На это мне никто не решился ответить.

— А что ты думаешь о «Maserati 4CLT / 50»? — поинтересовался кто-то зловещим голосом из толпы мальчишек.

Я догадалась, что мне устраивают проверку.

— Неплохая машина, — откликнулась я, посылая небу благодарности за то, что держала ухо востро, пока околачивалась возле гаража Берта Арчера во время своих вылазок в деревню. — Очень даже неплохая, но все же не сравнится по мощности двигателя с «Alfa 158».

Этот вопрос мне задал тощий мальчик, настолько бледный, что он был похож на фотонегатив. Белесые вихры падали ему на лоб. Мне стало не по себе от его пристального взгляда.

— Кто это? — шепотом спросила я у стоящего рядом Плакстона.

— Уилфред Сомервилль, — тоже шепотом ответил он. — Болтают, что он увлекается мистикой.

— А он и правда увлекается?

— Не знаю. Но я в любом случае стараюсь держаться от него подальше.

— Что еще ты можешь о нем рассказать?

— Немного. Его отец священник в Гастингсе, по совместительству фотограф-любитель. Это все, что мне о нем известно…

— О чем вы там шепчетесь? — насторожился Сомервилль и начал локтями расчищать дорогу в толпе, чтобы подобраться поближе.

— Вероника просто рассказывала мне, — не моргнув взглядом, принялся врать Плакстон, — что ее папа собирается принять участие в Гран При в этом году.

— Да? — подпрыгнул Сомервилль. — И как его зовут?

— Вам еще не знакомо его имя, — беззаботно ответила я. — Но не волнуйтесь, совсем скоро вы о нем услышите!

Последовавший взрыв хохота несколько разрядил обстановку.

— Молодчина, Вероника, — хихикнул Вагстафф, — ты его сделала. По заслугам, Сомервилль! Время подвинуться с пьедестала.

Сомервилль злобно покосился в мою сторону, но потом демонстративно отвернулся и углубился в напускной разговор со Смит-Причардом.

Неловкое молчание воцарилось среди остальных мальчиков. Я пожала плечами: практически втянула голову в плечи и развела в стороны руки, как будто говоря «Кому какое дело?». Я совершенно не боялась Уилфреда Сомервилля. Он был задирой, и это было написано на его бледной физиономии вдоль и поперек.

Я как раз собиралась пошутить на этот счет, когда дверь с грохотом распахнулась, и еще один мальчик вломился в самую середину толпы.

— Привет, Плакстон, — сказал он, а после указал большим пальцем за дверь. — Старик Деннинг опять застрял в уборной. И он снова повесил на дверь свою дурацкую табличку. Кто за то, чтобы выкурить его оттуда? Давай, Лоусон, ты же наследник аптекаря. Наверняка сможешь состряпать какую-нибудь отменную вонючую штуку за считанные минуты!

Лоусон облизнул губы и оглядел комнату с таким видом, словно искал еще один выход.

— Оставь старика в покое, Хенли, — сказал он вошедшему. — Пускай отмокает дальше.

— Ой, перестань, не то испортишь нам все веселье! — отозвался Хенли. Вероятно, это и был тот самый Хенли, который занимал комнату на первом этаже между Сомервиллем и Лоусоном. — Давайте — кто со мной?

— Я, — громко шагнул вперед Сомервилль, как будто его намерение выступить добровольцем поднимет его в глазах тех, перед кем я только что его пристыдила. — Пойдем, парни — Хенли, Косгрейв, Смит-Причард… пошли! Давайте устроим разнос старому зануде Деннингу!

За этим последовала череда кивков и дружное движение тел в сторону двери. Я не могла позволить этому случиться.

Прежде чем кто-либо успел остановить меня, я продралась через толпу мальчишек и выскочила в коридор. Молниеносно распахнув дверь ванной, я влетела внутрь, захлопнула ее за собой и заперлась на щеколду.

И повернулась на пятках, чтобы взглянуть, мертв ли еще мистер Деннинг. Конечно же, он и с места не сдвинулся за прошедшее время.

Кто-то потряс дверь, и из холла послышались возмущенные крики. Разумеется, голос Сомервилля перекрывал все остальные.

— Я сказал, открой, Вероника, — орал он за дверью.

Я не ответила. Так прошла целая минута.

— Выгоните ее оттуда, сэр, — вновь подал голос Сомервилль, по-видимому, обращаясь к скончавшемуся профессору. — У нее нет никакого права вообще находиться в этой школе. Пожалуйста, вспомните, что женщинам запрещено даже переступать порог Грейминстера. Просто выставите ее за дверь, сэр, и мы ее прогоним.

Снова я ответила молчанием, только сейчас начиная сознавать, что сами небеса послали мне эту возможность получше осмотреть место преступления. Сомервилль и его прихвостни могут хоть до посинения голосить под дверью, одно я знала точно: ни один мальчишка (или мужчина, если уж на то пошло), живущий на этом свете, не посмеет потревожить женщину, закрывшуюся в туалете. Я знала это как неприложную истину.

Возможно, скоро им надоест и они позовут кого-нибудь из вышестоящих — еще одного заведующего или даже директора школы. Ну а пока этого не случилось, мистер Деннинг целиком и полностью в моем распоряжении!

С торчащими из ванны согнутыми коленками труп сейчас напоминал мне об одном из наименее удавшихся миссис Мюллет блюд из курицы — о холодной и голой цыплячьей тушке, поданной к столу на водяной бане, в которой она до этого обрабатывалась паром.

Приглядевшись, я заметила несколько крошечных кусочков меди, которые откололись от трупа и упали на дно ванны — вероятно, это следствие того, что я перемещала его раньше. Отпавшая медь оголила некоторые участки кожи мертвеца: большинство из них имели цвет рыбьего брюха, однако два или три казались воспаленно красными. И, что самое удивительное, медь вокруг краснеющих пятен имела неровную, вздувшуюся поверхность (словно маленькие кратеры), зато покрытие металла вокруг белеющих пятен оставалось гладким и плоским.

Я старательно избегала прикосновений к мертвому телу — не потому (как вы сейчас подумали), что я боюсь мертвецов: просто не хотела оставить еще больше следов своего осмотра. В свое время полиция сама захочет осмотреть этого «отлитого из меди человека», который сейчас сидел в ванной с зажимом на носу, как будто в него вцепился краб.

Пользуясь полотенцем как прихваткой (не оставлять отпечатки пальцев!), я открыла рот мистера Деннинга с помощью оказавшейся под рукой проволочной мыльницы.

Так я и думала: ротовая полость и нёбо покрыты язвами, а язык и десны приобрели зеленовато-голубоватый оттенок.

Быстро отсоединив зубчатый зажим и коротко осмотрев ноздри покойного, я выяснила, что у него имелось патологическое изменение и обширное повреждение слизистых оболочек. После я вернула зажим на место, позаботившись, чтобы его зубчики совпали с собственными следами на коже.

Повернувшись, я только сейчас заметила одежду, сложенную на полочке над раковиной прямо за дверью: брюки, пиджак, жилет — сшиты из военно-морской саржи; рубашка и белье аккуратно сложены рядом. На полу у стены обнаружился небольшой вещевой мешок цвета хаки. Не разворачивая брюки, я поочередно обшарила карманы и вытащила на свет их скупое содержимое: связку ключей с заячьим хвостом в качестве брелка на удачу и маленький кошелек для мелочи, из которого я извлекла несколько монет: шиллинг, шестипенсовик и погнутую монету — на одной ее стороне были выгравированы С. 20 ¹ и голова женщины, олицетворяющая Италию, другую сторону украшал герб и изображение лика усатого джентельмена (VITT. EM. III), при взгляде на которого я предположила, что это король. Другие опознавательные признаки были уничтожены — погнутая монета выглядела так, словно в нее попала пуля.

Рядом лежала поношенная черная барсетка, которая уже начала расходиться по швам. Вещей в ней было не много. По ее содержимому можно было заключить, что она принадлежала человеку, привыкшему экономить и жить очень скромно. Внутри я обнаружила: банкноту в пять фунтов, порванное по краям черно-белое фото ирландского сеттера с надписью карандашом «Брауни X/IX/39» на обратной стороне, рецепт на приобретение пентостама, выписанный аптекарем на Харли-стрит, несколько довоенных почтовых марок с изображением короля Георга V и газетную вырезку с фотографией Восьмой британской армии, высадившейся на Сицилии в 1943 году. Эту вырезку трогали так часто, что сейчас она выглядела как снежинка, вырезанная ребенком из бумаги, сложенной в несколько раз.