Вдруг Карл остановился, повернув голову, к чему-то прислушался. На его лице появилась какая-то детская улыбка и он, приподняв руку, тихо сказал:
- Ночь! Слышите, господа, как заливается соловей, слышите? Уверен, что это сам Господь посылает мне знак о счастливом исходе битвы. Ну же, стройте полки. Распоряжение о том, кому и где начать сражение, я уже дал.
И когда генералы нестройной толпой собирались уже покинуть шатер короля, он вдруг остановил их фразой:
- Да, и не забудьте дать моим солдатам по хорошей чарке водки. Отдайте им все припасы - их немного. Пусть храбрее будут!
Когда же генерал Тейтлебен, стоявший прежде рядом с креслом короля, пошел вслед за другими генералами, Карл удержал его:
- Вас же, Тейтлебен, попрошу остаться ненадолго. Сядьте, так мне удобнее будет...
Тейтлебен-Петр сел на стул напротив кресла Карла, и король с чувством заговорил:
- Мой милый, или нет - ваше величество, брат. Будьте осторожны в бою, а лучше всего - оставайтесь подле меня. Завтра, то есть уже сегодня, армия изменника Шенберга перестанет существовать, мы двинем на Москву, и там вы вновь обретете отеческий престол, так что берегите себя. Вы мне нужны.
Петр, неотрывно глядя в глаза Карла своими круглыми глазами, сказал:
- А я, ваше величество, наоборот, хотел просить у вас полков пять-шесть, чтобы драться с русскими. Для вас изменник - Шенберг, для меня же - все те, кто поддерживает его. Мы с вами единодушны в стремлении разбить врага. Вы - ранены, я - здоров, так уж позвольте мне быть впереди ваших солдат.
Карл, взявшись рукой за подбородок, с полминуты что-то решал для себя, а потом с приятной улыбкой сказал, кивая:
- Иной просьбы от вас не ожидал. Хорошо, я дам вам два, нет, даже три полка из дивизии Реншельда...
- Мало, ваше величество, мало! - настаивал Петр. - Хотя бы пять! Ими я сомну ряды русских, как мнет нога пахаря ненужные ему полевые цветы.
- Ну хорошо, уговорили! - ударил Карл своей рукой по руке Петра. Пригласите ко мне Реншельда. Вы будете под его командой. Но все же... очень прошу вас, будьте осторожны. Договорились?
Петр вышел из шатра короля и тоже услышал трели соловья, сидевшего где-то на соседнем дереве. Хотелось постоять, послушать, потому что Петр догадывался, нет, даже знал, что никогда больше не услышит соловья, не увидит сына Алешу, Авдотью, Анхен, любимую сестру Наталью. Все исчезнет скоро, скрытое за плотной, черной мглой, и может быть, когда-нибудь, далеко от земли, соединится он снова в каком-то новом единстве и с этими трелями, и с сыном, и с сестрой, и со всеми другими, кого любил и за кого молился.
...Сухой, какой-то угрожающий треск барабанов, визг флейт, гнусавый вой гобоев, хриплые команды капралов и сержантов, строивших войска и выводивших их на позиции, смяли тишину, напрочь заглушив соловьиные трели, и Петр побежал туда, где были полки фельдмаршала Реншельда.
Ободренные выпитой водкой, веря в короля и в свою удачу, шли на позиции Лже-Петра шведские пехотинцы, построенные в четыре колонны. За ними, в шести колоннах, следовала кавалерия. Солнце только-только показало из-за горизонта свою пылающую корону, и весь восток был залит ярко-красным светом, красившим все поле между двумя людскими громадами в нежно-розовый цвет. Ветра не было, поэтому знамена шведов уныло свисали на древки, но это не смущало солдат. Когда до укреплений русских оставалось совсем немного, по команде взяли ружья наперевес, и громкий, страшный крик желающий победить во что бы то ни стало заглушил и треск барабанов, и писк флейт и гобоев.
Они бросились вперед, уже не слушая ничьих команд - только бы добежать до маячивших впереди людей, пробить вражье тело штыком, искромсать шпагой, прострелить чью-то голову. Но дружный залп конницы Меншикова, прикрывавшей редуты, залп из тысяч стволов остановил эту яростную атаку, а после, выхватив из ножен палаши, кавалеристы Данилыча с дружным и тоже страшным воплем погнали коней на смешанные колонны шведов.
Полтора часа рубились русские драгуны с ожесточенно наступавшими врагами. В клубах пыли, в облаках белого порохового дыма трудно было определить, кто побеждает. Но вот русские кавалеристы ушли под прикрытие валов и редутов, - рокотнув и тут же откатившись, дали залп стоящие на укреплениях русские пушки, - картечь и гранаты полетели в синюю вражью массу, рассыпая искры со своих горящих палительных трубок. Картечь рвала человеческие тела на части, осколки бомб и гранат поражали живую плоть, но шведы все лезли и лезли вперед, желая во что бы то ни было взять укрепления русских.
Бой продолжался уже несколько часов. Карл, сидя на пригорке с вытянутой вперед ногой, прикусив тонкие губы зубами, следил за ходом боя в подзорную трубу. Вот ему доложили, что шведы взяли два русских редута, но шесть батальонов пехоты и несколько десятков эскадронов его кавалерии оказались отрезанными от основного войска и ушли в лес. Карл нахмурился. Он видел, что какие-то полки все ещё штурмуют неприятельские редуты, но и несут при этом страшные потери.
- Узнайте, кто там, как сумасшедший, лезет прямо на фасы русских бастионов! - приказал он адъютанту, и спустя четверть часа Карлу доложили, что это храбрый генерал Тейтлебен пытается овладеть укреплениями царя Петра.
"Черт! - как зачарованный, смотрел Карл, как гибли под градом картечи десятки, сотни его солдат, а артиллерия врага все палила и палила в них, и русские пушкари не успевали накатывать орудия орудия и заряжать их. - Да, я понимаю, Тейтлебен чертовски смелый генерал, но нельзя же так... отчаянно..." И вдруг страшная догадка внезапно пронзила сознание короля, и он закричал:
- Немедленно запретите ему атаку! Пусть Реншельд прикажет ему уйти с поля боя! Пусть пехота обходит редуты с тыла! Он убьет моих солдат, он убьет их!
Но было уже поздно. Перед редутами лежали горы трупов, и кавалерия Меншикова проникла в лес, чтобы убивать там отделившихся от основных сил шведов пехотинцев и драгун врага.
Весь трясущийся от нервного напряжения, охватившего его, Карл велел подвести к нему коня. Сам взобрался в седло, едва не потеряв сознание, когда оперся в стремени на раненую ногу.
- Шведы! Шведы! За мной! - восклицал он, попав меж смешавшихся солдатских рядов, и верные своему королю солдаты пытались выравнять ряды, снова шли в атаку и снова откатывались. Замешательство было полным, сам король упал с седла на землю, но тут же его подняли и на перекрещенных пиках вынесли с поля боя. В ещё пытавшейся сопротивляться русским толпе солдат раздались крики: "Король убит! Король убит!", и шведы побежали...
Сражение затихало постепенно, как постепенно перестает трещать пылающих костер. Убегающих долго гнали русские драгуны, казаки и калмыки. Тех, кто сдавался, не убивали, сопротивлявшихся же не щадили. Около трех тысяч попало в плен. Десять же тысяч остались лежать на поле боя. Лже-Петр ликовал. Потребовав от кавалеристов во что бы то ни стало догнать бежавшего Карла, присутствовал с генералами и офицерами на благодарственном молебне, а после, в просторном своем шатре, устроил пир, на котором присутствовали и пленные шведские фельдмаршал и генералы. Счастливый, ликующий, он благодарил их за науку, а шведы хмурились, зная, за чьим столом сидят...
* * *
Над полем брани, распластав в полете крылья, кружили вороны. Иные опускались на землю, вприскочку приближались к мертвому телу, вскакивали на грудь, принимались клевать. Убитых хоронили здесь же, выкапывая глубокие ямы, для этой цели были отряжены особые команды. На возы складывали подобранное оружие, чистили карманы побитых в бою и своих, и чужих*, опускали тела в ямы одно на другое, - трупы шведов бросали с меньшей аккуратностью. Перед тем, как засыпать яму, к ней подходил православный священник, бормотал себе под нос молитву, быстренько кадил, и яму засыпали: тут наши, а тут - шведы.
Неподалеку от одного редута, на котором ещё стояли пушки с закопченными жерлами стволов, хлопотали двое. Яма уже была вырыта, и одного за другим туда бросали обряженных в синее сукно мертвецов. Вдруг внимание "могильщиков" привлек лежащий ничком человек в офицерском мундире. Один могильщик, маленького роста рядовой с давно не бритым, осунувшимся лицом, перевернув тело на спину, сказал товарищу:
