Рецензент:

доктор философских наук, профессор С. А. Лишаев

доктор философских наук, профессор В. А. Конев

Расшифровка и обработка текста, примечания

Ольги Владимировны Павлухиной

Наша монография представляет собой попытку систематизировать многолетнее чтение курсов по философии возраста на философском факультете Санкт-Петербургского государственного университета, в Санкт-Петербургском гуманитарном университете профсоюзов – а также в других аудиториях¹. Мы имели счастливую возможность в диалоге с заинтересованными студентами не просто произносить некоторые по возможности систематические «общие места» по философии возраста, но превратить эти лекции в дискуссии – в своеобразные «мозговые атаки», где стремились осмыслить феномен персональной и социальной жизни как возраст.

Таким образом, задача монографии, которая сложилась в результате этой работы, предстала как двоякая: во-первых, она являет собой более или менее систематический курс, который может помочь в учебном плане; во-вторых, здесь формулируются некоторые новые, недостаточно ясные, вопросы в философии возраста и обсуждаются возможные пути их решения. К таким относятся, например, проблемы неотении, некоторые аспекты взаимодействия возраста социума и возраста индивида, также ряд других.

Диалогическая форма монографии, возможно, для многих непривычная, пытается представить живой процесс гуманитарного исследования в традициях «диалогической философии» от И.-Г. Гамана до М. Бахтина. В сущности, философское исследование всегда, начиная по крайней мере с Сократа, было тесно связано с образованием. Этой методологии, в некоторых существеннейших пунктах комплементарной по отношению к «трансцендентальной философии», уделяется в современных исследованиях недостаточное внимание. Таким образом, становятся возможными обучение в исследовании и исследования в учебном процессе (и эксцессе!).

Существенно для нашего исследования экзистенциальное его измерение. То обстоятельство, что одному из нас в настоящее время уже далеко за семьдесят, а другой находится в возрасте, обозначенном в монографии как «акме», позволяет авторам пропустить философскую аналитику возраста через своё внутреннее мироощущение. Отсюда, в частности, внутреннее напряжение представленного диалога, явно или скрыто перерастающее подчас в довольно жесткую полемику «отцов» и «детей». Проскальзывающие в тексте архетипические образы Евгения Базарова и Павла Петровича Кирсанова играют не случайную, а весьма существенную роль.

Авторы выражают глубокую благодарность Ольге Владимировне Павлухиной, кандидату философских наук, которая взяла на себя огромный труд по расшифровке диктофонных записей, по структурированию и литературной обработке текста. Без её самоотверженных усилий данная монография не могла бы состояться.

Мы хотели бы также сердечно поблагодарить наших заинтересованных слушателей, особенно студентов философского факультета СПбГУ, которые помогали нам и вдохновляли нас как в постановке вопросов, так и в их решении.

Константин Пигров,

Александр Секацкий

Константин Пигров: Проблема возраста с философской точки зрения – это не что иное, как вопрос о времени, поставленный перед человеком в практической плоскости его собственной неповторимой жизни².

Почему возраст столь важен для каждого человека? Говоря о возрасте, я говорю об одном из ключевых измерений человеческой индивидуальности. Он задевает глубинные основания нашей жизни, он так же уникален, как уникальна каждая человеческая жизнь. Ясно, скажем, что «сорок лет» мужчины не равны «сорока годам» женщины, «сорок лет» рабочего не равны «сорока годам» ученого исследователя, словом, «сорок лет» одного человека не равны «сорока годам» другого.

Возраст в обыденном сознании выражается прежде всего количественно, но это неточная, обеднённая характеристика. Возраст, сведенный только к цифре, выражающей прожитые годы, то есть только к количественному измерению, обнаруживает плоскую абстракцию бесконечно многообразного процесса/эксцесса жизни. Конечно, такая абстракция необходима для познания человека вообще и познания человеком самого себя, но ни жизнь человека, ни его возраст ею не исчерпываются. Чтобы конкретизировать тему индивидуальности возраста, несводимой только к количественной характеристике прожитых лет, обратимся не к тому, как считается возраст, а к тому, как он переживается, – к его экзистенциальной³ характеристике. Человеческий возраст – это феномен меры как единства количества (прожитых лет) и качества (неповторимой индивидуальности жизни).

Человек – конечное существо. Глубинный смысл концепта возраста (идеи возраста, понятия возраста) заключается именно в конечности человеческого бытия, смысл человеческого возраста – в его ограниченности, в конце концов, в смертности каждого человеческого существа. Человек рождается в сущностном плане как бы «из ничего», и он смертен – уходит в небытие. Сама его жизнь между рождением и смертью как скольжение на волне в серфинге.

Конечно, возрасты взаимосвязаны, «поддерживают» и/или отрицают друг друга. Но каждый возраст (детство, отрочество, юность, зрелость, старость) не является только средством и обязательно имеет ценность в самом себе. Каждый возраст самоделен и самоценен. Нельзя считать, что детство – это всего лишь некая «вспомогательная конструкция» – строительные леса, с помощью которых можно выстроить «хорошую» или «плохую» взрослость. Или, далее, взрослость не есть всего лишь «средство» для достойной старости. Возраст есть изнутри, экзистенциально переживаемое нами время бытия, которое представляет собой самоценность.

Александр Секацкий: Вот простые свидетельства, подталкивающие к очень даже существенным выводам. Допустим, перед нами младенец, срок жизни которого пока измеряется неделями: ему шесть недель. Затем о детях говорят: ему восемнадцать месяцев… Далее количество лет уже оказывается более или менее оптимальным показателем возраста, в соответствии с которым действует и социальная матрица. И, наконец, мы говорим: да ему уже пошел восьмой десяток…

Такая калибровка есть внутренняя размерность, и она, безусловно, отражает саму суть дела. В возрасте от тридцати до сорока, например, уточнение количества месяцев нелепо и напоминает известный парадокс П. Витгенштейна: «Если яблоко созревает в течение лета, могу ли я сказать, что это яблоко зреет уже полчаса?»⁴. В сущности, в возрасте от восьмидесяти до девяноста количество лет уже оказывается условностью. Тем не менее в этих нехитрых констатациях скрыта имманентная определенность всякого времени – самого времени; возможно, что даже разделение на прошлое, настоящее и будущее оказывается чем-то более сложным и искусственным, чем эта исходная самоочевидность калибровки времени, времени всякого сущего. Собственные кванты каждого времени в большинстве случае несоизмеримы с квантами соседнего времени, отсюда вытекает и абсолютный произвол времени циферблатов, но любая обогащенная темпоральность подчиняется правилу укрупнения внутренних счетно-учетных единиц. Если есть «закон Ома для участка цепи», то можно сформулировать что-то вроде своеобразного закона для участка хронопоэзиса⁵, который определяется пределом применимости имманентных счетных единиц: как только они перестают быть самодостаточными, можно говорить о следующем участке хронопоэзиса – либо того же самого, либо отпочковавшегося иного, нового, времени, которое, опять же само может стать мэйнстримом, «захватив» какую-нибудь регулярность. А может быть, отклонившееся время будет вновь возвращено.