Я подслушал этот разговор из-за дверей спальни. Подслушивать некрасиво, конечно, но родителям без этого не обойтись, особенно по таким праздникам, как дочкино десятилетие. Я приник к щели, чтобы услышать, какие еще невиданные секреты раскрывает Глория Жасмине, дочке Лайзы, и Шантель, дочке Камиллы. Голоса смешались и слились в громкий, единый гул.

— Когда я у мамы рождалась, меня пришлось вытягивать огромными щипцами!

— Ну как оттуда может выйти ребеночек?

Эх, как все меняется. Первый раз я сам организовывал праздник в прошлом году, когда Глории исполнялось девять лет. В чем-то он ничем не отличался от других праздников — именинница так же любовно выписывала приглашения на карточках, мы так же готовили сосиски на гриле и вешали воздушные шарики на двери, а потом приходили гости — толпа маленьких девчушек со своими подарками, которые в течение недели либо поломаются, либо потеряются, либо окажутся в помойке. Они даже играли в «передай посылку», хотя уже не наряжались в пастельные костюмы фей или зверей.

Тогда с детьми было легко, труднее было со взрослыми. Я не имею в виду Лайзу и Камиллу, с которыми я был хорошо знаком и опасаться мог разве только заговора с целью снять с меня штаны. С остальными же взрослыми я вел себя как настоящий параноик.

— Добрый день! Добрый день! Я — Джо. Как видите, девочки у нас прекрасно празднуют!

Еще мне нужно было продемонстрировать свои, так сказать, верительные грамоты тем мамам (с девочками приходили в основном мамы), чьи дочки были на первом празднике у Глории, который устроила Дайлис за неделю до этого. Тогда девочек повезли в парк аттракционов, катали на пони, кормили пиццей; не исключаю, что у мамочек в сумочках лежали ценные бумаги на флоридскую недвижимость. Ну и ладно, пускай Дайлис устраивает дорого и шикарно — я устрою дешево и сердито. Тогда мне важнее было показать всем, что я воспитываю детей наравне с бывшей подругой.

— Вы их видите по выходным через раз, да, ээ… Джо?

— Да нет, вообще-то по неделе через раз.

— A-а. И кто у вас за ними смотрит?

— Я. А разве их мама вам не рассказывала?

Некоторые вопросы следует прояснять сразу. Глория тоже это усваивала.

— Папа, праздник был просто потрясающий!

— Такой же потрясающий, как у мамы?

— Такой же!

— А может быть, еще чуточку более потрясающий? В чем-нибудь незаметном, но важном?

Глория уставилась на меня своими карими глазами, копиями других глаз, которые так же фокусировались на моем лице в прошлой жизни.

— Папа! Я уже сказала: точно такой же потрясающий. Все!

С тех пор Глория стала относиться ко мне прохладнее и настороженнее. Где-то спустя полгода я повел ее, Джасмину и Шантель в бассейн. Я машинально, как всегда, закрылся с тремя юными подопечными в семейной раздевалке. Джасмина и Шантель захихикали.

— Пап, — сказала Глория, — мы не хотим смотреть на твою попу.

— Вы ее и не увидите, — парировал я, лихорадочно размышляя, — если не купили билеты заранее.

Хи-хи-хи-хи-хи!

Пока-пока-пока!

И я ушел в отдельную раздевалку. То был поворотный момент. В следующие месяцы у Глории постепенно появлялись новые манеры, в которых я не сразу узнал подростковое отчуждение. Я впервые заметил, что она охраняет свое личное пространство от невинных вторжений братьев.

— Билли! Джед! Да я же одеваюсь! Это моя комната! Уходите!

И уже стало понятно, что некоторые наши моменты близости отходят в прошлое. Она реже приваливалась ко мне на старом диванчике. Она уже давно не вбегала ко мне в ванную, когда я мылся. Когда ей понадобился антисептический крем, она сама им обмазалась.

А теперь Глория выходила на новые виражи. Ее подружки в коротких маечках и шортиках ввалились в парадную дверь и устремились в ее комнату. Мы с Анджелой подарили ей плейер для дисков и кассет, и вскоре «прикольные девчонки» и «зажигайки» (так гласили надписи на их топиках) добросовестно вертели попами под музыку «Блю» и «Дестиниз Чайлд»^[14].

— Мама с папой подарили мне такую книжку про детей, когда мне было пять лет. Там все картинки про голых женщин и мужчин. Мне подружка сказала, что они делают друг другу секс!

— А мне мама говорила, что это называется трахаться!

— Трахаться!

— Ага! Твой папа трахнул маму!

Папам вход туда был воспрещен, и мальчикам тоже. Это не расстроило Джеда, который спокойно сидел у себя с набором наклеек и конструктором, но расстроило Билли. Он слышал манящий зов розовых босоножек и заколочек с мерцающими звездами, но его туда не брали. Лишь одному существу мужского пола был дарован доступ на территорию шумного девчачьего безумия. Он шагнул прямо в центр праздничной комнаты с шампанским в одной руке и тортом в другой. «Привет, куколки Барби! Я — Кен!» Но и он долго не продержался. Музыка заиграла громче, девицы заверещали, и спустя пять минут Кенни появился рядом со мной, с оранжевыми ногтями, с боа на шее. На щеке у него отпечатался след от губной помады — этакий изогнутый лук купидона.

— Помогите! — возопил он.

— На кого ты похож! — заржал я, вскочив с корточек — я слушал у дверей комнаты.

Кенни оглядел себя в настенное зеркало.

— На самого опасного пидора в мире.

— Я всегда повторяю: будь самим собой.

— А я всегда повторяю, что у тебя тут живет один бешеный ребенок!

— Вини родителей, — посоветовал я.

С физиологической точки зрения в Глории совершенно явно доминировали гены по женской линии. Эти взгляды — не мои. Ее быстро формирующаяся фигура, как я уже сказал, являла собой ее мать в миниатюре. И все же, думаю, лучшие ее черты унаследованы именно от меня — остроумие, решительность, ум, — одним словом, те качества, о которых мне приятно было слышать в связи с собственной персоной. А как горько было видеть, что мой когда-то самый близкий человек, моя поддержка в дни одинокого отцовства теперь все теми же своими качествами доводит меня до отчаяния!

Все началось в тот день, когда Анджела вышла из ванной с тоненькой палочкой, на которой синела полосочка. Беременность жены и созревание дочери — два одновременно гремевших землетрясения.

— Ей безумно интересно всё, — объяснила Анджела.

— Что — все?

— Все! Сперматозоиды, яйцеклетки, дезодоранты, тампоны, лифчики.

— Вроде бы все девочки в этом возрасте такие же.

— Да, но Глория очень взрослая для своих лет. Она уже как подросток. Так быстро растет.

Мы сидели с Анджелой перед кабинетом врача. У меня пробуждались померкнувшие было воспоминания: вот медово-зеленые, шелково-прозрачные ренуаровские гребцы на стенах, вот автоматы для воды, низенькие столики со стаканами и проспектиками курсов для будущих родителей. Анджела впервые попала в порт, откуда начинается таинственное путешествие, где я бывал целых три раза.

— Что ты помнишь? — спросила она.

— Помню, что сюда должна прийти женщина в рубашке с логотипом Государственной службы здравоохранения и вызвать тебя по имени, причем часа через два.

Но я ошибся: она явилась через пять минут.

— Вы Анджела? Анджела Слейд?

— Да.

— Пойдемте со мной. Меня зовут Шинейд.

Мы вошли в кабинет. Анджела и Шинейд сели друг против друга. Я знал свое место и скромненько примостился в углу.

— Итак, Анджела, у вас это первая беременность?

— Да.

— И как себя сейчас чувствуете?

— Нормально. Немножко волнуюсь. Немножко боюсь.

— Кровотечений не было?

— Нет.

— А болей?

— Нет, только каждый день наизнанку выворачивает. Вот это да, неприятно.

— Ничего, это хороший знак, так и должно быть, — сказала Шинейд. «Я же тебе говорил», — взглядом сказал я Анджеле.

— Ну, хорошо, — сказала Шинейд, — давайте сделаем ультразвук. Лягте, пожалуйста, на кушетку, стяните одежду вниз, чтобы мне был виден живот.

Шинейд задвинула ширму, и они скрылись за ней от моих глаз. Меня кольнула ностальгия. Вот я снова в кабинете врача, — наполовину участник, наполовину досужий наблюдатель, и мне было приятно видеть, что обычный протокол сохранения женской скромности остался неизменным. Когда «дама в положении» спустит всю одежду, будущему отцу позволяют смотреть на обнажившиеся части тела. Но посмотреть, как его жена раздевается, ему не разрешают. Это зрелище может быть достаточно сексуальным, а разве можно теперь заниматься сексом, если речь идет о продолжении рода?