Он вдруг схватил ее за запястье и больно заломил руку, заставляя бросить меч и, с криком согнувшись, уткнуться носом в его колени.
- ...вот так. Да, Салема, я дерусь подло, даже не представляешь, как подло. Поэтому я возвращаюсь, а ты - остаешься. - Потом отпустил и закончил: - Ты не боец. На войне ты - обуза.
От неожиданности Салема заплакала: брат никогда еще не был с ней так груб.
5
Конец лета года 613 от потрясения тверди, юг Орбинской республики.
Война шла своим чередом, пока однажды Творящие не услышали проклятия Нарайна.
Цвингар со своей сотней головорезов коротал передышку в Бризелене, маленьком, но удивительно чистом и богатом городке в предгорьях Поднебесья. Большая часть его людей опустошала погреба местных кабаков, а Нарайн просто бродил по улицам между домами, увитыми плющом и виноградом, вокруг фонтанов или под отяжелевшими от плодов вишнями и сливами, вспоминая, каким счастливым и беззаботным было его детство. Увлекшись раздумьями, он сам не заметил, как оказался на базарной площади, а потом у прилавка молочника вдруг услышал знакомый голос:
- Двенадцать пайров, подумать только!.. ну и что, почтеннейший, что война? Война - для всех равна, а драть со своих втридорога...
Нарайн оглянулся. Смуглая полноватая женщина, одетая в шафранно-желтое сари с длинной золотой сережкой в правой ноздре и многочисленными серебряными браслетами на босых ногах торговалась за кринку сметаны так, словно каждый лишний медяк отрывала от сердца.
Рахмини, рабыню-шиварийку, личную прислужницу Бьенны Вейз он узнал сразу, хотя и видел всего пару раз мельком. Рядом с ней отирался парень лет двадцати пяти, простоватый и улыбчивый, по виду - наивный деревенщина. Но Нарайн в такую простоту не поверил: голенище стоптанного сапога как-то слишком жестко оттопыривалось, не иначе скрывало кинжал, а то и несколько метательных ножей, которыми так искусно владели горцы Поднебесья. То, что в пробитой ноздре парня уже не было рабской серьги, тоже ничего хорошего не сулило: невольника можно купить свободой, вольноотпущеннику надо платить. А если платить нечем... Правая рука сама легла на рукоять.
Между тем бойкая шиварийка попросила еще круг сыра, а сверх того выторговала горшочек топленого масла и направилась в сторону мясных рядов. Стараясь не приближаться и не попадаться на глаза, Нарайн пошел следом. После мясника был зеленщик, потом пекарь и торговец сластями. Когда корзина наполнилась так, что бедняжка едва не валилась под ее тяжестью, Рахмини припрятала отощавший кошелек в складки сари на груди и, неуклюже переваливаясь, побрела в сторону восточных ворот. Парень не отставал, Нарайн - тоже.
Почти у самых ворот невольница со своим провожатым свернули в узкий безлюдный переулок между глухими стенами.
- Тетка Рахи, неловко тебе, поди? Дай, понесу, - парень легко подхватил плетеные ручки, - а то, как повалишься, ноги переломаешь, придется мне еще и тебя на корзину сажать.
Если у Геленна Вейза в телохранителях теперь такие олухи, значит, дела совсем плохи. Нарайн криво усмехнулся и в несколько шагов догнал ничего не подозревающую пару.
- А меня ты не вспомнишь, тетка Рахи? - окликнул он.
Горе-телохранитель успел оглянуться первым, а когда повернулась и Рахмини, ее провожатый уже сползал по стене на мостовую, зажимая рану под грудиной. Хлеб, овощи и сласти из перевернутой корзины вывалились в лужу сметаны и крови среди глиняных черепков.
Звезды погасли, ночная тьма поредела, расползлась под деревья и скалистые выступы. Яшмовый Грот еще спал, когда Гайяри начал собираться в путь. Ему было стыдно уезжать вот так, не прощаясь, да и прислужница матери, посланная накануне с одним из домашних охранников в Бризелену за покупками, все еще не вернулась. По-хорошему стоило ее дождаться или даже начать поиски, но это опять задержало бы его не меньше, чем на сутки. А кольцо вокруг Орбина между тем может сомкнуться окончательно. Уж лучше ехать сейчас, тихо и незаметно. Стараясь не разбудить никого из домашних, Гайи надел доспехи, подхватил собранные с вечера седельные мешки и пошел за лошадью.
В конюшне тоже было тихо. Дремали в удобных стойлах утомленные вчерашней скачкой кони, храпели, развалившись на свежей соломе, двое оставшихся охранников. Появления молодого Вейза они даже не заметили. Мирный дух, так и витающий вокруг Грота, их разморил, или бездельники решили устроить себе праздную жизнь, потому что отец уехал? В другой раз Гайи сумел бы показать лежебокам, что их хозяин никуда не делся - плетей в каморке для упряжи хватало, но сегодня он не хотел поднимать шума. Угостил соленым хлебом любимого жеребца, сам взнуздал и вывел во двор. Уже совсем было собрался вскочить в седло и гнать на север, не оглядываясь, когда в доме хлопнула дверь, и тонкий светлый силуэт появился на крыльце.
- Гайяри, подожди!
Салема, босая, в неперепоясанной легкой тунике, немного растрепанная и неловкая со сна, вышла к нему. Он бросился навстречу, поймал, обнял; она прижалась всем телом, замерла. Жалко, что через кольчугу и кожу брони объятия почти не ощущались.
- Успела... я так боялась проспать. - Салема чуть отстранилась, заглянула в глаза. - А ты, негодник, так бы и умчался, не сказав ни слова?
Тонкие девичьи пальцы скользнули по щеке, коснулись губ, шеи, погладили волосы. Огромные густо-синие в утреннем свете глаза сестры блеснули влагой. Сейчас он уедет, в Гроте останутся женщины и дети. И защиты - два шиварийских дурака, годных только храпеть в тепле...
Чтоб тебе ноги в горах переломать, отец!
- Сали, ты никак прощаешься? - Гайяри улыбнулся. - Я же ненадолго. Вот увидишь: вернусь, не успеешь даже соскучиться.
- Как хочется верить, Гайи... когда ты улыбаешься - тебе так легко верить! Береги себя.
- А ты береги мать. И мальчишек. Отец скоро приедет, и я тоже. Верь.
Он уже поцеловал ее и уже отпустил, когда со стороны дороги послышался легкий топот.
Близнецы насторожились.
- Что это? Кто?
- Иди в дом, Сали, быстро. Я разберусь.
- Так, говоришь, хозяина в доме нет?
- Нет, господин, нету, хозяин еще там, на каменной дороге отбыл, людей забрал - и в горы поворотил...
Нарайн скакал на лошади впереди отряда из восьми человек, вооруженных мечами и арбалетами. Пленницу он держал в седле перед собой и заставлял указывать дорогу - иначе скрытую древними чарами постройку никогда не увидишь и не найдешь. Рахмини показывала, словно внезапно оглупела от страха и не понимала, что делает. А еще болтала без умолку, отчего молодой Орс злился, с трудом сдерживался, чтобы ее не ударить.
Там, в переулке, наскоро отерев меч, Нарайн подхватил перепуганную насмерть шиварийку под руку и, почти волоча за собой, быстрым шагом направился на постоялый двор, где ночевал вместе с доброй половиной Цвингаровой сотни. Поначалу она рта не раскрывала, дико озираясь, несколько раз пыталась вырваться и сбежать. А потом, когда Нарайн, назвавшийся ее новым хозяином, схватил большую кружку вина и чуть не силой залил ей в глотку, вдруг разговорилась. Бесконечная болтовня ее была хоть и полезной, но совершенно невыносимой. Слава Творящим, умгарский она совсем не понимала. А Нарайну стоило только шепнуть:
- Дом богатый, а риска - чуть. Выедем в ночь, к вечеру уже вернемся. Никто нас даже не хватится.
Семеро оказавшихся поблизости наемников с радостью согласились.
- ...а хозяйка тут, детки при ней и домашних человек пять со мной будет. Ты же не обидишь хозяйку, господин? Она у нас золотая душа... а вон и дом. Во-он... - она указала рукой в сторону скального выступа.
Еще несколько шагов - и Нарайн сам увидел ограду и выступающую над ней крышу.
- Спасибо тебе, тетка Рахи, - усмехнулся он, мягко проводя кинжалом от уха до уха пленницы. Потом просто столкнул ее с седла на дорогу и повернулся к своим спутникам, - Помните уговор? Делайте, что хотите, но никаких пленников, никаких выкупов или невольников. Все, кто есть в доме, должны там и остаться. Вперед!..
