«Это все твое, вершитель, - произнес кто-то, прокравшись в его одурманенные мысли. - Твоя жизнь, твоя власть, твой мир, Адалан Богоравный, маленькое орбинское чудовище. Бери, владей. Верши свои дела! Или ты трусишь, слабак, и мы зря вытащили тебя из небытия?..»
- Нет... - только и смог он ответить и сам понял, как это слабо и неубедительно.
Жидкий огонь плескался вокруг и вонял дурманом, словно какой-то гигант-куцитраш решил взболтать из его дара порцию горячего пойла.
«Куцитра, - подумал Адалан, - ее яд загнал меня так глубоко. Пути богов не отпустят, пока дурман не развеется. Надо успокоиться и выбираться самому, надо протрезветь».
Он напрягся еще раз, все-таки скинул одеяло и встал.
Явь оказалась более зыбкой, чем видения: пол качался и прогибался, стены кружились, менялись местами, Адалан хватался за них, промахивался, падал, разбивая локти и колени, но все же поднимался и брел дальше по коридору, вниз по лестнице, еще немного до двери - и вот она, прохладная ночь, наконец-то! Ветерок мазнул по опаленным щекам, босые ступни утонули в мокрой от росы траве. В кустах неподалеку пела малиновка, но хлопок тяжелой двери спугнул птицу. «Держись, вершитель. Это только начало!» - выдохнула бездна. Пламя обрело упругость, ударило в грудь и загудело.
- Адалан?
Оклик прозвучал неожиданно и вкрадчиво-опасно. Но в тело, только что совершенно беспомощное, вдруг вернулись силы; и магия стала податливой, как никогда раньше, - защекотала ладони, заплясала на кончиках пальцев: даст все, что хочешь, только прикажи. Он оттолкнулся от стены и развернулся на голос, но в первый миг никого не увидел. Только густые тени деревьев складывались в причудливые силуэты, терпко и свежо пахло хвоей, тягуче-сладко - цветами ночной невесты.
- Кто здесь? - крикнул он в темноту и сам не узнал в сухом грубом хрипе своего голоса.
Темнота ответила мягким шелестом, всколыхнулась, и из-под деревьев на залитую лунным светом поляну вышел незнакомец. В левой руке он сжимал небольшой мешок, а над плечом виднелась рукоять меча.
- А ты и правда чудовище, - сказал он вместо ответа, - ты пугаешь.
Адалан вскинул светящиеся от напряжения руки - пламя бездны отозвалось гулом и утробной дрожью.
- Кто ты? - повторил Адалан, но через миг понял: ответ не нужен.
Незнакомец был высок и тонок в кости, как даахи, и, как всякий хаа-сар, одет в просторную рубаху до колена. По коскам, лежащим на плечах, было ясно, что он очень молод, а на шее висело ожерелье из деревянных бусинок, которое он узнал даже в темноте. Ягодка?.. но нет, его Ягодка не мог говорить с ним так, он бы понял, как ему сейчас больно, он такое чувствовал. Ягодка подбежал бы, утешил, а не стоял в стороне, разглядывая его мучения, как чужие. И не назвал бы чудовищем, никогда!
Хоть и никем другим незнакомец быть не мог, Адалан не признавал в нем брата.
Ветер снова сорвался, швырнул в лицо приторными лепестками, и на миг почудилось, что он тоже пахнет куцитрой.
А ведь брат и не его Ягодка больше, вспомнилось вдруг. Ягодка должен был сгореть в жерле, умереть, исчезнуть. Этот даахи - Сабаар, посвященный воин Хаа, ее страж и палач, проводник ее воли. Адалан его знать не знает...
- И ты? - спросил он. - Ты тоже?.. ведь это - ты?
Адалан растерялся. Он ведь так ждал, надеялся!.. Он все еще надеялся, что ошибся: этот хаа-сар не его брат. Или сам брат его не узнал, но сейчас услышит, узнает.
- Я принес тебе подарок, Адалан из Орбина, - сказал незнакомец и протянул свою ношу.
Это оказался не мешок, а собранный узлом плащ из грубой шерсти, вроде тех, что носили тиронские мастеровые и городские стражники, густо заляпанный темными пятнами. Но Адалан не стал разглядывать подарок - он смотрел на дарителя, все еще пытаясь найти знакомые черты, выражение лица или поймать жест, который позволит узнать брата, и не находил.
- Что же ты? Бери.
Хаа-сар бросил узел, придерживая за один край. Плащ развернулся, и спрятанный в нем предмет вывалился в траву к самым ногам Адалана.
Мертвая голова.
От испуга пальцы дрогнули, озаряя ночь ослепительно-белой вспышкой, затрещали опаленные волосы и рукава туники, завоняло жженой шерстью. Но Адалан не отступил. Одолевая тошноту и отвращение, он заставил себя рассмотреть подгнившее мясо, бывшее лицом, чтобы узнать Бораса, старшего надсмотрщика школы Нарайна Орса. И только узнав - отвел глаза.
Значит, дед Бо мертв.
И значит, этот даахи перед ним - убийца? Его неугомонный братишка, его верный защитник и лучший друг - убил человека. Умер от своей руки. И все - из-за него, ради него, потому что он - чудовище.
Так что, теперь и его Ягодке нужно стать чудовищем? Таким, как Фасхил, злобным зверем-одиночкой, никого не любить, никому не верить? Мать погибла из-за него, а теперь и брат... нет, этого он ни за что не допустит. Адалан давно решил: брат не будет страдать из-за того, что когда-то пожалел больного раба и пришел на помощь. Связь мага и его хранителя нерушима, но если эта связь стоит так дорого - он ее разрушит. Он - вершитель, сын Свободы, а для вершителя нет ничего невозможного. Надо только ударить правильно.
Низко, на самом пределе слышимости загудело пламя, из бездны остро пахнуло грозой.
6
Весна года 637 от потрясения тверди (двадцать пятый год Конфедерации), Серый замок ордена Согласия, Тирон.
Не отводя глаз от мальчишки, Сабаар отшвырнул тряпку. На мертвую голову юный маг едва глянул и снова уставился прямо в глаза. О чем он думает? Вот чуть заметно повел локтем, и тьма, клубящаяся, словно под кожей, исказила черты, не оставила в них ничего человеческого: рот вытянулся в жесткую линию, из провалов глазниц полыхнули синим глаза, напряженные пальцы скривились паучьими лапами - и сгусток света между ладоней снова побелел до ослепительной яркости. Сабаар слушал, думал, вспоминал. Узнавал и не узнавал брата одновременно. Конечно, это он, его маленький Одуванчик. Просто он вырос. И нет ничего удивительного в том, что сейчас брат больше похож на тварь бездны беззакония, чем на слабого златокудрого малявку. Сабаар с первой встречи знал, кто такой его Адалан. Сын Маари. А дети похожи на родителей, это всегда так, это правильно. Разве лик богини, светившийся сквозь лица сестры и матери, пугал его?
Почему же сейчас встает дыбом загривок, и зубы зверя грозят разорвать человеческий рот? Почему так трудно сдержать когти и крылья? Страшно. Больно. До одури хочется вцепиться в глотку, прямо туда, где родником мрака бьется жизнь мага и острее всего пахнет молнией. А потом схватить мальчишку, сжать в объятиях и взмыть в ночное небо, выше и выше, пока холод и пустота не убьют обоих.
И почему он все еще здесь? Чего ждет? Вздох, удар сердца - магия вырвется, и будет поздно... Но Сабаар медлил. Он должен был точно знать, что заставило брата призвать такую чудовищную силу. Зачем собирает ее, к чему готовится? И самое важное: сможет ли остановиться?.. Сабаар пытался угадать, но все-таки упускал что-то важное, самое главное, и поэтому не мог решиться, только спросил:
- Не рад подарку, маг? Или не узнал? А ведь он любил тебя по-своему.
Мальчишка невольно глянул под ноги, дрогнул. Страх и ненависть ударили так, что крылья рванулись сами собой. Если не выдержит, обернется - зверь ни думать, ни выжидать не будет - тогда они оба мертвецы. Сабаар зажмурился и взмолился: «Хаа, милости! Еще миг - и он твой. Но не торопи! Не дай ошибиться...» Зверь притих, но рука сама собой сжала и дернула рукоять меча.
- Стой где стоишь, хаа-сар! - рыкнул мальчишка и добавил тише: - Ты свободен, я отпускаю.
Юный маг почти шептал, но и земля под ногами, и воздух вокруг дрожали, отзываясь на его слова. Так бывало, если Страж начинал просыпаться, тогда хотелось убежать, скрыться от его гнева... нет, сейчас бежать нельзя, когда тут...
Да что же тут? Он сказал, отпускает?.. Вот дурень!
Сабаар вдруг опомнился и понял, что упустил главное и едва не опоздал. Брат решил отпустить его... вот зачем сила! Испугался? Пожалел? Неважно... Меч полетел в сторону, и вторая сущность рванулась наружу, в один прыжок меняя тело. Следующим прыжком угольно-черный крылатый зверь распял юного мага на земле. Передние лапы накрепко прижали запястья. Магический свет, лишенный опоры, опалил морду и угас, разлетелся по саду острым грозовым ветром. Обожженный нос больно щипало, но это было уже терпимо, тем более что маг на глазах менялся, превращаясь из чудовища бездны в перепуганного подростка, братика Одуванчика, родного и любимого. «Легко отделались», - фыркнул Сабаар и переступил лапами, позволяя брату подняться.
