Датрис, как всегда сияющий красотой и превосходством, стоял у стола. Он долил напиток в опустевшую чашку и холодно улыбнулся.

- Парни не готовы, им еще нужно года два, не меньше. Девчонка - тем более. Но эта, пожалуй, молодая, да ранняя, если всех обгонит, я не удивлюсь.

При таких словах учителя Кайле вздрогнула, крепче прижалась к Адалану, шепча:

- Он все знает, наверное маяк...

Но Адалан не стал слушать - про маяк он подумал и сам - только осторожно зажал ей рот и приложил палец к губам, призывая молчать.

- Кстати, Рахун, - продолжал Датрис, - хотел тебя попросить посмотреть ее. Неплохо бы знать, что ты скажешь.

- Я и сейчас могу сказать, если интересно, - отозвался Рахун. - Но лучше с глазу на глаз.

Кайле испуганно завозилась, отодвигаясь глубже в тень, и опять зашептала:

- О чем это они, Лан?

- Чшш! Не знаю, - ответил Адалан.

Он и вправду не мог понять, что стоит за странными словами магистров? В самом ли деле их поймали или только предполагают. А может быть этот разговор вообще никак не связан с их проделкой? Ведь могут же учителя думать об учениках и тогда, когда тех нет рядом? Но он все же решил не рисковать и набросить защитный полог. Полог мешал: скрывал чужую магию, при малейшем движении портил видимость, и звук сквозь него казался глуше, но, как надеялся Адалан, хааши тоже будет сложнее их почувствовать.

- Прижмись ко мне, - шепнул он в самое ухо подруги, - и старайся не шевелиться.

Дрожащее марево накрыло их обоих.

И тут же Рахун дернулся, словно что-то услышал, следом повернули головы Шахул и Хасрат, а за ними и все магистры.

Адалан уже решил, что теперь точно попался, когда дверь открылась, и в зал вошел Фасхил.

4

Весна года 637 от потрясения тверди (двадцать пятый год Конфедерации), Серый замок ордена Согласия, Тирон.

Предводитель стражи обошелся без приветствий и извинений, будто бы и не знал, что именно его заждались на совете. Он стремительно прошел через зал и, не глядя на остальных, поклонился главе ордена.

- Дозор с востока принес дурные вести: у буннанов поветрие. Разносится как пожар, мрут и люди, и скот. Верховный магистр, медлить нельзя. Я с половиной стражи отправляюсь сегодня.

Голос Фасхила, даже приглушенный и сглаженный пологом, напоминал скорее рык, чем учтивую речь доклада. Адалан представил себе Фасхила, изготовившегося к бою, и невольно передернул плечами - не хотелось бы ему оказаться сейчас там, внизу. Само по себе известие о поветрии его не встревожило. Буннанские степи со всеми их отарами, юртами и табунами прославленных скакунов представлялись чем-то далеким, знакомым только по рассказам купцов да географическим трактатам из библиотеки. В жизни кочевники-буннаны вроде как и не существовали, поэтому и беда их казалась далекой, совершенно неважной. Тем более что и Дайран особого беспокойства не выказал, даже не удивился. Адалан готов был поклясться: все сказанное стражем главе ордена уже известно.

- Благодарю за службу, т’хаа-сар Фасхил, - кивнул он, - маги ордена Согласия займутся поветрием. А ты присядь и передохни. Федра, будь добра, подай Фасхилу чай.

- Могучий, какой отдых? Какой чай?! Любой гость или путник, лошадь, любая овца из стада разнесут болезнь в соседние племена, а там и до Умгарии...

Но его прервал Шахул, поднялся со скамьи и указал на свое место.

- Садись и пей чай, Фасхил. Степной заразой займусь я.

Фасхил хотел что-то возразить, но старик-колдун не позволил. На этот раз он тоже рыкнул. Адалан даже не ожидал, что кто-то из хааши мог быть не менее угрожающим, чем предводитель Тиронской стражи.

- Сядь, я сказал!

И добавил уже спокойно, даже насмешливо:

- Посмотри на себя: не можешь усмирить зверя - глаза-то все время желтые. Какой толк от т’хаа-сар самоубийцы? Поживи еще.

Насмешка подействовала - Фасхил не стал больше спорить, уселся на скамью и с благодарностью принял из рук Федры чашку горячего чая. Только устало спросил:

- Неужели ты надеешься обойтись без потерь, старик?

- Тех, кого точно потеряю, не возьму, а там - воля Хаа, - ответил Шахул и обратился уже к Дайрану и всему совету. - Начну прямо сейчас. Мы оцепим зараженные поселения и остановим мор, дней за пять управимся. Но больных не спасем. Тут нужны целители, маги.

- Жадиталь, - напомнил Датрис, - одна из лучших целителей ордена.

- Да, и у нее двое почти готовых к самостоятельной практике учеников, - согласился Дайран. - Они втроем вас догонят.

- Жадиталь? - переспросил Шахул. - Женщина? И молоденькая - ни мужа, ни детей. Нет, ее не возьму.

От такого заявления Кайле даже бояться забыла - резко подалась вперед, косы скользнули по камням, поднимая клубы пыли.

- И что? Женщина, и мужа нет - и что? - зашипела она возмущенно. - Этот старый пень считает, что женщина хуже мужчины?! Это потому что в ордене нет ни одной женщины-даахи?

- Да тише ты! - одернул ее Адалан и, наклонившись к самому уху, прошептал. - Женщины не хуже. Просто это не их дело. Дело мужчины - служить, дело женщины - рожать детей. Не дергайся, молчи и слушай.

- А придется взять, Шахул, - поддержала верховного магистра Майяла. - Если хочешь вернуть своих парней живыми. Жадиталь в замке, а любого другого нужно еще искать. Терять время - терять жизни, и не только степняков. Подумай.

- Девчонка... - старый хааши еще раз обвел взглядом магистров совета, словно искал поддержки. - Ладно, так и быть, - и повернулся к Рахуну. - Белокрылый, тоже с ней собирайся, присмотришь в дороге. Нечего тебе здесь детям мешать, сами разберутся, без нас.

И, не прощаясь, скорым шагом направился к выходу.

Вот, значит, как: они уходят, все, и дед Шахул, и отец, и Жадиталь с учениками. Ваджры, единственного из белых, кроме Кайле, с которым Адалан легко сходился, тоже не будет в замке. И даже Хасмар уже собрался - наверняка напросится в степь. Чтобы «не мешать детям»?..

Фасхил словно подслушал его мысли:

- Так что там с детьми, Рахун? Ты за этим звал меня на совет, из-за Сабаара?

- За этим, - Рахун кивнул. - Мой сын Сабаар просит тебя, т’хаа-сар Фасхил, принять его клятву жизнью и кровью служить Согласию и взять в крылатую стражу ордена...

«Сабаар! Вот как его зовут! Сабаар...» Адалан несколько раз повторил имя брата, обкатывая на языке, привыкая. Он перестал думать о том, что творится в зале, о защитной магии и страхе разоблачения, даже о прижавшейся к нему Кайле на миг забыл... и вздрогнул, услышав голос учителя:

- Что молчишь, страж? Берешь Волчонка под свое крыло?

Фасхил отвернулся, опустил голову, но все же ответил:

- Не по душе мне это, Волчонок рвется не ордену служить.

- Все мы знаем, кому он служит, поэтому и место ему здесь, в замке, - Рахун был спокоен, вроде даже улыбался. - Уж не боишься ли ты, что он из-за этого со службой стража не справится?

- Я потерять щенка боюсь, - т’хаа-сар встал со скамьи, поставил на столик чашку и вдруг заговорил резко, жестко, переходя на даахири. - Молод он, не нюхал еще ни беды, ни радости, а туда же, «жизнью и кровью»! Адалан - это бездна, Белокрылый. Погубит он твоего сына, переломает как щепку и сам не заметит!

В зале повисла тишина: магистры растерялись от неожиданности. Даже Рахун как-то необычно, угрожающе замер.

А у Адалана аж дыхание перехватило, словно льдом сковало легкие, и сердце, как смерзшийся камень, ударило с металлическим звоном: «Как же он меня ненавидит... как они все, наверное, меня ненавидят и боятся!» Застучали зубы, задрожали пальцы, захотелось сжаться и совсем исчезнуть. Трепещущий силой полог истончился, едва не растаял.

И тут Адалан услышал голос Белокрылого:

- Не забывайся, Ирбис. Если разучился зверя прятать, так хоть язык прикуси - ты о детях моих говоришь. Не ровен час, ответить придется.

Лица Рахуна видно не было, но Адалан еще ни разу не слышал, чтобы отец так злился. Говорил он тихо, слов почти не разобрать, но и этого хватило, чтобы по-настоящему пожалеть о своей безрассудной затее и о том, что услышал лишнее.