И потому я должен найти этого Шурика.

Есть еще другая причина его найти и кастрировать.

Всю жизнь я спорил, искал месторождения, читал умные труды, писал научные статьи и приключенческие книжки, короче, всю жизнь витал в надуманном мире. И потому, оказавшись в безапелляционно капиталистическом, крепко-накрепко сел на мель, то есть на свой несчастный прожиточный минимум. И вот появился шанс сняться с этой крайне неприятной мели. Если я докажу себе, что могу делать земные, трудные и невыдуманные дела, опасные дела, то я смогу сделать так, что и для Юлии этот брак будет последним.

То есть единственным.

Если я найду этого негодяя и накажу его, то стану в ее глазах мужчиной, мужчиной, а не мужчинкой... Мужчиной, к которому прислушиваются, мужчиной, которому повинуются и пекут пирожки с капустой и дарят на дни рождения сердечные подарки. Так что путь у меня один, это путь к горлу этого Шурика...

А Юля, судя по всему, уже не хочет, чтобы я этим занимался. Сейчас не хочет. Боится, что в фирме узнают... И потому ничего не рассказывает.

Что же делать?..

Как что? Недавно она взяла на работу двоюродного брата. На две с половиной тысячи баксов. Меня еще тогда покоробило, что взяла не меня. Протирать штаны за компьютером, я умею намного лучше его. Не успеваю новые брюки покупать. Правильно сделала, что не взяла. Любовник в подчиненных – это подрыв авторитета.

Значит, двоюродный брат... Как же его зовут? Забыл... Кажется, на "В". Виталий? Нет... Владимир? Нет. Владик? Да, Владислав. Владик Остроградский. Пижон, каждый день меняющий галстуки, и каждые полгода – машины. Поеду-ка я к нему в "Северный Ветер"... Хотя зачем туда ехать? Терпеть не могу эти пальмово-аквариумные офисы с механическим населением. Позвоню, телефон есть в записной книжке, встретимся где-нибудь в кабаке поблизости, хотя бы на тех же самых Чистых прудах".

Допив пиво и подавив желание взять вторую кружку, Смирнов позвонил с ближайшего телефона-автомата. Остроградский, не задавая вопросов, на встречу согласился.

Пожали они друг другу руки в маленьком кафе недалеко у "Тургеньевской". Заказали пива с креветками и по бифштексу.

– Дело серьезное, и ты должен поклясться мне, что никому ничего не расскажешь. Ни свату, ни брату, ни даже любимому начальнику, – потребовал Смирнов, думая, не заказать ли еще по сто пятьдесят водки. Ведь пиво без беленькой – деньги на ветер, это каждый знает.

Владислав поклялся молчать. Смирнов заказал по сто пятьдесят и рассказал о визите Шурика в его квартиру. Когда он говорил об изнасиловании Юлии, Остроградский сидел безучастно.

– Ты уверен, что все это придумано и поставлено руководством нашей фирмы? – спросил он кисло, когда Евгений закончил.

– Нет, конечно, – потупился Смирнов. – Просто во всех детективах расследования начинают с изучения моральной обстановки в семье и на работе пострадавшего. Вот я и начал с тебя.

– Понятно... – усмехнулся Владислав. – Ну что мне тебе сказать? Борис Михайлович? Да, есть у него с Юлей нестыковки. Она смелее его. Грамотнее экономически. Смотрит дальше, хочет большего. И в уме у нее, скажу прямо, далеко идущие планы. А Борис Михайлович все время говорит: "Тише едешь – дальше будешь". Если и решится на серьезный шаг, то трижды подумает. Нет, вряд ли он заказал изнасилование. Он умный мужик, знает, что всему нужен противовес, в том числе и его собственной персоне...

– Значит, не он?

– Вряд ли... Нет, не он.

– А кто же?

– Не знаю...

– Не может быть, чтобы не знали. Что-то вы с сестричкой темните.

– Это точно. Скажу тебе по секрету, что перед твоим звонком я разговаривал с ней. И она попросила ничего не рассказывать ни о фирме, ни конкурентах и общих знакомых.

– Чем аргументировала?

– Тем, что ты, в конце концов, наделаешь глупостей, и всем нам троим в разной степени не поздоровится. Я тебе также советую успокоиться и подумать о более серьезных делах.

– Значит, вы оба не хотите ничего выяснять...

– Конечно, не хотим, – холодно посмотрел Остроградский. – Юлия, находясь в состоянии сильного душевного волнения, тебя с панталыка сбила, под влиянием момента сбила, и ты завертелся. Представляешь, сколько всего ты можешь накрутить со своим дилетантским расследованием? Начнешь совать свой нос в дела фирмы. И, в конце концов, получится скандал с газетной трепотней и сплетнями, и меня с Юлией просто уничтожат. Естественно, после того, как ты получишь в своем подъезде пулю в живот и умрешь в муках под мусоропроводом. И еще...

– Послушай, дорогой! – остановил его изумленный Смирнов. – Ты что, не понял, что твою сестру изнасиловали? И изнасиловали дважды? И обещали прийти еще и трахнуть в задницу?

– Понял. И сочувствую выше крыши. Но ты, Евгений Александрович, просто не знаешь, что такое изнасилование. Что оно представляет собой на самом деле...

– И что же это такое? Поясни свою мысль примером.

– Объясняю. Изнасилование – это когда тебя выбрасывают с работы, за которую ты получаешь две с половиной тысячи баксов, выбрасывают в обовшивевший научно-исследовательский институт с окладом в две тысячи рублей и дыроколом в придачу.

– Понятно. А все остальное – это, значит, так, просто сыпь на мягком месте...

Остроградский обезоруживающе засмеялся.

– Сечешь масть, ученый. И потому кончай эту дурацкую игру в Эркюля Пуаро с усиками, женись на Юльке, рожай детей и наслаждайся обеспеченной жизнью.

– Я бы с удовольствием... – вздохнул потерявший колею Евгений Александрович.

– Только имей в виду: в послеродовом декрете придется сидеть тебе. Юла надолго работу не бросит.

Смирнов мечтательно протянул:

– Ну и посижу. Что тут такого? Ты просто не представляешь, как это здорово смотреть, как дети растут...

– Растут и превращаются во взрослых, таких же, как мы?

– Ну, не надо о грустном. Не все дети становятся такими, как ты... Некоторым везет.

Владислав заулыбался и заказал бутылку армянского коньяка и шашлыков из осетрины. Он мог себе это позволить.

Когда бутылка опустела, Смирнов вспомнил, что у него в кармане лежат шестьсот тридцать долларов. И все началось сначала.

Выписавшись из больницы, Юлия взяла десятидневный отпуск, и по совету лечащего врача улетела в Египет лечиться "вечностью". Смирнов по понятным причинам лететь отказался. Юлии он сказал, что денег на заморские путешествия у него нет, а зависеть в материальном плане от кого бы то ни было, он не желает.

– А как же ты жить со мной собираешься? – удивилась Юлия, услышав это заявление. – Я за одну квартиру плачу больше, чем ты получаешь в год.

– Привыкну потихоньку... – ответил Смирнов, сам себе не веря. – Или разбогатею чудесным образом.

– Ну-ну, – проговорила Юли, разглядывая жениха с иронией. – Глупости все это. Когда мы поженимся, все у нас должно стать общим. И деньги, и друзья, и враги...

Разжевав "...и враги", Смирнов в который раз поклялся найти Шурика, найти и наказать.

– Так не бывает, чтобы все общее... Даже у супругов.

– Но стремиться к этому нужно, – улыбнулась Юлия, приложив ладошки к щекам Смирнова. – Давай отпразднуем нашу помолвку в ресторане?

– В Балчуге?

– Естественно.

В ресторане они сели за свой столик.

В дорогу Юлия одела отчаянно идущее ей легкое алое платьице, общей площадью не более четверти квадратного метра, и Евгений Александрович чувствовал себя обкраденным.

– Ты там с агрономом не гуляй, ноги выдеру. Можешь пару раз пройтись с председателем... – буркнул он на прощание, не в силах отвести глаз от ткани, любовно прижавшейся к телу женщины.

– Египетского национального банка?

– Ага... Я люблю тебя.

– Я знаю. И дорожу этим.

Владислав Остроградский, также провожавший Юлию, отвез Смирнова домой. В пятом часу вечера они прощались у подъезда, и Смирнову показалось, что кто-то смотрит на них из окна его квартиры, располагавшейся на втором этаже.