Рассказ продолжил Батюшка: "Мы рассказываем о самих себе. Они привязали нас друг к другу, привязали крепко, на много узлов, хвостом к хвосту, чтобы мы никак не могли убежать. Нам не приходилось встречаться лицом к лицу с опасностью наверху, не приходилось добывать пропитание. Мы должны были только есть и пить, чтобы вырасти сильными - ты же видишь: мы намного больше тебя - и спариваться. И все это согласно приказаниям Расы".
- Понимаю... Я не знал. Это хорошо, да. Это мудро.
В ответ на это Батюшки и Матушки раскричались. "Это нехорошо! - заявили они. - Это немудро! Это неправильно! Когда мы были маленькие и несмышленые, нас привязали друг к другу, и это было хорошо, да. Но держать нас на привязи теперь нехорошо. Мы тоже хотим разгуливать на свободе! Мы хотим увидеть златосияние и рабов, а не сидеть тут в сумраке на привязи!"
- Одноглазый! - закричали они. - Тебя выбрали, чтобы ты служил нам...
- Да, - пробормотал он. - Я принесу воды.
Но они хотели от него вовсе не этого. "Одноглазый, - зашептали они, хороший, красивый, умный, молодой Одноглазый со свежим дыханием. Освободи нас! Развяжи эти узлы! Нам не достать до них, а ты сможешь до них достать..."
Он запротестовал: "Я не смею".
Сердитые голоса зазвучали громче: "Ты должен! Так приказывает Раса! Мы хотим править, и мы будем править, и ты будешь править вместе с нами!"
- ...спариваться с нами! - голос Матушки, на ушко. Он задрожал.
И снова они заговорили шепотом, с присвистом: "Слушай, Одноглазый, ты ведь, наверное, знаешь, где находятся смертельные места и положенная на виду еда, которую нельзя есть. Принеси сюда такой еды, положи ее. Мы будем знать. Мы проследим, чтобы Смотритель съел ее, когда вернется. Тогда, Одноглазый, тогда..."
И вдруг тишина.
Все подняли головы.
В низком голосе Батюшки пронзительно зазвучал страх: "Это дым!"
Но другой Батюшка сказал: "Раса позаботится, чтобы с нами не случилось ничего дурного". И все остальные повторили его убежденные слова. Они задвигались туда-сюда, характерным для них способом, странным, ограниченным: несколько шагов в каждую сторону и кругом, и друг поверх друга, и назад. Они ждали.
Одноглазому показалось, что дым становится гуще. А Матушка сказала: "Пока мы ждем, давайте слушать, не идет ли Смотритель, не слышно ли шагов тех, кого Раса пошлет спасать нас. А ты. Одноглазый, проверь пока узлы. Посмотри узлы, попробуй, не удастся ли тебе освободить нас".
- Что это за разговор, "попробуй", "проверь", "посмотри"? - спросил тогда Батюшка. - Стоит ему взяться за дело, и все будет готово! Разве мы не обсуждали это меж собой, всегда, всегда? Разве мы не так решили?
Вторая Матушка сказала: "Это так. У Одноглазого есть свобода, полная свобода передвижения, а у нас нет; он может добраться до узлов, а мы не можем. Давай, Одноглазый. Действуй. А пока ты будешь освобождать нас, мы станем слушать, а когда мы окажемся на свободе, нам уже больше не придется дожидаться Смотрителя и прочих. Почему они не идут?" - растерянно и ворчливо сказала она под конец.
И они кричали ему, чтобы он их отвязал и освободил их, и замечательные вещи станут принадлежать ему вместе с ними. "А если нет, - визжали они, мы тебя убьем!"
Они оттолкнули его и велели начинать. Сильно пахло дымом.
Вскоре он сказал: "Я ничего не могу поделать. Узлы слишком тугие".
- Мы убьем тебя! - завопили они. - Это не так! Мы решили, что это не так! - Он пытался снова и снова, но не смог ничего сделать.
- Слушайте, Матушки и Батюшки, - сказала нежноголосая. - Времени нет. Никто не идет. Раса бросила нас. Наверное, им угрожает опасность; чем рисковать, они скорей оставят нас погибать, а потом заново сделают отбор и заведут новых Матушек и Батюшек.
Тишина. Они напряженно вслушивались, принюхиваясь к удушливому воздуху.
Затем все остальные в ужасе подпрыгнули с пронзительным криком, снова упали, перекувыркиваясь друг через друга. Раздался голос Матушки, мягкий, теплый, полнозвучный, нежный: "Остается лишь одно. Если узлы не развязываются, их нужно разрезать. Одноглазый! Зубы. Скорей! Давай!"
Все остальные съежились и, тяжело дыша, припали к земле. Одноглазый вонзил зубы в живой узел, и тут же Батюшка завизжал, выпрыгнул вперед и закричал: "Стой!"
- Это боль! - захныкал он. - Я не чувствовал боли прежде, я не могу ее вынести. Смотритель придет, другие спасут нас. Раса...
И никто не стал слушать Матушку.
- Матушка, мне страшно, - сказал Одноглазый. - Дым все гуще.
- Так иди, спасайся, - сказала она.
- Я не уйду без тебя.
- Я? Я - часть целого. Иди. Спасайся.
Но он все же не пошел, а снова подполз к ней. Наконец они подошли к концу прохода. Им не удалось сосчитать всех погибших. Матушка уцепилась за него передними лапами. Задние ее лапы волочились. Она ослабела, потому что сделавшая ее свободной рана оставляла позади след из густой красной крови.
- Это мы снаружи? - спросила она.
- Думаю, да. Да, должно быть. Смотри! Наверху - златосияние! Остального я не знаю, - ответил Одноглазый.
- Значит, это - златосияние. Я слышала... Да, и про остальное тоже слышала. Вон там - дома рабов, а вот поля, которые возделывают рабы, с которых они получают еду, которую они запасают для нас. Давай помоги мне, ведь мне приходится медленно идти, и мы отыщем себе место. Мы станем спариваться, ведь теперь мы - Раса. - Голос у нее был сама нежность. - И нет нам скончания.
Он сказал: "Да, Матушка. Нет нам скончания".
Единственным своим глазом он окинул Снаружи, Верхний Мир рабов, которые считали себя господами, которые вели нескончаемую войну с Расой при помощи капканов и терьеров, и хорьков, и яда, и дыма. Неужели они сочли это массовое убийство победой? Если так, они обманулись. Это была всего лишь стычка.
Рабы по-прежнему остались рабами; связанные хвостом к хвосту королями.
- Пойдем, Матушка, - сказал он. И медленно, мучительно, с чувством непоколебимой уверенности он и его новая самка отправились овладевать миром.
