Собой заполнив мировой экран.
А я уйду, конечно, в партизаны,
Чтоб эту авиацию крушить (натовскую. —
В. Б
.)
И, как простые русские тарзаны,
В землянке водку ведрами глушить.
А в это время умные засранцы (наша «высококультурная» элита. —
В. Б
.)
Гуманитарно улетят в Париж,
Где горячо их примут, сделав танцы,
От радости в душе, когда бомбишь…
Крутой демократический следователь будет слепить лампой в глаза и спрашивать: в каких землянках вы готовитесь отсиживаться и как собираетесь крушить дружественные нам американские самолеты? Не после вашего ли призыва русский парень, кстати, художник, скульптор, взял гранатомет, чтобы стрелять по американскому посольству?
Юнна Мориц как идеолог антиамериканского сопротивления:
Помочиться Гитлер вышел,
А навстречу — Йошка Фишер.
Сербоеду сербоед
Сделал пламенный привет!
По большому счету, эта поэма, хоть и называется «Звезда сербости», но могла быть названа и «Звездой русскости», ибо она о нас самих. О России, о наших предателях, о гибнущей стране. О чести и достоинстве русском.
Соотноситься с кем?.. Какого беса ради
Не видеть, что война — в Москве, а не в Белграде?
Мы — нищие, о да, но не такие бляди,
Чтоб стать ордой хавьер и мчаться всей страной,
Приветствуя кошмар порядка мирового,
Когда в любой момент летят бомбить любого,
Кто не сдается в плен ковбойщине дрянной.
Поэма «Звезда сербости» становится явлением русской культуры не только по языку, но и по своей трагичности, историчности, по христианской сути своей, по максимализму требований, по глобальной сверхзадаче. Так «европские» и «америкосские» поэты уже давно не пишут. Так писать упорно отучают и наших русских поэтов. Вот уж о чем сегодня можно сказать «поэзия большого стиля», так это о поэме Юнны Мориц.
Я живу в побежденной стране,
Чья борьба за права человека
Упростила победу в войне
За планету грядущего века.
Вот идет Победитель Всего,
Поправляет Земли выраженье.
Никогда на победу его
Не сменяю свое пораженье.
Это уже не надтрагедийное, уходящее от борьбы, пастернаковское «и пораженье от победы он не умеет отличать», а осмысленное понимание своего и народного поражения в прошедшей битве со Злом. И твердая ставка на проигравший, но народ, на потерпевшее поражение, но Добро. Поэт бескомпромиссно делает ставку на людей добра и тепла. Добровольно зарывшись в свое индивидуальное гетто, в свой очерченный круг, куда не допускается литературная чернь, поэт из одиночества пластично и зримо перетекает в народное «мы», в круг народных понятий и традиций. Кстати, этого умения преодолеть одиночество и выйти к людям, говорить их голосом до сих пор недостает сверстнице Юнны Мориц — Белле Ахмадулиной. Не хватает смелости? Но ведь лишь выйдя к трагедийности народной, зазвучали на совсем иной высоте и Анна Ахматова, и Марина Цветаева. Вот и поэма «Звезда сербости», что бы ни думал о ней сам автор, достигает эмоциональной убедительности своими зримыми образами благодаря стройному композиционному слиянию личностного, потаенного и всеобщего. Я бы не побоялся сказать — всенародного.
И этой волчьей соли звук
Еще распробует Европа,
Когда сверкнут во мраке мук
Караджич Вук и Васко Попа
{16}
.
Их сербость перекусит сук,
На коем трусость правит кастой.
Еще сверкнет Караджич Вук
Баллады сербостью клыкастой.
От поражений и побед
Лишь песня — вещество спасенья…
Песня поэта — как вещество спасенья, слово поэта — как шаг к победе, поступок поэта — как зримое реальное дело. Насколько эти аксиомы Юнны Мориц противоречат установкам наших либеральных культурных идеологов! Ясно, что поэма не могла быть востребована ни «Знаменем», ни «Октябрем». Но куда идти поэту дальше? Кому нести свою ношу? Клыкастая сербость сопротивления видна и у Вука Караджича, и у Радована Караджича, но где взять клыкастую русскость сопротивления? И осмелится ли Юнна Мориц так же прямо, без обиняков написать о клыкастой русскости? Не верю, что ее могут остановить малочисленные русские экстремисты, у сербов их гораздо больше, и наверняка ее поэму, переведенную уже на сербский язык, читали и читают с восторгом бойцы погибшего Аркана и соратники воинственного Воислава Шешеля{17}, хотя иные постулаты их явно неприемлемы для Юнны Мориц. К счастью, не знаю уж каким образом, Юнна Мориц сумела переступить через многие запреты и преграды. Как переступить через такие же преграды и запреты здесь, в России, чтобы ее будущую «Звезду русскости» читали не только в либеральных салонах, но и в окопах под Сержень-Юртом, не только профессора и студенты, но и похожие на шешелевцев нацболы Лимонова и уже впадающие в отчаяние бескорыстные анпиловцы? Может быть, в определенный момент поэту потребуется выдавить из себя потаенное гетто ранимости и гонимости для того, чтобы поверить в победу? Ибо и в поэме «Звезда сербости» все-таки самые сильные строки, на мой взгляд, случаются тогда, когда мы слышим не плач по погибшим, а мелодию непримиримости. И значит, надежду и уверенность в будущей победе. Уйти с проигравшими не для того, чтобы с ними умереть, а для того, чтобы вдохновить их на победу — вот высшее призвание поэта.
Но свечи сербам зажигает Бог.
И в этом свете мой поется слог,
Который сердца боль превозмогает,
Когда «сдавайся, серб!» поет орда.
Сама я — серб. Не сдамся никогда.
Творец нам, сербам, свечи зажигает.
Потому и пишу я эту статью в защиту и поддержку сегодняшней поэзии Юнны Мориц. В защиту и от угрюмых певцов русской резервации, ибо не таков наш народ, чтобы развиваться в этнической резервации, и не такова наша русская культура — без имперской всечеловечности она задыхается и мельчает. В защиту и от либеральствующих «борцов за права чикатил», услужников западного правления, стремящихся который год и даже век безуспешно переделать русских под западную колодку. Может быть, в защиту и от самой Юнны Мориц, остановившейся перед последним рубежом, мешающей ей стать «певцом во стане русских воинов». В нашем русском стане и ее талант не помеха. Такое вот впечатление осталось у меня после прочтения последних стихов Юнны Мориц, еще одного поэта, рожденного в грозовом 1937 году.
