее неприязнь. Воцарилось молчание; она склонилась над своим узлом, будто над ребенком, и ее коса выпала из-под чепца. Руди показал взглядом, что хочет пить, и Магда - не сразу и неохотно - откупорила снова свой сосуд и промокнула серую тряпку, чтобы провести по его губам и выжать напиток ему на язык.

- Если бы один господин не приехал сюда, - с ненавистью шепнула она ему, - и не кинул бы дрожжей в нашу опару, ничего бы этого не случилось.

"Но дети пропали, - безмолвно ответил Руди. - Я не виноват в том, что каждый из вас неумело скрывал".

- Где солдаты? - наконец спросил он скрипучим голосом, когда ему показалось, что горло достаточно смягчилось.

- Часть ушла вперед, часть идет позади, - ответила Магда. - Как же, надо следить с безопасного расстояния, не отравила ли ведьма их господина!

- Почему... ведьма?

- Потому что вытащила на себе ваше дородное тело, - прошипела она. - А господин в бреду принялся твердить об оборотнях и о бароне, и добрые христиане решили, что дом сжег дьявол и его приспешники, и только ведьма, перепугавшись, вынесла прекраснодушного господина, воспользовавшись своими бесовскими силами! Вот добрые люди и взяли ведьму. И схватили. А семью ее прогнали прочь, поделив их вещи. И, слава Пресвятой Деве, а то бы и они ехали на костер вместе со мной! - она неожиданно запнулась, но продолжила с не меньшей яростью: - И добрый господин, как оправится, будет сидеть рядом с судьей и давать показания о том, что ему привиделось...

- Нет! - выплюнул Руди.

- Не знаете вы людей, - угрюмо отрезала Магда. - И сидеть будете, и судить будете. Может, скажете что-нибудь: зачем жечь ведьму, она уже стара, пусть доживает свой век! И секретари запишут ваши слова, как благороднейший из поступков, и будут славить вас там и сям. А дровишки уже догорят к тому времени, и ничего от меня не останется, кроме углей. Оно ж известно: знатным людям и вместо камня пряник поднесут, а простым - и вместо корки камень.

- Значит... Рассказать правду.

Последние слова утомили его, и он закрыл глаза, проваливаясь в тягучую дремоту.

- Кто поверит этой правде? - донесся тоскливый голос Магды. - Разве эти руки могли носить драгоценности? Разве бывает такой загар у благообразных дам из салонов? Никто из них не говорит тем языком, к которому я приучена, и не умеет делать ничего, кроме как наслаждаться жизнью, наставляя рога своим мужьям... Господа судьи - не дураки, - она помолчала. - Нет, я не жалуюсь. Есть люди, кому Бог полной ложкой отсыпает горя. Одного бы я хотела перед смертью - удостовериться, что с Лене все в порядке. Сыновья мои не пропадут, где бы их не носило, а я славно пожила.

Руди хотел утешить ее, но и он знал, что если один раз попадешь вниз, наверх почти не выбраться, и что людей может разубедить лишь чудо, которое случается так редко, что легче думать, что оно никогда не случится. Он упрямо произнес про себя это слово несколько раз, пока оно не распухло в его голове так сильно, что вытеснило все остальное, и ему привиделась пыльная дорога среди полей, без конца и без начала.

Когда он пришел в себя в следующий раз, телега уже стояла на дворе за каменной стеной, и вокруг него суетился доктор в длинных остроносых туфлях.

- Усадите его, - требовал он от слуг, которые обступили телегу со всех сторон. - Но, ради всего святого, болваны, делайте это медленно, ибо благородный организм не чета вашему, и малейшая встряска может нарушить его внутренности, что, в свою очередь, помешает оттоку всяческих жидкостей... О! Вы пришли в себя! - несмотря на свои слова, он с жаром кинулся целовать Руди руки, не заботясь больше ни о внутренностях, ни о спокойствии. - Я велел принести вам портшез, мой друг, и вас в целости и сохранности доставят в лучший дом этого города, ну а я - скромный врач... Кстати, мое имя, господин, - Иероним Вайс, вы ведь знаете, что белый - это цвет здоровья? Такой приятственный каламбур! - помогу вам как можно скорее встать на ноги. Мази, пилюли, притирания, микстуры - все, все есть в этом городе, чтобы поправить ваше драгоценное здоровье... - Ну вы, остолопы! - он опять обратился к слугам своим вторым голосом, потерявшим все льстивые нотки. - Не уроните господина в навоз!