— Мне очень нужно, чтобы ты меня поцеловала.
— Пожалуй, ты прав, — ответила Анджела.
Я прижался к ее губам…
— Это замечательно, — сказала она, оторвавшись. — Я почему-то так и думала.
— Мне нравится, как ты говоришь «замечательно».
— А что, это так смешно?
— Я этого не говорил.
— Нет-нет, не говорил, конечно. Прости.
— За что?
Тут она впервые смутилась. Я встал, придерживая ее под локти. Я и так знал, что мы одного роста. Так мы и стояли, молча. Она — в моем доме, я — в ее личном пространстве.
— «Замечательно», — сказал я. — Ты так чудесно это произносишь.
Анджела окинула меня взглядом и произнесла:
— А ты добрый человек. Да.
Это было утверждение, а не вопрос. Мы могли бы снова начать целоваться, но я вспомнил Дайлис, к которой не питал никаких добрых чувств в последнее время. Я чуть отвернулся и заговорил:
— Послушай… я делаюсь еще добрее, когда лежу в постели.
— Знаешь, я так и подумала.
Мы на цыпочках поднялись вдвоем наверх. Я заглянул в комнату Глории, заглянул к мальчикам. Я стал на колени перед Анджелой. Она сидела на постели. Я следил за тем, как она следит за тем, как я расстегиваю ее бесконечные пуговицы. Вскоре под одеялом наши тела соприкоснулись. В голове раздался мощный сигнал «Да!», однако в южных регионах тела его приняли слабовато. Может быть, дело в том, что рядом дети? Или, в том, что Анджела чересчур хороша, нереально хороша? Я кашлянул.
— Знаешь, у меня сейчас маловато практики.
— Ты все делаешь замечательно, честно.
Ее лобок идеально подходил под мою ладонь.
— Ты вся мокрая, — прошептал я.
— Вообще-то очень стесняюсь…
— Ты прекрасна.
— Нет, я не прекрасна.
— У тебя прелестная щелка.
— Какой ты грубый…
— Остановиться?
— Нет. Нет. Давай, погладь меня еще вот так…
— Я хочу тебе сказать, что люблю тебя. Сам знаю, что еще рано говорить.
— Ну что ты, говори. Говори все, что захочешь, Джозеф Стоун.
— Сказать тебе, что у меня проблемы с куннилингусом?
— Правда?
— Да. Никак насытиться не могу.
К полуночи я ее убедил. В три часа ночи я припал ухом к полу и засек шаги Билли и Джеда на лестничной площадке. Сегодня я против обыкновения отвел их по кроваткам. Быстро уложил и вернулся к себе, где меня ждала Анджела, ждали ее руки, ее губы.
— Ты такой большой, — шепнула она.
— Не смеши меня. А то он обратно спрячется.
— Ты просто ляг рядом. Я хочу посмотреть на твое лицо.
Я с готовностью лег. Я позволял ей прожигать меня взглядом насквозь.
— Я слышала, как ты вечером пел, — пробормотала она, когда мы уже засыпали.
— Черт, — пробормотал я в ответ.
Я проснулся в шесть утра. В тусклом свете я смотрел, как она стоит рядом и надевает лифчик.
— Я не собиралась тихо слинять, — прошептала она. — Просто подумала, что лучше уйти, пока малыши не проснулись.
Я потянулся к ее губам.
— И потом, — продолжала она, — я все равно не могу пойти на работу в том же, в чем была вчера, а то все поймут, чем я занималась. — Она остановилась и прибавила: — Я не с каждым встречным этим занимаюсь.
Я проводил ее до двери. В сумеречном грязном холле мы шептались, точно воры.
— Когда ты придешь? — тревожно спросил я. Ведь есть же на свете и менее трудные мужчины. И более внушительные пенисы.
— Завтра, поздно вечером?
— Я буду здесь.
Глава 11
— Пап, что ты делаешь?
Я обозревал темную Хай-стрит из окна гостиной. Шел уже одиннадцатый час вечера.
— Ищу истину и красоту в этом запутанном мире. А что еще мне делать, Глория?
Это воображаемый разговор. Глории рядом не было. Я попрощался с ней утром, потому что была пятница, а через пятницу, как известно, школа и садик служили детям буфером, отделяющим конец папиной недели и начало маминой. Конец недели с потрепанным и нищим Джозефом Стоуном и начало недели в недалеком краю изобилия, где обитали Крис и Дайлис. Тот край я сначала игнорировал, затем стал ему завидовать, а сейчас страшился, поскольку пал духом, имея на руках до предела истощенный банковский баланс.
Дети спустились вниз обычным порядком, вскоре после ухода Анджелы на рассвете. Первым явился голодный, с сияющими глазами Билли. За ним Глория, уже умытая и одетая. Затем Джед, весь в размышлениях. Все трое были вполне ангелоподобны. Они понимали: если омрачить прощальное утро плохим настроением, я буду обречен на семь дней уныния. «Слушайте, — упрекну их я, когда мы станем ссориться. — Вот я забочусь о вас. Но мне и самому нужна чья-то забота». По-моему, Глории тоже что-то подобное пришло в голову, когда она отозвала меня в сторонку:
— Она твоя девушка? — спросила она.
— Кто? — Глядите, как я силюсь изобразить недоумение. Спишите на счастье.
— Анджела, вот кто. Анджела — твоя девушка?
Так. Может ли тридцатипятилетний отец-одиночка на полставки иметь такую роскошь, как «своя девушка»? Да нет, такие обстоятельства требуют выбрать другое слово. Ну «любовница», что ли. Всем привет! Это Анджела, моя любовница! Да полно!
А Глория все ждала ответа.
— Я сам не знаю. А ты как думаешь, она моя девушка?
— По-моему, пока еще нет. Но скоро станет, я надеюсь.
— Надеешься?
— А ты нет, можно подумать!
В мое время дети вели себя по-другому. Они не язвили, не достигнув подросткового возраста.
Вчетвером мы пошли в школу. Глория вошла туда одна. Она училась уже в пятом классе. Я выдал ей обычное прощальное напутствие:
— Глория, будь веселой, будь доброй, будь хорошей.
— Пока, папа. Поцелуй от меня Анджелу. — Какая умная для своего возраста…
Следующим я отправил Джеда, во второй класс.
— Джед, будь веселым, будь добрым, будь хорошим.
— Ага, пап. Ну пока. — Непроницаемый.
Следующим — Билли, к няне.
— Билли, будь веселым, будь добрым, будь хорошим.
— Пока, пап, пока! Целую!
Неутомимый…
— Пока, пока, Билли. Приезжай поскорей домой.
И я ушел, чтобы начать новый трудовой день, омраченный утренним расставанием. С одной стороны, я буду скучать по детишкам; с другой стороны, одинокое отцовство изматывает. К тому же меня переполняли мысли об Анджеле. Я сел на пол в доме миссис Роуз, как дурачок, и стал вспоминать наше вчерашнее знакомство. Я снова прокручивал в голове ту сцену с разглядыванием «интересных вещей» из ее сумки. Ее аромат никак не выветривался. Я поднес пальцы к лицу и вдохнул его еще раз.
10.17 вечера.
Я уже целую минуту не смотрел на часы.
Сердце у меня тяжело стучало. Мысли метались от влюбленного ожидания до романтического страха, какого я не чувствовал лет с двенадцати. От моего дыхания запотело окно, и я вытер его рукавом. Я снова заговорил с воображаемой Глорией:
— Она великолепна, правда? Пусть даже и не в стиле «Бэйвотч».
— Что такое «Бэйвотч», папа?
— Тебя тогда еще не было, моя красавица. Ну, вот что: «Атомик Киттен»[11] ты знаешь? Вот Анджела великолепна совсем по-другому. Понятно?
— Да, вроде. Мне хочется вырасти такой же высокой, как она.
— Не думаю, что получится.
— Я, наверное, буду скорее как мама.
— Внешне — да, вероятно.
— А мама великолепная в стиле «Бэйвотч»?
— Вроде того. Была раньше, по крайней мере. Только теперь это кажется так давно…
— Папа?
— Хммм?
— Папа! Проснись! Анджела в дверях стоит!
Звонок прозвонил во второй раз, и я выглянул. У двери стояла Анджела и махала мне рукой. Я сбежал по лестнице и впустил ее.
— Прости, прости, прости! Я глядел во все глаза и поэтому тебя не заметил.
— Я догадалась. Хотела уже кинуть в окно камушком.
Я прошелся по ней взглядом, внимательно, будто убеждаясь, что это и вправду она. Кроме сумки с «интересными вещами», болтающейся на плече, Анджела принесла с собой маленький чемоданчик. Я покосился на него. Она заметила.