"Нет, не бывать добру с таким царем, - качали головами, собравшись вместе в какой-нибудь избе, пользуясь досугом зимним. - Антихристово время наступило, и не избыть его вовеки..."
Борис Петрович Шереметев, Шеин, Стрешнев, Ромодановский, Лев Кириллович Нарышкин, Апраксин, Головин, иноземцы-офицеры проходили вдоль строя новоприбранных солдат. Дул студеный ветер, наметая на вычищенный ради смотра плац снежную поземку. Бояре ожидали приезда самого царя, запаздывающего к началу, поэтому, хоть и ходили в шубах, но держали их внакидку, нараспашку, чтобы государь, приехав, мог увидеть, что все явились в немецком платье, как требовал указ. Щекастые, обрюзглые их лица не скрывались теперь за бородами - чисто выбритые, краснели от морозца и стыда. То и дело, стараясь не смотреть в глаза товарищам, оглаживали руками подбородки, щеки, удрученно покачивали головами - вот-де что с нами учинили, не по своей же воле мы такими стали. Но ещё сильнее огорчались бояре, когда смотрели на строй солдат. В шляпах, в распахнутых кафтанах немецкого покроя, в коротких штанах, чулках и башмаках, они ежились от холода, а иные, как ни грозили им капралы, закатывались кашлем, не в силах сдержать его.
Вдруг, весь в клубах снега, пара, появился всадник, ловко соскочил с седла, бросив поводья прискакавшему с ним адъютанту, подбежал к боярам. Веселый, чуть хмельной Александр Данилыч прокричал боярам:
- Не прибудет государь, велел без него смотр провести, а после доложить.
Шереметев, посвященный в тайну Лже-Петра, но тщетно упрашивавший Ромодановского и Стрешнева взять под стражу шведа и жестоко его пытать, злой, замерзший, не любивший Меншикова за низкородство, чванливо кривя рот, проговорил:
- А чаво смотреть-то? Али и так не видно, что за войско завести велели? Куда с такими? Токмо шутейный балаган с оными солдатами можно учинить, а уж никак не бой!
Меншиков суетливо стал вопрошать:
- Как что? Борис Петрович, али худо постарались? Во-первых, гляди, какие молодцы - высокие, все как на подбор!
Шереметев, не говоря ни слова, выдернул из неё солдата, страшно перепугавшегося, прислонился спиной к его спине, закричал:
- На, гляди! Али высок? И все такие! Не больше двух аршин с четырьмя вершками*. Будто нарочно кто низкорослых подбирал, сморчков! Я, старик, и то поболе буду твоего рекрута!
Полковник-иноземец, стоявший рядом, сделал учтивый полупоклон, вежливо сказал:
- Светлейший князь, я осмелюсь возразить - нынешний война не требует сильно большой зольдат. Нынешний зольдат сидит в окоп, дольжен быстро бегать по окоп, быстро заряжай ружье, стреляй. Большой зольдат - плохо в окоп, голова торчит!
Шереметев круто повернулся к иностранцу - даже шуба с плеч упала в снег. Потрясая кулаком, гаркнул так, что полковник съежился от страха:
- Не каркай, ворон! Солдат не токмо сидит в окопе, но и в атаку штыковую ходит!
* Примерно 160 см.
Сии солдаты, если и добегут до линии врага, фузею не уронив, так для укола штыкового сил уж иметь не будут! А шпаги им навесили на что? Али для красы, чтоб перед бабой своей пощеголять? А шпага - легкая, сие не сабля, которой токмо взмахни, она уж сама врага располовинит. Для шпажного удара сила особая нужна. Эх, набрали карлов! Ей-Богу, для забавы!
Пошли вдоль строя, приглядываясь к выправке, к тому, как мундиры сшиты. Меншиков, шедший легкой походкой, сказал не без восторга:
- Ну, а мундиры отменно сшиты, что ни говори. Мы с государем у Августа Саксонского и победнее солдатскую одежу наблюдали, у нас же все отменно...
- Да где отменно, где? - перебил его Борис Петрович. - Что там у Августа, не видел, а для русского служивого немецкие кафтаны негодною нахожу безделкой! Шляпа для надобности какой ему? Ушей не закрывает, темечко в ней мерзнет, ветром её сдувает, а целиться в супостата разве в ней способно? Выбросил бы гадость оную, царя бы не побоялся! А кафтан такой к чему? Или стрельцов кафтаны хуже были? Напротив, куда приглядней, нарядней даже - длинные, с петлицами, стянутые на чреслах кушаком, теплые, просторные! Шапка - любо-дорого взглянуть, штаны в высокие сапоги заправлены, нога - в портянке, а не то, что здесь - в чулке нога. Куда ж такой солдат пойдет? Да он в снегу завязнет, окоченеет, добычей станет вражьего солдата! Срам, а не одежда! Может статься, у немцев погода мягче, благорасположенней к наряду оному, но в земле Российской мундир такой лишь на погибель войску заводят. Враг людской, ей-Богу, государю ту мысль подкинул!
Борис Петрович распалился до того, что даже не заметил, как давно его шпыняли в боки, наступали на ноги Стрешнев и Головин, как стращал, предупреждая, насупленными бровями Ромодановский, - разгулялся, не унять. Иноземец же полковник так молвил с тонкой полупрезрительной улыбкой:
- Их светлость думай, что мундир стрелецкий зело был похож на мундир зольдата - так одевай мужик. А ежели хочу делать армий как Европа, нюжно следовать мода европейский войско! Во всем похоже!
- Да к лешему ты немецкому иди! Мы и со своим обычаем и шведов, и поляков били, турков недавно тоже со стрельцами да с казаками лупили...
Тихон Никитич Стрешнев, видя бесполезность горячности такой, Шереметева прервал:
- Борис Петрович, не лучше ль взглянуть на иностранных офицеров. Прибыли из разных стран совсем недавно. На царский зов явились. Верою и правдой обещались службу государеву нести. Вон они, в сторонке.
На самом деле, саженях в двадцати от строя толпились какие-то людишки, обряженные кто-то во что, каждый на свой манер. Шереметев и другие пошли в их сторону. Борис Петрович, презлющий, ткнул пальцем в грудь одного из тех людей, спросил:
- Ну, называй свой чин, откуда прибыл?
Иностранец смотрел на Шереметева, вытаращив глаза.
- Ваша светлость, - пригнулся к нему полковник, - офицер на русский плохо понимай...
- Как плохо?! - вздернулся Борис Петрович. - А как же сей офицер будет приказы подчиненным отдавать? Как мои приказы слушать будет, ежели я воеводой над войском поставлен буду? Что, все они по-русски "плохо понимай"?
- Да, плохо, отшень плохо...
Борис Петрович за голову схватился, а Меншиков с непривычным для его лица серьезным видом у полковника спросил:
- А ну-ка, кто из оных офицеров артиллеристы будут?
Полковник указал рукой на человека в лисьей шубе, покуривавшего трубку:
- Вот бомбардир, голландец Ричард Гревс. Жалованье царь дал ему покамест пять рублей, но скоро Гревс получай тридцать три, за болшой градус мастерства.
Алексашка хмыкнул:
- Высокий градус, говоришь? Сейчас проверим. Прикажи сему Гревсу, полковник, зарядить вон ту пушчонку, навести её вон за ту березу да и выпалить. Если хоть не в ствол, а в сучья угодит ядром, буду хлопотать за него перед государем, чтоб чином повысил. Не попадет, так и останется на пяти рублях оклада.
Полевое трухфунтовое орудие с зарядным ящиком, под присмотром выставленных рядом бомбардира, гантлангера и пушкаря, стояло на правом фланге строя. Иноземцу перевели команду Алексашки, он растерянно заморгал глазами, трубку за пазуху пихнул, медленно пошел к орудию. Некоторое время стоял с ним рядом, то нагибался к пушке, будто приглядывался к чему-то на её стволе, ящик зарядный открывал, а после снова закрывал, покачал головой и молвил по-голландски:
- Я из русских пушек не стрелял...
Меншиков рукой, затянутой в перчатку, наотмашь смазал голландца по щеке, заорал - никогда ещё бояре не видели его таким гневливым:
- Каналья! А я тебе голландских пушек должен навезти?! Жалованья ради потщился государя обмануть?! Вон из России! Чтобы завтра уж духу не было твово в Москве! Государю сам доложу! Мерзавцы! Бомбардир российский токмо двенадцать рублей имеет на год, а оные мошенники чуть ли не в три раза больше выторговывают, да и за что?
Распаленный, будто не зная, на что излить избытки ярости своей, нагнулся быстро, приподнял лафет, пушку развернул стволом в сторону березы, через дельфины посмотрел на дерево, опять подвинул пушку, нацеливая ствол, из зарядного ящика выхватил два картуза пороховых, банником, выхваченным из рук пушкаря, прибил заряд, вкатил ядро, затравки из роговой натруски насыпал свежей, пальником прижег её. Выстрел грохнул басовито, гулко, и облако пороховое обволокло стоявших рядом, но когда дымок растаял, все увидали, что береза, как тростинка, разбита пополам, и макушка, уткнувшись в снег ветвями, свисает вниз.
