– Сказали бы мне вовремя, и я дал бы вам сколько угодно японских пилотов.

– В жизни не встречал японца – хорошего летчика, – усмехнулся Паркер.

– Наши учебные центры уже дали мне партию вполне доброкачественного товара. Одна Иокосука тренирует больше летчиков, чем сами японцы были бы способны выпустить из всех своих школ.

– Все это мусор, сэр.

– Честное слово, Паркер, это такой народ, что я спокойно доверил бы им любую операцию. – Генерал улыбнулся и поспешно добавил: – Конечно, не такую, которую я поручил бы нашему парню, но все же.

– Вот именно: «все же».

– Не пройдет и двух-трех лет, как мы создадим отличный летный корпус из этих обезьян.

– Через два года тут все будет кончено. Чан сам отрубит головы всем китайцам.

Баркли расхохотался:

– Это действительно то, о чем мечтает старый мошенник: отрубить головы всем, кроме самого себя.

– Нет, он согласен сделать исключение для очаровательнейшей Сун Мэй-лин.

– Иначе он никогда не почувствует себя спокойно. Но, к сожалению, вы заблуждаетесь: суматохи здесь хватит еще надолго. Во всяком случае, мы сумеем сплавить сюда все, что не израсходовали в войне, – до последнего патрона и до последней банки колбасы. Будет куда девать и японских летчиков… Найдется дело.

– Жизнь научила меня не верить ни одному желтому человеку: китайцы, японцы, малайцы – они все стоят друг друга.

– Они годятся на то, чтобы бросить их в мясорубку под командованием наших собственных ребят.

– Боюсь, что среди наших ребят тоже появятся скоро слишком «сознательные», которые не будут годиться для настоящего дела.

– Однако мы отвлеклись, – прервал его Баркли. – Покажите мне место высадки.

Паркер подошел к карте и долго водил по ней пальцем.

– Можно сломать язык с этим названием, – пробормотал он. Наконец его палец остановился: – Вот здесь: Араджаргалантахит.

Генерал через его плечо обвел название карандашом.

– А как насчет «Джонни» и прочего?

Паркер пожал плечами.

– Это уже вне нас, сэр.

Генерал пристально посмотрел на полковника.

– Не хитрите, Паркер.

– Честное слово…

– А как вы будете знать, долетел ли этот ваш?..

– Харада?

– Да.

– Оба его голубя уже пришли – значит, он на месте.

– Вы не дали ему передатчика?

– Лама с передатчиком!.. Достаточно того, что у него есть приемник, чтобы поймать мою увеселительную программу.

Генерал несколько раз прошелся по комнате.

– Хорошо. Докладывайте мне о ходе этого дела.

– Непременно, сэр.

– В любое время: днем и ночью. Только бы китайцы пошли на эту удочку. Важно, чтобы Янь Ши-фан получил повод ворваться в Монголию и выйти в тыл Линь Бяо. А в остальном мы ему поможем.

– Мне тоже так кажется.

– Вы правильно делали, Паркер, что скрывали это даже от меня. – И вдруг подозрительно, исподлобья посмотрел на Паркера. – Этот план – все, что вы делали у меня за спиной? – И, словно машинально, повторил: – «Джонни хочет веселиться»… Ну что же, Джонни и повеселится…

– Но, честное слово, если хоть одна душа будет знать то, что я сейчас сказал… – жалобно проговорил Паркер.

Генерал остановил его движением руки:

– Есть вещи, которые никогда не станут достоянием даже самого кропотливого историка.

Паркер знал это не хуже генерала. Именно поэтому он, внимательно просмотрев по возвращении домой счет кондитера, свернул его трубочкой и держал над огнем свечи до тех пор, пока от бумажки не остались только черные хлопья. Но и на них Паркер дунул так, что они разлетелись в разные стороны.

Чэна наполняло чувством удовлетворения то, что, испытав аварию, вынудившую его к прыжку из самолета, он все же отправился не в госпиталь, а в полк. К тому же восторженное внимание, проявленное к нему пехотинцами при посадке, укрепляло его уверенность, что и дома, в полку, он явится героем дня. Может быть, ему будут даже завидовать: не каждому удается за день сбить трех врагов! Правда, он потерял свою машину, но ведь ее ценою он спас от верной гибели заместителя командира и его самолет. Таким образом, баланс как будто сведен. Ему и в голову не приходило, что его могут считать виновником срыва боевого задания, что, вырвавшись из строя, он нарушил все планы Фу в дальнейшем бою.

По возвращении в полк, выслушивая Лао Кэ, Чэн не мог отделаться от мысли, что к нему придираются незаслуженно, пока командир терпеливо не доказал ему, что он действительно виноват.

Чэн сидел перед командиром, понуро опустив голову. Когда Лао Кэ кончил говорить, наступило томительное молчание.

Наконец командир сказал:

– Для вас, летчик Чэн, было бы лучше, если бы вы не были так уверены в себе. Может быть, тогда вы больше нуждались бы в товарищах и сами хотели бы чувствовать близость соседа.

– Вы убедили меня в необходимости этого чувства, командир.

Лао Кэ махнул рукою.

– В том-то и беда, что вас нужно было в этом убеждать, а не сами вы ощутили правильность нашей системы. – И, подумав, добавил: – Мне кажется, что вы считаете чем-то вроде одолжения со своей стороны, когда соглашаетесь впредь держать свое место в строю.

Эти слова были сказаны без обычной для Лао Кэ теплоты.

Поднимаясь с ящика, на котором сидел, Чэн почувствовал, как болит у него ушибленная крылом спина, – впору было бы в постель. Но он сдержал гримасу боли и, выпрямившись, откозырял командиру. Он вышел из пещеры, полный решимости идти к Фу и переговорить с ним. Это было для Чэна нелегким испытанием, но он готов был пройти и через него.

Идя к пещере Фу, он вдруг заметил, что за время его беседы с Лао Кэ лагерь опустел. Было видно, как на ближайшей точке техники поспешно снимали чехлы с моторов. Значит, боевая готовность, а о нем даже не вспомнили!

Чэн стоял в недоумении: забыли о нем или намеренно бросили здесь, как наказанного школяра? Ведь никто не знает, что у него ушиблена спина. Для всех он здоровый, полноценный боевой летчик… Здоровый – конечно, но полноценный ли с их точки зрения?

Подумав, он поспешно пошел к себе, чтобы взять шлем и планшет и как можно скорее добраться до площадки. Даже попробовал пуститься бегом, но от боли в спине вынужден был снова перейти на шаг.

По дороге он увидел грузную фигуру Джойса. Негр сидел на корточках и с меланхолической сосредоточенностью сковыривал грязь со своих сапог.

– Почему вы здесь?! – сердито крикнул Чэн.

– А где же мне быть?

– Почему не на аэродроме?

– А что там делать?.. – Джойс чего-то не договаривал, и Чэн еще раз спросил:

– Да говорите же в конце концов, почему вы не у машины?

Джойс ответил медленно, словно насильно вытягивая из себя слова:

– Вам не назначили новой машины.

– Нет запасных машин?

– Есть…

– Так почему же?

Но тут же Чэн и сам понял все без объяснений: его оставили без машины. Он процедил сквозь зубы:

– Понятно!..

– Жаль, что вы не поняли этого в бою.

– В бою?!

– Если бы не ваша ошибка, то и задание было бы выполнено нашей частью, и самолет у вас был бы.

– Случайный срыв, – сам не веря своим словам, но не желая ронять своего достоинства, проговорил Чэн. – Не мог же я, в конце концов, предоставить американцу расстрелять нашего заместителя командира.

Джойс, не дослушав, зашептал торопливо, взволнованно:

– Что, если с самолетом это… не временно? Если…

– Вы с ума сошли?!

– …говорят…

– Молчите!.. – Чэн боялся услышать, что говорят в полку.

А Джойс, грустно покачивая головой, укоризненно говорил:

– Кажется, я напрасно согласился ехать сюда вашим механиком. Болеть душой за всяких эгоистов…

– Я эгоист?!

– Неисправимый к тому же… Вы в бою, а у меня за каждый винтик в вашей машине душа болит. Сидишь тут в травке и все вспоминаешь, вспоминаешь: болтик там проверил ли, гаечку подтянул ли, шплинтик разогнул ли, тандерчик переменил ли? Ведь механик к своему сердцу так не прислушивается, как к мотору, когда его летчик на взлет идет!..