Среди достопримечательностей Саут-Норвуда есть подземный переход под станцией Норвуд-Джанкшн. Это такая длинная подземная труба, кошмар клаустрофобов и грабительский рай. Еще там можно очень громко шуметь.

Примерно в половине восьмого утра я открыл дверь в дом родителей. Мама заваривала утренний чай. Я сказал, что приехал на машине и хочу забрать детей, чтобы повести куда-нибудь есть яичницу с ветчиной. Я услышал, как в детских завозились. Пускаться в объяснения не хотелось. Я прошел к детям, вытащил каждого из постели, сводил в туалет, вычистил остатки сна из глаз, одел, а затем объявил, что мы идем в нашу любимую закусочную рядом с «Богатством бедняка». Только вначале нужно было соблюсти ритуал.

Мы столпились у спуска в подземный переход.

— Джед, ты первый, и давай побыстрее и погромче! Считаю до пяти, потом бежит Глория, потом я с Билли в коляске. Только мы не наперегонки бежим, все помнят? Просто бежим и ревем. — Я еще разок заглянул в тоннель. Пусто. — Давай, Джед! Вперед!

Раз, два, три, четыре, пять…

— Глория, давай!

Глория засверкала пятками.

— Бежим! Все бежим! — кричал я, срываясь вслед вместе с Билли в коляске. Топот их ног отдавался эхом, коляска гремела.

— Ну, молодые Стоуны, — закричал я, — а теперь ревите погромче!

— Уууууу!

— Уууууу!

— Уууууу!

И я тоже ревел. Про себя.

Глава 6

Приблизимся к настоящему времени.

— Глория?

— Да, папа?

— Не спорь со мной.

— Ты нехорошо себя ведешь.

— Ну, ну, без пафоса.

— Это ты с пафосом! Это ты себя плохо ведешь!

— Однако все эти выходки не мои.

— Я тебя не слушаю!

— Ничего не поделаешь. Такова жизнь.

— Я тебя не слушаю-ууу!

— Можешь не слушать, можешь вообще уходить.

— Я ТЕБЯ НЕ СЛУУШАЮ-УУУ!

И топ-топ-топ наверх. В далекую свою страну, откуда ни носа, ни ноги больше не покажет. Как минимум до вечернего чая.

Прошу прощения, что демонстрирую вам эту малоприятную сцену. Мне просто хочется чем-то подкрепить то, что я сказал в самом начале. Что с Глорией теперь уже не так легко ладить, как раньше, когда она полагала, что гигиенические прокладки — это чистые салфетки, а я был одновременно до отупения воодушевлен и до полусмерти напуган после ухода Дайлис.

Да уж, было времечко…

Приближалось первое лето, которое мне предстояло провести в должности отца-одиночки на полставки. У меня скопилась внушительная горка неоплаченных счетов, а наличности не хватало на полную уверенность в том, что не придется торговать собою на улицах. Где-то поблизости маячило полное разорение. Как-то раз, когда мальчики легли спать, я обсуждал свое положение с дочерью. Ей только что исполнилось девять, и она была Настоящей Женщиной.

— Глория, никому не говори: я тебя выпущу в трубу.

— Пап, ты такой глупый!

Глория свернулась калачиком на диване и смотрела по телевизору веселого Алана Тичмарша и его команду. Я лежал на ковре, опершись на кресло Джеда, Лев Блеф развалился у меня на груди.

— Нам, понимаешь, нужно очень много денег, — продолжал я. — Ты не могла бы найти какого-нибудь богатого дурака, чтобы он дал мне хорошую работу?

— Найду, пап.

— Найди прямо завтра, хорошо?

— Конечно, пап.

— А теперь скажи, что я лучший папа на свете.

— Хмм!

— Ну вот. Приехали. Требую развода.

Глория грызла шоколадное печенье. Вроде была совершенно довольна жизнью. От нее пахло пеной для душа, а припудренные тальком пальчики ног высовывались из-под фланелевой пижамы. Тем не менее шоколадное печенье могло бы поведать грустную историю. Это было «Экономичное» шоколадное печенье, заметно дешевле обычного печенья «Сейфуэй» и не такое вкусное, чем печенье от «МакВитис», признанного лидера в области шоколадных печений. «Экономичное» печенье покупают стесненные в средствах люди, хоть сами они и маскируют свой выбор под расчетливую экономию. Никто им не верит, кроме разве что младших школьников.

— Я тебе дам немножко денег.

— А сколько у тебя есть?

— Девять фунтов и семнадцать пенсов.

— Спасибо.

Товары эконом-класса все чаще появлялись в моей тележке в супермаркете. Они знаменовали разруху в моей финансовой империи, начавшуюся после расставания с Дайлис. Я не только держал на себе весь дом, но и вдобавок не продал с самого Рождества ни одной картины и не получил ни одного заказа. Да и в рекламном агентстве начался какой-то кошмар. Тамошний менеджер, который заведовал линией мужской моды, заказал серию картинок, на которых стройные девушки ржут над худосочным парнем в дешевых тренировочных штанах. Страшные треники были описаны мне во всех деталях. У меня имелась ровно такая пара, так что понятно, почему я реагировал без особого воодушевления.

— Сделай девчонок похлеще, а парня погрустнее, — ныл по телефону менеджер. — Там все дело в том, что он полное барахло и неудачник.

Нехорошо. А мне он виделся очень симпатичным.

Но я не унывал. Если ни искусство, ни коммерция не принесут мне блестящего будущего, я обрету платежеспособность другим путем. В предвкушении сезона работ по обновлению интерьеров я собрал свое портфолио. Моя гостиная, два года назад отделанная в розоватых тонах, выглядит чрезвычайно шикарно; квартира Кенни, вся состоящая из оттенков синего; асфальтовая плитка в родительской кухне; еще несколько окон и дверей, которые я делал во Франции, чтобы заработать там на жизнь. Я расклеил листовки на витринах и поместил объявления в районных газетах. Я говорил себе, что становлюсь просто идеалом яппи.

Тем временем я осторожно экономил. Без чего-то обходиться легко: после фиаско в «Фанданго» я практически перестал куда бы то ни было выходить, даже в паб. Как-то так вышло, что пара кружек хорошего светлого пива стоят чуть больше, чем еда для детей на неделю. Другие траты, правда, я намеревался сохранить, чтобы поддерживать внешнее благополучие дома. Требовалось делать хорошую мину — прежде это занятие мою жизнь не уродовало. Когда на чай приходили родители, я прятал «Экономичное» печенье и выставлял на стол красивый тортик. Мама с папой не слабоумные, они, конечно, понимали, что мне приходится туго, но демонстрировать это им я не собирался.

Чуть возросли ставки в том, что касалось Дайлис. Мы сохраняли мирные, хотя и неблизкие отношения. К счастью, «двудомная» система детей не огорчала. Они оставались такими же эксцентричными, как и прежде. И все же в наших отношениях запахло конкуренцией. Я слегка обиделся, когда Глория открыла мне, что в Мамин Дом третий раз подряд являлась Зубная Фея (в нее моя дочка больше не верила). В мифоортодонтическом мире явно возник заговор. В моем доме этот коренной зуб расшатывали целую неделю.

Ну ладно, по крайней мере, фея сэкономила мне фунт-другой. Эта сумма очень пригодилась, когда Глория отправилась стричься в «Салон Синди». Она стриглась там регулярно еще до распада семейства, а поскольку парикмахерская была рядом с нами, за ее стрижки теперь отвечал я. Стрижка стоила любых денег, потому что мы теперь ходили в салон вдвоем, вместе.

Ритуал соблюдался в последнюю пятницу каждого месяца. Забросив Джеда к Эстер, где уже сидел Билли, мы с Глорией заходили в салон. За нами закрывалась стеклянная дверь, и мы оказывались в Царстве Наведения Женственности. Здесь стояли сиденья, покрытые черным пластиком; столик высотой по колено, с хромированными ножками и столешницей из темного стекла, на которой лежали номера «Гламура», «Компании» и «Вог». Здесь причудливо изгибался стол администратора и жарко жужжали фены. От пола до потолка простирались зеркала и каскады искусственной зелени. В облаках химических ароматов сновали напудренные женщины в черном, которые, на мой неискушенный взгляд, казались гораздо сексуальнее, чем они сами могли представить.

И порядок действий никогда не менялся.