Сантьяго чувствовал, что заинтригован. Слова Деменитора рождали в его голове захватывающие дух картины, в которых он принимал самое активное участие. И как только он мог ограничиваться каким-то одним способом удовлетворять себя, когда мир полон объектов для совокупления? Мужчина разлепил губы, снова принявшие прежнюю форму, и произнес:
-Хорошо, я согласен на все. Где твое абсолютное удовольствие?
Деменитор хитро улыбнулся и встал из-за стола, расправляя свой белоснежный пиджак.
-Оно уже здесь. Побежали! -- сказал он и припустил в сторону выхода, так что полы его одежды всколыхнулись как крылья.
Сантьяго всего мгновение недоуменно смотрел на удаляющегося владельца заведения, когда мир вдруг вернулся в нормальное состояние, а потолок и стена в районе сцены начали трескаться. В образовавшиеся щели сыпалась кирпичная крошка, освещение предательски заморгало. Никто из посетителей не обратил внимания на происходящее, даже когда часть потолка рухнула на сцену, погребая под собой безучастных зрителей. Сантьяго отбросил свой стул в сторону и побежал к выходу, на пути неловко запнувшись о ножку стола. Уже подбегая к выходу, он обернулся, чтобы увидеть малую часть того, что вызвало обрушение. Это была невообразимо огромная складка чего-то, напоминающего кожу или жировое отложение. Покрытая кучерявыми волосами коричневого и бурого оттенков, она проседала откуда-то сверху, выдавливая потолок, разнося вокруг урчание более громкое, чем грохот разрушений, и источая запах немытого тела.
Сантьяго так бы и остался взирать на плоды собственного сорвавшегося в пике воображения, но рука в белой перчатке схватила его за плечо и потянула вверх по лестнице -- на воздух. Освободившись от оцепенения, как от злых чар, мужчина побежал за своим благодетелем, стараясь не потерять из виду белое пятно его одежды, петляя по тем же переулкам, где всего пару часов назад искал клуб "CARNEM". За спиной раздавались звуки новых разрушений, распространяющихся вокруг чего-то огромного и громоздкого.
Спустя несколько минут изматывающего бега, Сантьяго обнаружил себя посреди какой-то опустевшей площадки на естественном возвышении или холме. Деменитор стоял рядом, смотрел в направлении, откуда они только что прибыли, и громко хлопал в ладоши. Сантьяго тоже оглянулся и узрел картину немыслимых разрушений.
Многие здания обрушились под действием немыслимой силы, которая смела все вокруг, превратив в прах и безвозвратно изменив ландшафт. Многокилометровый столб пыли милосердно скрывал под собой нечто, как саван прячет изуродованное тело. Потоки серой и бурой крошки витали в воздухе, образуя гигантское облако, стыдливо прикрывая существо, их породившее. Сантьяго изо всех сил вглядывался в стену пыли, пытаясь проникнуть в тайну обещанного ему абсолютного удовольствия, но не видел ничего. И в то же время он смутно ощущал родство с этой непонятной конструкцией, воцарившейся на месте целого города, словно он был её частью. Рука Деменитора легла ему на плечо:
-Вдохни поглубже запах новой жизни и скажи привет моему творению. Её зовут Илвезэт, и она покажет тебе, что в жизни нет никаких пределов.
Сантьяго втянул воздух, и в этот же момент какие-то клапаны открылись внутри существа -- потоки пыли резко поменяли направление и превратились в воздушные реки, устремившиеся вовнутрь того, что под собой скрывали. Мужчина начал кашлять так сильно, словно весь поднятый прах оказался у него в легких. Когда же приступ отчаянного кашля прекратился, Сантьяго оказался лицом к лицу с Илвезэт -- Абсолютным удовольствием.
Тварь, некогда побывавшая человеком и переплюнувшая любого языческого бога, объединяла в себе все, о чем можно было помыслить. Неограниченное каким-то одним полом, он и она в одном многокилометровом наслоении плоти, Илвезэт погружало гигантские фаллические щупальца в алые каверны на собственном теле, оплодотворяя себя, удовлетворяя инстинкты обладания, насилия и продолжения рода в одном бесконечном половом акте. Оно боролось с собой, преобладало и покорялось одновременно. Потоки семенной жидкости смешивались с кровью и жиром, превращаясь в реки, текущие как внутри, так и по телу божества. А еще оно плодилось.
Тысячи тысяч опухолей покрывали тело Илвезэт, вздувались в мгновение ока, чтобы тут же исторгнуть из себя струи внутренних вод, несущих целые поколения новых людей. Одни из них тут же попадали в раскрытые пасти и ново образовавшиеся желудки. Другие оказывались внутри изолированных каверн, где росли, учились познавать мир вокруг себя и поклоняться божеству, их породившему. Юноши и девушки этих молодых племен содержались в строгости и чистоте помыслов, чтобы в следующий миг по случайной прихоти судьбы быть принесенными жертву и сброшенными в бездонные ямы. Там, одурманенные парами феромонов, они совокуплялись все со всеми без разбора, одновременно возвышенные и падшие ниже самого дна человеческой природы, не делая различия между живыми или мертвыми, наслаждающимися или вопящими от ужаса. Эти люди, собственноручно вписывали новые строки в фолианты боли и наслаждений. А исчерпав собственную полезность, они шли на убой, и в тени гор их изуродованных тел новые дети творили еще большие бесчинства.
Илвезэт было всем: отцом, матерью, их детьми -- завершенным кругом рождения и смерти. И Сантьяго, стоя в стороне, тоже был там в каждом мгновении наслаждения агонией и агонии наслаждения. Он жадно впитывал все удовольствия, которые может познать человек, не оглядываясь на жалкие ограничения морали, физиологии или здравого смысла. Не способный больше ждать, свидетель всего, о чем может мечтать человек с самым изощренным вкусом, Сантьяго расстегнул штаны, высвобождая невыносимое давление. Он яростно, до боли мастурбировал, буквально всем телом чувствуя потоки крови, спермы, молока и кала, что текли перед его глазами. В своих ощущениях приближаясь к заветному экстазу, который будет длиться целые века, он не замечал, как увиденные им самые сложно срежиссированные постельные сцены ускользают, замещаясь простым инстинктом. Пропадали лица, слова, методы, действия, исчезал смысл всего произошедшего до этого последнего мига. Все сводилось к ощущениям, рожденным даже не мыслью, а голым инстинктом и элементарным механическим воздействием.
И вот, на исходе миллиона лет, Сантьяго наконец-то кончил. После каких-то мгновений истинного экстаза, волшебство рассеялось. Словно бы мужчина все это время катался на американских горках, и аттракцион внезапно встал, заменяя чувство восторга и эйфории тошнотой и болью внизу живота. Он столько времени потратил, готовясь к этому, что момент оргазма пролетел почти незамеченно. Все усилия пропали втуне. Процесс оказался значительнее результата.
Вселенная запретных удовольствий, сконцентрировавшаяся в теле Илвезэт, как ненасытная шлюха, с прищуром огромных глаз взирала на него, готовая продолжить пир разврата. Однако Сантьяго не просто не мог, он уже ничего не хотел. Не хотел настолько сильно, что все произошедшее до оргазма должно было быть вычеркнуто из памяти, как серия постыдных фотографий, отправленная в мусорную корзину. Но он помнил каждое мгновение похотливого влечения, каждый миг погружения в пучину запретных удовольствий. Вот только воспоминания больше не вызывали и не усиливали эрекцию. Они лишь наталкивали на желание убежать, скрыться, уничтожить себя и всех свидетелей произошедшего мракобесия. Наверное так должен почувствовать себя Бог после конца света. Запутавшимся, уставшим, обозленным и готовым забыться от произошедшего в просторах сна без сновидений. Апокалипсис -- это оргазм вселенной, после которого забвение -- единственная возможность забыть позор произошедшего.
И предохранители перегруженного чувствами мозга, наконец, сгорели, даруя черноту забвения, в которое Сантьяго ринулся, оставляя за собой ужас и смрад свершенного безумия.
Он очнулся ранним утром посреди горы мусора, метрах в пятидесяти от входа в клуб. Разорванные пластиковые мешки частично погребли его под остатками пищи, туалетной бумагой и использованными контрацептивами. Зловоние почти осязаемой волной вторгалось в ноздри, действуя эффективнее нашатыря. Одежда была на месте, но оказалась заляпана и измазана в грязи, а в районе паха образовалось постыдное темное пятно, еще толком не начавшее высыхать. Вывернутые наизнанку карманы говорили красноречивее любых полицейских отчетов. Сантьяго застонал, пытаясь вытянуть свое затекшее тело из горы отбросов, но едва смог пошевелиться. Он попытался позвать на помощь, но распухший язык не подчинялся, почти не двигаясь в пересохшем рту. Всё что Сантьяго мог -- это стонать и плакать.
