- Сколько времени займет переправа наших войск? - спросил король у генерал - инженера, находившегося рядом.
- Не меньше двух недель, ваше величество, - прикинул генерал.
Карл махнул рукой:
- Не стоит и трудиться. За это время русские уйдут так далеко, что их не догонишь. Ах, черт! Я и не думал, что среди этих дураков найдется хоть один рассудительный военный. Уж не иначе, как сам Огильви затеял переправу.
Генерал с короткими усиками и широким, как сковорода, лицом, сидевший на крупном вороном жеребце, чуть наклонился в сторону короля и негромко сказал:
- Конечно, Огильви, ваше величество. Недаром русский царь положил ему огромный денежный оклад.
- Ладно, вернемся назад, - хмуро отвечал король, дергая за левую узду, чтобы его каурая кобыла повернула назад. - Вначале до конца разберемся с Августом, а потом и Петром займемся. Ах, вы даже представить себе не можете, Тейтлебен, как я огорчен*.
А когда о счастливом исходе ночной операции в Гродно и о спасении корпуса доложили Лже-Петру в Петербург, он неистово радовался, всем говорил, что это - результат его приказов, результат строгого воздействия на упрямого Огильви (которого он вскоре уволил с русской службы). Лже-Петр уже искренне верил в главную роль, сыгранную им в "гродненском деле", а поэтому отметил радостное известие пушечной стрельбой и богатым, шумным пиром.
* Незаметный уход русского корпуса из Гродно - исторический факт. Прим. автора.
18
ПОСЛЕДНЕЕ СРАЖЕНИЕ ЦАРЯ
Какими бы удачными ни были действия русских в последнем, 1708 году, сколь бы ни радовала Лже-Петра победа при Лесной, главного сражения с Карлом Лже-Петр страшился. Он был суеверен, а поэтому направить оружие непосредственно против того, кто был некогда его господином, кто посылал его в Москву, против того, кому изменил, Шенберг все не решался, боясь, что Божий суд вдруг все расставит по своим местам, и неправый, - а неправым Лже-Петр считал себя, - будет наказан поражением.
"Бейте шведа по частям, - говорил он своим военачальникам то и дело, скоро силы Карла истощатся, и он сам запросит мира". И в самом деле, зимой 1709 года шведское войско стремительно таяло, не находя на украинской земле ни крова, чтобы уберечься от сильных морозов, когда на лету замерзали птицы, ни корма, когда крестьяне или сжигали запасы хлеба, или зарывали их в землю, тревожа то и дело шведов смелыми налетами, когда приходилось ночевать в заснеженной степи, и наутро находили замерзшими десятки, сотни оледеневших трупов.
- Ваше величество, - советовал Карлу Мазепа, - не взяв Полтавы, где имеются богатые провиантские магазины и немалая казна, ваша армия в самом скором времени погибнет. Нужно штурмовать Полтаву, и Провидение поможет вам, как помогало всегда. От Полтавы - прямая дорога на Москву!
Мазепа, не знавший ни шведского, ни немецкого языков, объяснялся с королем на плохой латыни, но Карл понял его и кивнул. Понял и то, что говорил гетман о Провидении. О, король верил в предопределение! Учение Лютера, хорошо усвоенное с детства, давало Карлу уверенность, что его счастливая судьба предписана ему Небесами, и храбрость, не покидавшая его ни на час, была следствием этой уверенности.
- Хорошо, - кивнул Карл, ехавший на лошади стремя в стремя с Мазепой, - мы сходу возьмем эту Полтаву, а оттуда - прямо на Москву. Кампания явно затянулась. Взяв Полтаву, я постараюсь поднять против Петра Турцию, и тогда Московии - конец.
В начале мая шведы предприняли штурм валов Полтавы, потом другой и третий, но защитники, которыми руководил храбрый полковник Келин, к тому же понимавший, что Карл, прорвавшись за валы, не оставит в Полтаве никого в живых, отбивали все штурмы. Вскоре шведы, оставив бесцельные попытки взять город сходу, повели апроши, пытаясь подкопаться под валы, что окружали городишко. Через месяц обороны у осажденных уже не хватало пороха, но и армия русских стояла неподалеку. В пустых бомбах, посылаемых защитниками из пушек, они находили письма, в которых у русского царя просили помощи немедленной. Однако оказать такую помощь означало для Лже-Петра решиться на главное сражение со шведами.
- Мин херц, мин херц, чего ты медлишь? - приставал к Лже-Петру Данилыч. - Не завтра, так послезавтра швед возьмет Полтаву, закроется валами, отожрется на хлебах полтавских, а потом как выкуришь его оттуда? Немедля Ворсклу надо перейти да ударить по Карлушке! У него ведь, слышно, токмо сорок тысяч, да и тех-то половина хворы да бессильны с голодухи. У нас - полсотни тысяч регулярных, да казаки, да калмыки. Чего страшишься?
Лже-Петр, которому и стыдно, и страшно было, отворачиваясь, говорил:
- Не знаешь ты, мин брудер, Карла. Он и с половиной войска может нас разбить, как дитя рукой куриное яйцо. Рано еще.
Услышавший этот разговор фельдмаршал Борис Петрович Шереметев подступал к Лже-Петру с другой стороны:
- Нет, не рано. Чуть припозднимся - поздно будет! У нас семь десятков одних полковых орудий, не считая пушек полевых. У шведа ж, как доносят, всего четыре аль пять орудий. Пусть они нас страшатся. Перейдем на тот берег, поближе к Полтаве, редуты быстренько насыпем, все наши пушки на них поставим - вот тебе и крепость. Медлить нельзя ни в коем разе.
Лже-Петр думал долго. Нет, он мог отказаться, но страстное желание вновь одержать победу, жажда славы пересилили суеверный страх. И приказ был отдан:
- Ладно. Вверх две версты пройдем по Ворскле, там и переправу сделаем для войска. В двадцатый день июня перейдем...
Через реку войско русское перешло благополучно, но и оказавшись на одном берегу с врагом, Лже-Петр четыре дня все не решался подойти поближе. Словно невидимая стена встала между ним и Карлом, преодолеть которую Шенберг был не в силах. Он все повторял, как заведенный:
- Генеральная баталия преждевременна есть! Не сладим со шведом!
Меншиков, Шереметев, генералы Рен и Брюс, командовавший всей артиллерией, ходили за Лже-Петром по пятам и уговаривали его дать приказ приблизить войско хоть на расстояние в четверть версты от армии Карла и срочно начать делать апроши и насыпать редуты.
- Дождешься, дождешься, - не скрывая раздражения, говорил Меншиков, что швед сам на нас пойдет, а у нас даже пушки ладным образом не выставлены.
Наконец уговорили. Подвели всю армию вплотную к шведской. Срочно, десятками тысяч солдатских рук, стали рыть ретраншемент для пехоты, возводить редуты, валы. Вскоре, словно из-под земли, вырос укрепленный лагерь: на бастионах и валах - пушки, внутри - обоз с боеприпасами и провиантом, вся пехота, конница. Будто не наступать, а обороняться собрался русский царь. О нападении на шведов первыми Лже-Петр и не помышлял. Чуть позднее на поле перед лагерем насыпали ещё около десятка редутов, но достроить их не успели - Карлу не терпелось рассчитаться за Нарву, Лифляндию, Калиш и битву под Лесной...
Фельдмаршал Реншельд, генералы Гилленкрок, Левенгаупт, Шлиппенбах и Розен за отсутствием большого стола в шатре у Карла расселись в круг на наскоро сколоченных скамьях. Сам король сидел в кресле, поставленнном на деревянные колеса. Его правая нога с перевязанной бинтами стопой была вытянута вперед, левую же по-прежнему обтягивала блестящая кожа ботфорта. Его красивое лицо со страстно горящими глазами было серого, болезненного цвета, но позволить своему лицу выразить невыносимую боль гримасой в присутствии своих генералов Карл никак не мог. Прошлой ночью, желая лично увидеть редуты русских, он выехал почти что без охраны в сторону позиции врага и налетел на казачий кордон. Один казак был тотчас застрелен королем, но другие взялись за ружья - и вот раздроблена стопа.
- Жаль, господа, что сегодня ночью мне не придется повести своих молодцов на эту сволочь самому - а руки так и чешутся, ей-Богу! - заговорил с вымученной улыбкой Карл. - Нет, мы не будем ждать, когда к нам подойдут казаки Скоропадского и калмыки Аюки-хана. Полагаться на варваров? О, я верю своим солдатам, своим генералам. Не раз уж наши славные знамена вились над оставленными неприятелем полями! Завтра, нет, даже сегодня это случится вновь...
